Колонна и горизонты - Радоня Вешович

И только в колонне, шагавшей куда-то в ночь, комок, подкатившийся к горлу во время собрания, вдруг расплавился и превратился в поток слез. Я плакал от беспомощности, от голода, от несправедливости и упрямства черствых людей, старавшихся любой ценой найти козла отпущения, от равнодушия свидетеля моего «проступка».

Колонна поднималась вверх по Яхорине, к шоссе Сараево — Вишеград, и боль в сердце, появившаяся после собрания, постепенно стихала. Я не чувствовал за собой никакой вины. То, что случилось, вызывало у меня опасения, как бы строгость, предназначенная для поддержания чистых взаимоотношений, не превратилась бы в гильотину, которая без разбору, слепо будет обрушиваться на нас. Нет, такая принципиальность никому не нужна. Если раньше я терпеть не мог людей, которые долго колебались, прежде чем принять какое-то решение, то теперь меня огорчала другая крайность — легкомысленное, безжалостное, запанибратское обращение с принципами. Зная свою увлекающуюся, впечатлительную натуру, я решил впредь строже и внимательнее разбираться в своих чувствах. Ради наших высоких идеалов я мог легко решиться на поступки, далеко выходящие за рамки практической целесообразности.

Наказание причинило мне такую же боль, как если бы я ударил босой ногой о камень. Разве можно было из-за этого сердиться? Однако вскоре я почувствовал внутреннее облегчение. Появление товарищей — Драга Николича, Бая Джурановича, Божо Божовича, Басы Малы и Богдана Вуйошевича — подействовало как лекарство на свежую рану. Сколько тепла, доброты было в их глазах! Сколько добрых, ласковых слов я от них услышал! Иногда достаточно вспомнить что-нибудь очень приятное, и на сердце снова становится легко и радостно. И я вновь чувствовал себя сильным, и вновь чувствовал доверие товарищей. Наша колонна — это морская волна, а я был ее каплей. Ее сила, вливаясь в меня, наполняла верой в жизнь.

ОТ ВЛАСЕНИЦЫ ДО ЦАПАРДА

В последнее время наши дела несколько улучшились. Сразу же после того как белградский батальон освободил Хан-Пиесак, мы провели ряд успешных операций. В одном из боев наше отделение зашло усташам в тыл, а минометчик Якша двумя последними минами попал в их главный блиндаж. Якша умудрился сохранить свой миномет, закопав его вблизи хижин Лики. Вскоре противостоящее подразделение противника было разгромлено. В этом блиндаже мы обнаружили котлы с горячим чаем и мешки, полные муки. Быстро была организована большая выпечка хлеба. Аромат свежеиспеченного хлеба заполнил улицы. Подходившие подразделения и лазарет получили причитавшуюся им долю.

Во время одного из налетов крупных сил вражеской авиации Якшу Драговича, уснувшего рядом с тропой, прошила пулеметная очередь из самолета. Немецкие пилоты сбрасывали на колонну фугасные и зажигательные бомбы, от которых даже мокрые листья горели, как сухой хворост. Пилоты преследовали каждого, кто в силу различных причин оказался во время налета на открытой местности. От разрывов тяжелых бомб как подкошенные валились столетние дубы.

Затем мы пошли на Власеницу. Стояла душная ночь. Мы долго шагали по лесу, боясь потерять друг друга. Наш провожатый сбежал. Начало светать, а мы не знали, куда идти: то ли двигаться наугад вперед, то ли вернуться. Одолеваемые такими мыслями, мы вскоре увидели впереди крутую вершину Кик, господствующую над Власеницей. Это было 25 июня 1943 года. Вершина Кик считается крайней точкой Орловацкого горного хребта, который стеной опоясывает все местечко. По хребту тянулись позиции домобранов и усташей. По имевшимся сведениям, их там было около двух тысяч.

Хватаясь за ветки и траву, мы поднимались к вершине. Там возле бетонированного бункера, обнесенного колючей проволокой, на куче сухих листьев спали несколько усташей. Разбуженные разрывом гранат и автоматными очередями, усташи пытались отстреливаться, но, не выдержав натиска, побежали вниз, к городу, прямо в руки к нашим, которые, преодолев хребет, отсекли противника от города.

Ко мне подошел посыльный и передал, чтобы я срочно явился в штаб батальона во Власенице. По пути я всюду — на улицах, в садах и на лугах — видел десятки трупов усташей и домобранов. Противник был полностью разгромлен. Судя по всему, он получил приказ стоять насмерть. Возле штаба меня ждали комиссар и командир — Крсто и Саво. Рядом с ними лежал труп домобрана. Они показали мне на ботинки убитого:

— Вот, сними. Мы постерегли его, чтобы до твоего прихода никто не снял ботинки. Если тебе и эти не подойдут, то, честное слово, ты будешь единственным бойцом, который встретит освобождение Власеницы босым.

Несмотря на свои огромные размеры, ботинки были мне тесны в подъеме. Я чувствовал боль, но не решался сказать об этом: ботинки тогда достались бы кому-нибудь другому. Я попробовал пройтись; Крсто по выражению моего лица сразу все понял и приказал мне разуться. Он вытащил перочинный нож, разрезал ботинки в подъеме и уверенно протянул их мне.

Теперь, когда я преследовал усташей, мне казалось, что я не бегу, а лечу — настолько приятно было моим израненным стопам в обуви. Вместо винтовки у меня появился ручной пулемет. Я радовался ему как ребенок и часто слал вдогонку усташам длинные пулеметные очереди.

Мы тоже несли большие потери. Тяжелое ранение получил Пеньо Секулич. Погибли Карамба и еще несколько товарищей. Рядом с дорогой, тянувшейся между холмами к Зворнику, мы устроили засаду. Туда были выделены подразделения 1-й и 2-й воеводинских бригад. Власеницкие усташи, натолкнувшись на эту засаду, были полностью разгромлены.

Томаш Стевович и я, решив, что бой закончился, забрались на черешню, ветки которой гнулись под тяжестью сочных ягод. Мы оставили внизу обувь, прислонили к дереву мой ручной пулемет с примкнутым магазином и винтовку Томаша и стали наслаждаться спелыми вкусными черешнями. Неподалеку, рядом с рощей, по лугу спешили роты, и некоторые бойцы тянулись к деревьям, чтобы сорвать несколько черешен. Вскоре Томаш почувствовал боли в животе и, спустившись на землю, торопливо побежал в рощу. Через несколько мгновений оттуда донесся его протяжный испуганный вопль:

— Усташи-и-и! Помогите! Быстрее давай винтовку!

Увидев, как он, придерживая руками брюки, бежит из рощи, я прыгнул с дерева, схватил свой пулемет и помчался к нему на помощь. В этот момент в роще раздались взрывы. Когда мы туда прибежали, усташа уже не было. Немецкая мина разорвала его в клочья.

Разбившись на мелкие группы, не успевшие отойти усташи затаились в кустах и ждали наступления темноты, чтобы продолжить свой путь в Зворник. Поэтому мы в Миличах все время