Хранитель Ардена - Софи Анри (российский автор)

Аврору за плечи, и та с сочувствием похлопала ее по плечу.

Ревности не осталось. Но сердце теперь разъедала вина перед Мелитой и перед тем, чьи чувства она так вероломно предала.

Когда Мелита ушла, Аврора убедилась, что ее никто не видит и не слышит, и горько расплакалась, прижимая ладонь ко рту.

– Прости меня, умоляю, прости, Рэндалл, – отчаянно шептала она, заливаясь слезами. – Я люблю тебя. Всегда буду любить тебя, клянусь. Прости меня, пожалуйста.

Она просидела в саду до тех пор, пока не успокоилась. Потом, омыв лицо холодной водой из фонтана, вернулась на праздник.

Бал продлился до полуночи.

Уставшая, Аврора возвращалась в свои покои, но по пути заметила, что дверь в церемониальный зал была приоткрыта. Тихонько шмыгнув в узкий проем, она обнаружила там Тристана.

Он сидел за старым пианино. Но инструмент был безмолвен.

Тристан склонился над клавишами, но будто боялся коснуться их, и от этого тихо чертыхался.

– Тристан, ты в порядке? – спросила Аврора, приблизившись.

Его плечи вздрогнули, а спина напряглась.

– Маленькая княжна, – надтреснутым голосом отозвался Тристан. – Как прошла беседа? Я не стал дожидаться окончания пира и ускользнул.

– Беседа прошла до омерзения успешно. Наша рыбка проглотила наживку, даже не поперхнувшись. Еще и поблагодарила за застрявший в горле крючок.

– Умница, Аврора, горжусь тобой.

Аврора села на длинную лавку рядом с ним, и Тристан потрепал ее по голове, точно маленького ребенка.

– Что ты здесь делаешь?

Лицо принца посуровело.

– Ничего, уже ухожу.

– Тристан…

– Все в порядке, я же сказал. – Он попытался встать, но Аврора потянула его за рукав, призывая остаться.

– Я же вижу, как тебе тяжело, – проникновенно сказала Аврора. – Поделись со мной.

Тристан недовольно скривил лицо.

– У меня сегодня и так было много дел, и разговор по душам в мои планы не входит. Так что давай перенесем его на другой раз.

Аврора крепче сжала его руку, словно опасалась, что он сбежит.

– Трис, послушай. – Она намеренно сократила его имя, и это возымело нужный эффект. Лицо Тристана утратило напускную небрежность, и непробиваемая броня дала трещину. – Ты всегда рядом, когда мне тяжело. Твоя поддержка не дает мне сломаться. Ближе тебя у меня не было друзей. – Аврора говорила со всей искренностью. Если бы не Тристан, она бы не вынесла и трети испытаний, что свалились на ее хрупкие плечи.

– Я польщен, – тихо сказал Тристан. – Но какое это отношение имеет к моим проблемам?

– Прямое, Тристан. Мне больно видеть твой потухший взгляд. Больно осознавать, что ты пытаешься помочь всем вокруг – мне, Уиллу, всему Ардену, – а сам не получаешь поддержки. Ты ходишь по лезвию ножа, играя в опасные игры с Артуром, в то время как все видят лишь маску ленивого повесы. Мне невыносимо думать, что мой близкий друг несет на себе груз скорби, которая скоро изъест его изнутри, и ни с кем не делится переживаниями.

– Не надо, Аврора…

– Нет, надо! – Она повысила голос. – Я не понаслышке знаю, как эта боль разрушает, к каким ужасным последствиям может привести. Ты не один, Тристан. Прошу, позволь мне немного облегчить твою ношу. Поделись со мной…

Тристан молчал, глядя на пианино. Спустя несколько минут он несмело коснулся указательным пальцем одной клавиши.

Тишину пронзил высокий, резкий звук.

Его пальцы дрогнули. На лице отразилась настоящая мука.

Он снова надавил на клавиши, перебирая пальцами, и из-под них полилась лиричная мелодия, которая через мгновение зазвучала нескладно, споткнулась и грубо оборвалась. Пальцы соскользнули с инструмента, безвольно упав на сиденье лавки.

– Я не могу играть с того дня, – с трудом промолвил Тристан, зажмурившись. – Не знаю, внутри все обрывается, когда пытаюсь. Музыка больше не звучит для меня, как раньше. Она действует мне на нервы, бьет по ушам, не доходит до сердца… Черт. – Тристан горько усмехнулся. – Я говорю как сентиментальный кретин.

– Это не так, Тристан. – Аврора погладила его по спине. – Ты писал музыку для нее?

– Да. – Его голос опустился до шепота. – С того дня, как мы познакомились, я писал музыку только для нее. Играя, думал о ней. А когда ее не стало… словно все это потеряло смысл и… – Тристан запнулся и судорожно вздохнул. – Внутри так пусто, Аврора, так оглушительно тихо и пусто, что становится страшно. Я будто сломался изнутри и не знаю, как с этим жить.

На черную клавишу бесшумно упала слеза. Тристан порывисто вытер глаза и раздраженно встряхнул головой, отчего длинные волосы упали ему на лицо.

– Кажется, я перебрал вина.

– Нет, Тристан, сегодня ты как никогда трезв. – Аврора положила голову ему на плечо и крепче сжала ладонь, переплетая их пальцы.

Тристан прислонился щекой к ее макушке.

– Спасибо тебе.

– За то, что выслушала?

– Нет, за то, что услышала без слов.

Аврора поняла, что он имел в виду.

Так они и просидели до глубокой ночи. Он думал о той, кто больше никогда не вернется в его жизнь. Она – о том, в чей уход до сих пор отказывалась верить.

Глава 28

Сентябрь, 1136 г. со дня Разделения

Закарию разбудили монотонные удары гонга, что провозглашали наступление утра. В его маленькой комнате не было окон, чтобы увидеть первые проблески рассвета. Здесь также не было зеркала и шкафа. Были лишь матрас, столик на низких ножках, за которым можно было сидеть только на полу, и небольшая тумбочка.

Помещения для адептов старше двадцати в Темном храме Ордена находились на подземных уровнях. На первом и втором этажах проживали ученики Ордена. На третьем и четвертом находились кладовые, лаборатории для приготовления снадобий и зелий, библиотеки с древними, столетними фолиантами и склады оружия. А на последнем уровне располагались тайные помещения, вход в которые был разрешен только мастерам и служителям Ордена. Там хранились самые ценные секреты о деятельности Ордена теней и крови.

В Светлом храме, наоборот, подземных уровней не было, а башни здания возвышались на семь этажей вверх. А в Верховном храме, что стоял на высоком холме Дахаба, если верить слухам, было целых десять нижних уровней и восемь верхних. И одному лишь Творцу известно, какие тайны там хранились.

Снова раздался удар гонга, и Закария нехотя откинул тонкое одеяло. Кровать ему заменял худой протертый годами матрас, набитый соломой. Быстро умывшись холодной водой из таза, он потушил тлеющий огрызок свечи, вышел из комнаты и направился к лестнице, ведущей на верхние – «солнечные» этажи, как называли их адепты. Каждый его шаг сопровождался гулким эхом, ударяющим в высокие каменные стены и потолок.

В животе