Собрание сочинений. Т.13. Мечта. Человек-зверь - Эмиль Золя

— Я весьма тронут, — пробормотал он, — соблаговолите передать это господину министру.

Денизе поднялся, понимая, что продолжение разговора лишь увеличило бы их взаимную неловкость.

— Итак, — прибавил он с угасшим взором и окаменелым лицом, — я доведу до конца следствие, памятуя о высказанных вами сомнениях. Естественно, если у нас не будет полной уверенности в вине Кабюша, то лучше не рисковать, ведь процесс может привести к ненужному скандалу… Тогда выпустим Кабюша и станем наблюдать за ним.

Секретарь министра проводил следователя до порога и с подчеркнутой любезностью проговорил:

— Господин Денизе, мы вполне полагаемся на ваш редкий такт и безупречную честность.

Вновь оставшись один, Ками-Ламотт вздумал, теперь уже из чистого любопытства, сравнить листок, исписанный Севериной, с запиской без подписи, которую он обнаружил в бумагах Гранморена. Сходство было полное. Он сложил записку и запер ее в стол, ибо хотя он ни словом не обмолвился о ней следователю, но полагал, что такое оружие необходимо сохранить, Перед его мысленным взором опять возник образ этой невысокой, хрупкой женщины, которая боролась с такой силой и упорством, и он с присущим ему насмешливым и снисходительным видом пожал плечами: «Ох, уж эти слабые создания, если они чего-нибудь хотят!..»

Без двадцати три, еще до срока, Северина явилась на улицу Кардине, на свидании, которое она назначила Жаку. Он жил здесь на верхнем этаже большого дома, в узкой комнатенке, куда приходил лишь поздно вечером, чтобы лечь спать; два раза в неделю он проводил ночь в Гавре, ибо его курьерский поезд прибывал туда вечером и уходил рано утром. Но в тот день Жак промок до нитки и до такой степени был разбит усталостью, что, войдя к себе, тут же повалился на постель. Северина, пожалуй, так бы и не дождалась его, если бы машиниста не разбудил шум ссоры в соседней комнате: муж избивал жену, а та вопила не своим голосом. Быстро умывшись и одевшись, Жак в самом дурном расположении духа подошел к окну своей мансарды и увидел ожидавшую внизу Северину.

— Наконец-то! — воскликнула она, едва машинист вышел из ворот. — А я уж решила, что не так вас поняла… Вы мне говорили — это на углу улицы Сосюр…

Не дожидаясь ответа, она взглянула на дом:

— Стало быть, вы тут обитаете?

Ничего не сказав об этом Северине, Жак условился встретиться с ней у ворот своего дома, потому что депо, куда они должны были отправиться вместе, помещалось почти напротив. Вопрос молодой женщины привел его в замешательство, он решил, что она из дружеских чувств захочет осмотреть его жилище. А комната была так скудно обставлена и так плохо прибрана, что ему было стыдно привести туда кого-нибудь.

— Да нет, я тут не живу, только ночую, — ответил он. — Нам надо торопиться, боюсь, что начальник депо уже ушел.

И действительно, когда они добрались до его маленького домика, стоявшего позади депо на территории станции, выяснилось, что того нет; тщетно они переходили от навеса к навесу — повсюду им говорили, что если они хотят наверняка застать начальника, то им следует прийти к половине пятого в ремонтные мастерские.

— Ладно, мы придем еще раз, — заявила Северина.

Вновь очутившись на улице в обществе Жака, она спросила:

— Вы свободны? Ничего не имеете против, если мы подождем вместе?

Он не мог ей отказать; хотя Северина вызывала в нем глухое беспокойство, он все больше и больше восхищался ею, и, вопреки заранее принятому решению держаться с нею холодно и неприветливо, его напускная угрюмость буквально испарялась под ласковыми взглядами молодой женщины. Глядя на ее испуганное, нежное, чуть удлиненное овальное лицо, он говорил себе, что она, должно быть, любит, как верная собачонка, которую и прибить-то жаль.

— Ну, конечно, я вас не покину, — ответил он более мягко. — Но у нас еще целый час впереди… Хотите пойти в кафе?

Она улыбнулась, радуясь его сердечному тону. Потом с живостью воскликнула:

— Нет, нет, не хочу сидеть в помещении… Лучше побродим по улицам вдвоем, пойдемте, куда хотите.

И Северина доверчиво взяла его под руку. Теперь, когда Жак смыл с себя дорожную копоть, она находила, что он хорош собою; по одежде его можно было принять за преуспевающего служащего, а независимый вид и гордая осанка свидетельствовали о том, что он привык к вольному воздуху и к ежедневной борьбе с опасностями. Да, этот молодой машинист положительно красив: круглое лицо с правильными чертами, очень темные усы на белой коже; и только бегающие глаза, глаза, усеянные золотыми точками, которые он упорно отводил в сторону, продолжали вселять в нее недоверие. Если он избегает смотреть в лицо, стало быть, все еще испытывает отчужденность, стремится сохранить свободу действий, быть может, ей в ущерб? Северина еще была во власти мучительной неизвестности, по ее телу пробегала дрожь всякий раз, когда она думала о кабинете в доме на улице Роше, где решалась ее судьба; но с этой минуты она прониклась одной целью: человек, на чью руку она опиралась, должен полностью подчиниться ей; когда она, вскинув голову, станет смотреть ему в глаза, он не станет отводить взора. И тогда он будет принадлежать ей. Она не любила его, она даже не думала об этом. Просто старалась поработить, чтобы впредь не бояться.

Несколько минут оба, не разговаривая, шли в потоке людей, который никогда не иссякает в этом многолюдном квартале. Порой им приходилось спускаться с тротуара, они переходили улицу, лавируя среди экипажей. И некоторое время спустя оказались перед Батиньольским сквером, который в ту пору года почти совершенно пуст. Небо, омытое утром проливным дождем, приобрело нежно-голубой оттенок; под лучами теплого мартовского солнца набухали почки сирени.

— Войдемте? спросила Северина. — От этой толчеи у меня голова кругом идет.

Жаку также хотелось войти в сквер: сам того не сознавая, он испытывал потребность оказаться наедине с Севериной, подальше от толпы.

— Отчего же, — сказал он, — войдем.

Теперь они медленно шли вдоль лужаек, мимо голых деревьев. По скверу прогуливались женщины с грудными детьми, попадались прохожие, торопливо пересекавшие аллеи, чтобы сократить путь. Северина и Жак перешли мост через реку, вскарабкались на скалистый откос, затем повернули обратно; так они бесцельно бродили, пока не наткнулись на еловую рощицу — жесткая, темно-зеленая хвоя светилась на солнце. Тут, в укромном уголке, скрытом от посторонних взоров, стояла скамья; не произнеся ни слова, будто сговорившись, оба опустились на нее.

— А все же славная нынче погода, — проговорила Северина после короткого молчания.

— Да, — ответил он, — опять солнышко выглянуло.

Но мысли их были далеко. Он, всегда избегавший женщин, думал о событиях, которые привели их сюда. Вот она сидит рядом, касается его, чего доброго, еще ворвется в его жизнь, — и это наполняло Жака глубоким изумлением. Со времени последнего допроса в Руане он не сомневался, что эта женщина принимала участие в убийстве возле Круа-де-Мофра. Но почему? В силу каких обстоятельств? Что толкнуло ее на преступление — страсть или корыстный расчет? Он вопрошал себя, но не находил ясного ответа. И под конец сочинил целую историю: свирепый и корыстолюбивый муж торопился побыстрее завладеть наследством; возможно, он боялся, что старик изменит завещание, возможно, рассчитывал крепче привязать к себе жену кровавыми узами. Жак привык к этому объяснению; окружавшая Северину таинственность привлекала, манила его, и он мало-помалу перестал доискиваться истины. Его неотступно преследовала мысль, что он обязан все открыть правосудию. Эта мысль не оставляла Жака даже сейчас, когда он сидел на скамье рядом с этой женщиной, так близко, что ощущал прикосновение ее теплого бедра.

— Просто удивительно, — снова заговорил Жак, — на улице март, а мы сидим как летом.

— Да, — подхватила она, — солнце уже заметно пригревает.

Она в свою очередь думала: машинист был бы просто глуп, если б не догадался, что Гранморена убили они, Рубо. Уж слишком они его донимают, вот и сейчас она непроизвольно прижимается к нему… Перебрасываясь время от времени несколькими словами, они больше молчали, и Северина старалась проникнуть в ход его мыслей. Их взгляды встретились, и она прочла в глазах Жака вопрос: не ее ли он видел в купе, не она ли темной массой тяжело навалилась на ноги жертвы? Что делать, что сказать? Как привязать его к себе нерушимыми узами?

— Утром, — промолвила она, — в Гавре было очень холодно.

— Не говоря уже о том, — подхватил он, — что всю дорогу нас поливало дождем.

И в это мгновение Северину осенило. Не рассуждая, не раздумывая, она покорилась безотчетному побуждению, поднявшемуся из самых недр ее существа; если б она стала раздумывать, то ничего не сказала бы. Но молодая женщина почувствовала, что так будет лучше, что, заговорив, она завоюет Жака.