Марь (СИ) - Татьяна Владимировна Корсакова

глаза. Над ней склонился мужчина в охотничьей куртке. Он был высок и широкоплеч. Он был молод и красив. Он успокаивающе улыбался. И от этой улыбки полумертвое сердце Мари оттаяло и снова забилось.

— Как вы себя чувствуете? — спросил мужчина и с какой-то непозволительной бесцеремонностью принялся ощупывать ее заледеневшие ладони, а потом, словно опомнившись, убрал руки, но лишь затем, чтобы стащить с себя куртку и накинуть ей на плечи. — Вы насквозь промокли.

— Я еще и грязная. — Мари попыталась улыбнуться, но улыбку тут же стерло волной нахлынувших воспоминаний. Она попыталась сесть, заговорила быстро и громко, чтобы он не перебил, не успел усомниться в ее рассудке: — Тут был ребенок! Мальчик лет пяти! Вы видели его?

— Где? — спросил незнакомец, укутывая ее в свою куртку, как в одеяло.

— Здесь! Там! — Мари указала на рану в болотной шкуре, из которой ее только что вытащили. Рана эта затягивалась на глазах, зарастала мхом, заплеталась корнями, исчезала. — Мальчик был там, в воде! Я его видела! На шее у него была веревка!

— Это был мертвый мальчик? — спросил незнакомец одновременно спокойно и деловито. — Вы увидели в воде тело, сударыня?

Она видела не только тело. Она видела еще что-то. Что-то, чему не было разумного объяснения. Что-то, о чем не стоило разговаривать с незнакомцами, о чем вообще не стоило разговаривать. Поэтому Мари просто кивнула. Да, она видела тело мертвого ребенка…

— Вы промокли и замерзли. — Незнакомец снял с пояса флягу, протянул ей. — К сожалению, у меня нет иного способа согреть вас, Мария Ивановна. Сделайте глоток.

— Откуда вы знаете мое имя? — спросила она, принимая флягу.

— Я бывал в вашем доме, осматривал ногу вашего батюшки, когда он повредил ее на охоте. — Незнакомец усмехнулся и приосанился. — Позвольте представиться, Гордей Петрович Смольский, врач.

— Я вас не помню. Простите… — пробормотала Мари.

Ей было одновременно неловко и удивительно, что она не запомнила такого мужчину. А еще ее била крупная дрожь.

— Ничего страшного, Мария Ивановна, мы не были представлены друг другу. Вам холодно? Сделайте глоток.

— Что здесь? — Мари понюхала флягу.

— Спирт. Не подумайте ничего дурного! — Гордей Петрович иронично улыбнулся. — Держу при себе на случай экстренной дезинфекции или другой беды.

— Вот беда и приключилась.

Мари сделала большой глоток и закашлялась. Никогда раньше она не пила ничего крепче шампанского. Как это вообще можно пить?!

Откашлявшись и утерев выступившие на глазах слезы, Мари вернула флягу Гордею Петровичу и обернулась. Не было больше никакой полыньи, никакой раны на болотной шкуре. Не было даже намека на то, что всего несколько минут назад тут плескалась вода.

— Как такое может быть? — спросила она потрясенно и посмотрела на доктора. — Куда все пропало?

— Болотные «озерца» часто затягивает сфагнумом, — сказал тот. — Сфагнум — это такой…

— Я знаю, — перебила она его и, устыдившись собственной бестактности, смущенно добавила: — Простите, Гордей Петрович, я знаю, что такое сфагнум. Но вы должны мне поверить. Я видела в воде тело!

И не только в воде. Но рассказывать о таком нельзя, чтобы доктор не принял ее за умалишенную или, того хуже, за истеричную и избалованную девицу.

— Я верю вам, Мария Ивановна, — сказал он мягким и успокаивающим голосом. — Не слышал, чтобы этим летом кто-то утонул в болоте. Особенно ребенок. Такая жуткая новость не осталась бы незамеченной. Но у торфяных болот есть удивительная странность: попадающие в них тела в силу некоторых особенностей не разлагаются и могут сохраняться длительное время почти в первозданном виде.

— То есть мое тело тоже могли бы найти спустя пару сотен лет в почти первозданном виде? — Мари усмехнулась и попыталась встать.

Гордей Петрович галантно подхватил ее под руку.

— Вы живы, Мария Ивановна! — сказал он бодрым голосом. — Живы, но рискуете слечь с простудой, если мы в скором времени не выберемся из болота. — Он окинул Мари оценивающим взглядом и спросил: — Вы сможете идти или мне…

— Я смогу! — Она не позволила ему договорить. Еще не хватало, чтобы незнакомый мужчина носил ее на руках как кисейную барышню! — Я прекрасно себя чувствую! Вот только… — Она сощурилась, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в надвигающемся тумане. — Я не знаю, в какую сторону нужно идти.

— Я знаю, — сказал Гордей Петрович с уверенностью, от которой у Мари сразу потеплело на душе. — На самом деле до Змеиной заводи не так уж и далеко. Вы охотились?

— Я нет! — Мари мотнула головой. — Отец с гостями охотились, а мы с Анютой… — Она испуганно замолчала. Как она могла забыть про сестру?! Что с ней сейчас? Где она? — Гордей Петрович! — Она схватила доктора за рукав. — Я была на болоте не одна! Со мной была моя сестра Анна! Я должна ее найти! Она ведь тоже… Господи, как я могла?

— Она не утонула, — сказал доктор со странной, но вселяющей надежду уверенностью. — С вашей сестрой все будет хорошо, поверьте мне! А теперь давайте выбираться!

Идти быстро не получилось, как Мари не старалась. Лишь сделав первый шаг, она поняла, что на правой ноге у нее нет сапога. Проклятая трясина оставила его себе на память. Или не трясина… Вспоминать о том жутком прикосновении не хотелось. Гордей Петрович предложил Мари свои ботинки, но она отказалась. Во-первых, ей было неловко. А во-вторых, размер его ноги был куда больше, чем ее. Предложение нести ее на руках Мари отринула сразу же. Он попытался настаивать, но она была тверда и непреклонна. Так они и ковыляли, как инвалидная команда. Мари уже казалось, что болоту и туману не будет конца и края, когда тишину вдруг нарушили мужские крики и собачий лай. Страх, все это время сжимавший сердце, почти отступил. А когда Мари услышала голос Анюты, зовущий ее по имени, на душе стало так легко, что она не выдержала и расплакалась. Она ковыляла по болотным кочкам и рыдала как маленькая, размазывая по лицу слезы и грязь. Если бы Гордей Петрович в этот унизительный для