Жития византийских Святых - Сборник

Слушая этих людей, блаженная в великом своем ликовании испытывала различные чувства — радовалась, дивилась, просила, чтобы они отвели к епископу ее и сопровождающих ее братьев, дабы все вместе они стали жить в этом монастыре. Упрашивая их с упорной настойчивостью, она убеждает одного из толпы — его звали Евтропий — сделать для нее это и передать просьбу ее епископу. Евтропий заверяет, что епископ выслушает его на досуге, когда воротится к себе и малое время отдохнет.

Беседуя между собой, люди приблизились к монастырю и вошли туда вместе с епископом; вслед за монахами вошла и Евгения, ибо ее невозможно было отличить от юноши благодаря остриженным волосам и мужской одежде. Когда Евтропий отправился было, чтобы сказать епископу о ней, тот, прилегши после божественного таинства на постелю, видит такой сон: ему представилось, будто какие-то мужи благоговейно несут кумир женщины, который почитается у них Богом, а он, [459] опечаленный заблуждением этих людей, говорит к их богине: “Как же ты, будучи сотворением Божиим и нашей сорабыней, дозволяешь этим людям поклоняться тебе и уподоблять тебя Богу?”. Услышав это, кумир тотчас выскальзывает из рук несших его мужей и идет за епископом, говоря такие слова: “До тех пор я не отступлю от тебя, пока не приведешь меня к моему создателю”. Такое увидел во сне Элин. Пробудившись, он недоумевал, что может значить его сон. Тут перед ним появляется Евтропий, который начинает рассказывать об Евгении, говоря о ней как о мужчине: “Трое мужей,— говорит он епископу,— братья по духу своему и братья по плоти, единодушно отверглись языческой веры и теперь в твоем стаде пришли ко Христу и желают приять божественное крещение, а затем постриг и быть сопричислены здешним монахам. А так как они молоды и весьма привязаны друг к другу, то просят еще, чтобы всегда и все было у них общим — и труды, и кров, и прочее, и чтобы здесь они были нераздельны, соединенные именем Христовым. Так сказали эти мужи со слезами и с горячей мольбой все это передать тебе”. Блаженный Элин, уяснив себе из этого рассказа увиденный сон и возблагодарив, как полагается, за все Бога, велит ввести всех троих к себе. Когда они взошли, Элин тотчас протянул Евгении правую руку и, заговорив с нею ласково, с приветливым и веселым ликом осведомился об их именах, роде и отечестве. Она же отвечала с приличествующей стыдливостью и подобающим деве смущением: “Родина наша, о божественный старец, преславный Рим, и род свой мы ведем [460] оттуда; все мы друг другу братья, старшего зовут Прот, среднего Иакинф, а меня Евгений”. Блаженный Элин, с лаской взглянув на нее, сказал: “Хорошо ты сделала, Евгения, что назвала себя Евгением, дабы и имя соответствовало твоему образу мыслей. [570] Ведь ты обладаешь мужественной душой и во всем показываешь себя подлинно мужчиной. Да победишь ты еще волей своей природу и да обретешь крепость во Христе, которого ради ты ныне выдаешь себя за мужчину, будучи женщиной и изменив по любви к нему свой облик и имя. Господь не ради торжества над тобой, но, чтобы ведомо было тебе его попечение, ничего не тая, открыл мне, кто ты и как сюда пришла, и кто твои спутники, и сколь славны были твоя жизнь и род. Ревнуй о том, Евгения, чтобы благородство твоей души не уступало благородству крови. Господь открыл мне также, что себя ты уготовила Ему как сосуд чистый, храня непорочной девственность и незапятнанным сердце, считая славу жизни сей бесславием, богатство бедностью, а радости печалями, презирая столь ценимое людьми благородное происхождение и почитая лишь то, которого мы лишились по вине первого Адама и которое наследовали благодаря второму”.[571] Так сказал Элин Евгении. Проту же и Иакинфу он говорит: “Вы же (не угодно Христу, чтобы касающееся до вас осталось скрытым) рабы по своей судьбе, свободны по образу мыслей, исполнены добродетели, блюдя достоинство души, не признающей над собой господина, и вам Христос рек: „Я уже не называю вас рабами, а друзьями", [572] вы блаженны из-за своей свободы, а паче того из-за любви и близости ко [461] Христу. Ибо вы единодушно пожелали возложить на себя его ярмо и не противились благому решению этой блаженной, и ныне по своей доброй воле вы здесь вместе с нею и вместе с нею уйдете из этой жизни, и удостоитесь одинаковых с ней венцов и наград”. Епископ, сказав им такие слова с глазу на глаз, разрешает Евгении пребывать в мужском платье; это оставалось для всех тайной — и прежде, и после беседы с ним. Евгения с евнухами не ушла от епископа до тех пор, пока они не были удостоены от рук его святого крещения, не сменили одежды [573] и не были сопричислены к сонму монахов. Вот что пока с помощью Христовой задумала и боголюбиво исполнила Евгения; то же, что было потом — как горевали ее родители, что думали, как, обманутые в своих надеждах, страдали (ибо я знаю, вы жаждете узнать и об этом),— также нельзя обойти молчанием. Итак, глубокой ночью незаметно от всех Евгения бесшумно сошла с повозки, Прот и Иакинф тоже покинули прочих рабов, а повозка пустой двигалась за шедшими впереди слугами. Они частично из-за темноты, частично потому, что все было сделано скрытно, не видели того, что происходило за их спиной, и, так как лошадь по-прежнему бежала вперед и Господь устроением своим споспешествовал замыслу, спокойно продолжали идти по дороге в Александрию. При приближении их к городу некоторые из домашних Евгении заметили поезд и с радостью, которую нетрудно себе представить, видя предшествовавших повозке слуг и большую толпу следовавших за ней. Подойдя ближе, все поспешно бросились к повозке и, обнаружив, что [462] она пуста и Евгении нигде нет, весьма потрясенные этой неожиданностью, стали проливать слезы и стенать, единодушно оплакивая ту, кого единодушно любили, и говоря: “Что случилось, что стряслось, что за ужасное зло обрушилось на нас?”. Затем принялись окликать Евгению по имени, ударами поражать себе лицо и руки, как бы впав от печали в безумие. Так, я говорю, горевали выбежавшие на улицу друзья и близкие, не связанные с Евгенией кровным родством. Но кто бы мог передать горе тех, кто ожидал ее дома?! Родители ее едва не затянули себе петлю на шее, едва не подъяли на себя меч; чего только они жалостно не говорили, чего не делали, что может вызвать слезы? Царапали себе щеки, посыпали пеплом голову, бросались на землю, горестно призывали: родители — дочь, братья — свою сестру, рабы — госпожу. Все были убиты горем, все охвачены страданием, дом, хотя пожара не было, объяло пламя. Убедившись, что слезы бесполезны, они начали разыскивать свою любимицу. Расспрашивали купцов, обращались к поселянам, жителям поместий, приставленным к дорогам стражам, обращались к ведунам, чревовещателям, вопрошали оракулы всех демонов и приносили им жертвы. Но так как не находили ту, кого искали, иные, чтобы успокоить ее родителей, измышляют для них утешение. Они придумывают миф, какие в ходу у язычников,— боги-де, возлюбив Евгению, восхитили ее на небо. Этот рассказ показался убедительным отцу, привыкшему к таким мифам, и он ревностно стал почитать дочь, воздвиг ее золотую статую и как новой богине приносил ей жертвы. Мать же [463] и братья Авит и Сергий в отличие от отца не решались придавать такую веру этим словам и пребывали в глубокой печали. Вот что случилось после бегства Евгении, и вот как оно опечалило не только родителей, но и всех, кто любил ее.

Евгения же с великим прилежанием читала Священное писание, ревностно подвизалась в добродетели, благодаря чему уже через два года своего пребывания в монастыре превосходила всех монахов, хотя и была женщиной. Из этого видно, что добродетель присуща всем, и для желающего идти праведным путем быть женщиной не помеха. Евгения по добродетели была первой в монастыре, особенно выдавалась она своей скромностью и послушанием, так что, будучи первой по делам своим, первой была и по смирению. Отличало ее и то, что она прежде всех шла к службе и последней покидала церковь, сострадала всякому печалящемуся, искренно радовалась с тем, кто был счастлив, что много труднее из-за недоброжелательства, порождаемого обычно завистью, умела смягчить сердце гневающегося, так что и лютого, как зверь, человека делала чуть ли не кротким агнцем. Но последним, равно как и первым, и всеохватывающим была ее непритворная любовь ко всем, не только порождающая приязненность на словах, но струящая ее из самого сердца. Вскоре на Евгению низошла великая благодать исцелений, и потому тех недугующих, к кому она приближалась, чтобы увидеть, чем они страдают, она и утешала словом, и освобождала от бремени болезни. Подражали ей в этом сколько могли Прот и Иакинф, о которых уже была речь. На четвертый год такого жития

[464] Евгении умирает настоятель монастыря. Единодушное решение братии призывает Евгению принять служение умершего, ибо святую принимают за мужа и, зная ее великую добродетель, не догадываются о тайне. Евгению охватывают страх и сомнение, ибо она считала, что женщине не подобает предстоять мужам; презреть же волю братии казалось ей грехом своеволия и ослушания. И вот она задумала на Евангелии узнать, как ей быть, поручив Богу разрешить свое сомнение. Когда книга раскрылась, чудесно прозвучали слова Господа: “Кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою”. [574] После этого она, хотя и против своей воли, принимает настоятельство и с великой ревнивостью предается трудам. За какую только черную работу она не бралась, которой гнушаются самые последние люди? Черпала из колодца воду, мела пол, колола дрова и с радостью исполняла прочее в этом роде, и охотно приняла на себя службу привратника, чтобы постоянно повиноваться чужому приказу. Так упражнялась она в смирении, с пользой для всех несла бремя настоятельства, держась стези, ведущей к Богу. Рассказать о том, сколь великое множество чудес она сотворила,— дело иного времени, требующее досуга: повествование должно избегать длиннот, чтобы не пресытить читающего. Чудо же, о котором нельзя не поведать, ибо оно завершает житие Евгении и сплетено с последующими событиями, будет рассказано.