Прах к праху - Элизабет Джордж

— Кто-нибудь может подтвердить, где вы были?

Затянувшись, она уставилась на него сквозь завесу дыма. Дым скрывал ее лицо так же плотно, как накануне, возможно, даже еще плотнее, так как она не вынимала сигарету изо рта.

— Мисс Уайтлоу, — сказал Линли. Он устал. Проголодался. Было уже поздно. И они достаточно долго ходили вокруг да около. — Возможно, всем нам будет удобнее поговорить в другом месте. — Хейверс захлопнула блокнот.

— Ливи, — произнес Фарадей.

— Хорошо. — Она затушила сигарету и взяла пачку, та выскользнула у нее из пальцев и упала на пол, — Оставь, — сказала Оливия Фарадею, собравшемуся поднять пачку. — Я была со своей матерью, — сказала она Линли.

Линли не знал, что последует, но такого он не ожидал.

— С вашей матерью, — повторил он.

— Да. Вы, без сомнения, с ней встречались. Мириам Уайтлоу, женщина немногословная, но язык подвешен. Номер восемнадцать по Стэффордшир-террас. Затхлая викторианская развалина. В смысле, дом, а не моя мать. Я поехала повидаться с ней в половине одиннадцатого в среду вечером, когда Крис отправился на свою вечеринку. А на следующее утро по дороге домой он меня оттуда забрал.

Хейверс снова открыла блокнот. Линли слышал, как лихорадочно заскрипел карандаш.

— Почему вы не сказали мне об этом раньше? ~ спросил он. Еще более серьезный вопрос он так и не задал: Почему Мириам Уайтлоу сама не сказала ему об этом?

— Потому что это не имело никакого отношения к Кеннету Флемингу. Ни к его жизни, ни к смерти, ни к чему. А имело отношение — ко мне. К Крису. Имело отношение к моей матери. Я не сказала вам, потому что это не ваше дело. Она не сказала вам, потому чтс хотела оградить мою частную жизнь. Ту малую ее часть, что мне осталась.

— При расследовании убийства никто не имеет права на частную жизнь, мисс Уайтлоу.

—Чепуха, высокопарная, высокомерная, узколобая чушь. Вы каждому выдаете эту фразу? Я не былг знакома с Кеннетом Флемингом. Никогда его даже не видела.

— Тогда, полагаю, вы будете рады очистить с от каких бы то ни было подозрений. Ведь не надо забывать, что его смерть устраняет все препятствия для получения вами материнского наследства.

— Вы всегда такой дурак или только передо мной прикидываетесь? — Она подняла лицо к потолку. Линли увидел, как она моргает, как двигается ее горло. Фарадей положил руку на подлокотник кресла Оливии, но к ней не прикоснулся. — Посмотрите на меня, — произнесла она словно сквозь зубы. Опустила голову и встретилась с Линли глазами. — Посмотрите на меня, черт бы вас побрал, и пошевелите мозгами. Мне глубоко наплевать на завещание моей матери. Наплевать на ее дом, деньги, акции и облигации, на ее бизнес, на все. Я умираю, понятно? Вы можете осознать этот факт, как бы он ни рушил ваше драгоценное дело? Я умираю. Умираю. Поэтому если бы я задумала прикончить Кеннета Флеминга, чтобы снова оказаться в завещании своей матери, то, бога ради, какой в этом был бы смысл? Я умру через полтора года. Она проживет еще двадцать лет. Я ничего не унаследую, ни от нее, ни от кого другого. Ничего. Понятно?

Она задрожала, ее ноги начали биться о кресло. Фарадей пробормотал ее имя. Она непонятно почему выкрикнула:

— Нет! — Прижала к груди левую руку. Во время их разговора Ливи вспотела, и теперь лицо ее блестело, словно светилось. — Я поехала повидаться с ней в среду вечером, потому что знала, Крис отправится на свою вечеринку и не сможет поехать со мной. Потому что я не хотела, чтобы Крис ехал со мной. Потому что мне нужно было повидаться с ней наедине.

— Наедине? — переспросил Линли. — А разве не могло случиться так, что там находился бы Флеминг?

— До этого мне дела не было. Я бы не вынесла, если б Крис увидел, как я унижаюсь. А если бы увидел Кеннет, если бы он оказался в комнате, то, как я думаю, мне это было бы даже на руку. Ведь мать с удовольствием разыграла бы перед Кеннетом роль эдакой милостивой леди и сострадательной матери. Ей бы и в голову не пришло выкинуть меня на улицу, если бы он был там.

— А когда его не оказалось, ей это пришло в голову? — спросил Линли.

—Как выяснилось, это уже не имело значения. Мать увидела… — Оливия повернулась к Фарадею. Вероятно, поняв, что она нуждается в поддержке, он ласково кивнул ей. — Мать увидела меня. Вот такую. Может, и хуже, потому что было поздно, ночь, а ночью я выгляжу хуже. Вышло так, что мне не понадобилось унижаться. Ни о чем не пришлось просить.

— За этим вы к ней и поехали? О чем-то попросить?

— Да, за этим.

— За чем?

— Это не имеет отношения к Кеннету. К его смерти. Это касается только меня и моей матери. И моего отца.

— Тем не менее, это последнее, что нам понадобится. Сожалею, если это для вас представляет трудность.

— Да ничего вы не сожалеете. — Она медленно покачала головой, тем самым подкрепляя отрицание. Она выглядела слишком измученной, чтобы и дальше противостоять ему. — Я попросила, — сказала она. — Мать согласилась.

— На что, мисс Уайтлоу?

— На то, чтобы смешать мой прах с прахом моего отца, инспектор.

Глава 17

С непередаваемым наслаждением Барбара Хейверс на секунду раньше Линли дотянулась до тарелки с закуской и подцепила последнее колечко calamari fritty . Она помедлила над приятным выбором: в каком соусе утопить кальмара — маринара, оливковое масло с травами или сливочное масло с чесноком. Остановилась на втором.

Когда Линли предложил для начала взять на двоих порцию calamari , она сказала;

— Отличная идея, сэр. В смысле, calamari .

И уставилась в меню, пытаясь придать своему лицу в меру искушенное выражение. Наиболее значительным знакомством Барбары с итальянской кухней была редкая тарелка spaghetty bolonese , съедаемая в том или ином кафе, где спагетти брали из пакета, а соус из жестянки. В этом меню spaghetty bolonese вообще отсутствовали. Как и перевод на английский язык, Конечно, можно было попросить меню на английском, но тогда пришлось бы расписаться в своем невежестве перед старшим по званию, говорившим по меньшей мере на трех, черт бы их пбрал, иностранных языках, и это лишь те, которые Барбара еще могла как-то распознать, и с большим интересом изучавшим меню и беседовавшим с официантом о каком-то cinghiale . Поэтому она заказала не глядя, коверкая произношение, изображая знатока и молясь, чтобы случайно не выбрать осьминога.

Calamari , как она обнаружила, недалеко от него ушли. Хотя, надо признать, на головоногих они не походили. Щупальца с тарелки не свешивались. И первый же кусочек успокоил Барбару. Второй, третий и четвертый она опускала в соусы со все возрастающим энтузиазмом, думая о том, что ведет слишком консервативный в кулинарном отношении образ жизни. Атакуя художественно выложенные нежные колечки, она вдруг обратила внимание, что Линли даже не пытается за ней угнаться. Однако она продолжила начатое, потом с триумфом разыграла последнего обеденного туза и теперь ждала замечания Линли насчет своего аппетита либо манер.

Но замечания не последовало: Линли устремил взгляд на свои пальцы, крошившие кусок лепешки-фокачча. Линли и Барбара сидели в итальянском ресторане «Капаннина ди Санте», предлагавшем континентальный ужин на свежем воздухе всего в нескольких шагах от Кенсингтон-Хай-стрит.

Барбара отправила в рот последнее колечко, прожевала, проглотила и вздохнула, ожидая il secondo , которое вот-вот должны были подать. Она выбрала его исключительно за сложность названия: tagliatelle fagioli uccelletto . Все эти буквы. Все эти слова. Как бы они ни произносились, она была уверена, что блюдо окажется шедевром шеф-повара. Если нет, за ним последует anatra albicocche . А если обнаружится, что и это ей не нравится — чем бы оно ни было, — Барбара не сомневалась, что ужин Линли останется в основном несъеденным и будет отдан ей. По крайней мере, пока что сложившаяся ситуация это предвещала.

— Ну? — спросила она у него. — Еда или общество? Он невпопад ответил:

— Вчера вечером Хелен для меня готовила. Барбара взяла кусочек лепешки. Линли надел очки, прочитал этикетку на винной бутылке и кивнул официанту, чтобы тот наливал.

— И жратва оказалась такой незабываемой что сейчас вы есть не можете? Боитесь вытеснить воспоминание? Вкус еды? Поклялись, что больше ничто не попадет к вам в рот иначе как из ее рук? Что? — спросила Барбара. — Сколько этого кальмара вы съели? Мне-то показалось, у нас будет праздник. Мы получили признание. Что еще вам нужно?

— Она не умеет готовить, Хейверс. Хотя, думаю, с яйцом справилась бы. Если его варить.

— И что?

— Ничего. Просто вспомнилось.

— Что? Кулинарные упражнения Хелен?

— Мы поссорились.

— Из-за готовки? Это, черт возьми, дискриминация женщин по половому признаку, инспектор. А дальше вы потребуете, чтобы она пришивала вам пуговицы и штопала носки?

Линли снял очки, убрал их в футляр и спрятал футляр в карман. Потом поднял бокал и полюбовался цветом вина, прежде чем сделать глоток.