Рыцари былого и грядущего. Том I - Сергей Катканов

— Да будет тебе по глаголу твоему, прекрасный юноша. Вижу, что твоё желание принести святые обеты — вполне осознанное и достаточно зрелое. Ты выстрадал это право, ты заслужил его. Скажи мне, какого рода? Как тебя зовут?

— Не стоит оглядываться назад и вспоминать ту семью, которой у меня больше нет. Имени у меня тоже нет. И не будет, пока вы не наречёте меня.

— Какое имя ты хотел бы получить в монашестве?

— Роланд. Брат Роланд.

Сеньор де Фонтен подарил им участок земли, снабдил инструментами, дал еды на первое время. Он хотел дать так же в помощь работников, чтобы они помогли расчистить участок и поставить пока хотя бы временные жилища, но Роберт и Роланд отказались — в их новой обители всё должно быть создано руками монахов. Впрочем, с ними ушли два человека де Фонтена — крепкие крестьянские парни, давно уже мечтавшие о монастыре. Теперь их было уже пятеро. Роберт, постригший Роланда в монашество через 2 часа после знакомства, с новыми людьми не торопился, сказав, что им придётся проходить в послушниках не меньше года, а может и полжизни. Жак тоже стал послушником. Он не дерзнул бы просить о постриге, коего сразу же удостоили его господина, потому что не считал себя достойным равной с господином чести. Жак никак не мог взять в толк, что Роланд больше не господин ему, а брат. Потом Жак понял это, но всё равно не мог привыкнуть обращаться к нему не «мессир», а «брат Роланд». Когда они валили лес и таскали брёвна, Жак постоянно норовил делать за бывшего господина всю тяжёлую работу. Роланд останавливался и вздыхал:

— Брат Жак, уже который раз смиренно прошу тебя: не пытайся работать вместо меня. Учи меня, как надо делать правильно, ты же понимаешь, что в этих работах я несведущ, но у меня достаточно силы и я быстро всему научусь.

Тогда для Жака приходила очередь вздыхать:

— Да, мессир, простите. прости, брат Роланд.

Братья жили в землянках, монастыря как такового ещё не было. Каждое утро они начинали с мессы — на свежем воздухе, под сенью огромных елей. Отец Роберт, расстелив на большом пне антиминс, священнодействовал. Потом они причащались. Это было изумительно! Роланд ощущал, что всё Божие творение — храм. Душа сливалась с природой, и казалось, что природа вместе с ними молится и причащается. Потом они шли на работу, а вечером — опять на богослужение. Совместный труд и общая молитва постепенно сделали их настоящими братьями. Отец Роберт трудился вместе с ними и так же постепенно стал для них отцом не только по названию.

Тяжёлый физический труд нисколько не угнетал Роланда, ему даже понравилось рубить, таскать, копать. Освободившись от атмосферы всеобщего высокомерия, вражды и подозрительности, он впервые в жизни почувствовал себя свободным. И всё-таки что-то было в его душе как будто не так. Роланд и сам не понимал, что именно.

Однажды к ним в обитель приехал рыцарь — вассал сеньора де Фонтена с дарами от своего господина. Роланд проходил мимо, его взгляд случайно упал на рукоятку двуручного меча, которая виднелась из-за спины у рыцаря. Дальнейшее Роланд совершенно не понял, да и помнил плохо. Сначала он впился глазами в эту рукоятку и замер, как заворожённый. Смущённый рыцарь неуверенно вымолвил:

— Святой отец обратил внимание на мой замечательный меч?

— Нет, я не «отец». всего лишь «брат». брат Роланд.

— О, человек, который носит имя древнего героя, конечно, должен был оценить этот меч. Толедская сталь. Я привёз его из паломничества, которое совершил к святыне Сант-Яго-де-Компостела. Можно сказать — священное оружие, — рыцарь извлёк клинок из-за спины и смотрел на него с восхищением, кажется, совершенно забыв про Роланда.

И это восхищение, и сам клинок, который был его вполне достоин, полностью завладели душой Роланда. Не понимая, что и зачем он делает, Роланд медленно протянул руку к мечу. Рыцарь с почтительным поклоном подал ему оружие. Едва меч оказался в руке у Роланда, он тотчас бессознательно и рефлекторно сделал несколько коротких изящных взмахов, потом ещё и ещё, словно рубил воображаемого противника. Все вокруг в недоумении расступились. Неожиданно Роланд остановился, замер, выронил меч. Потом упал на колени и зарыдал.

— Святой отец, из меня не получился монах. У меня душа убийцы. Но у меня нет дома, кроме нашей обители, нет отца, кроме вас и семьи, кроме наших братьев. Я не знаю, что мне делать.

— Ты хороший монах, сын мой, иначе не чувствовал бы себя в нашей обители, как дома. У тебя душа монаха. Но ты — прирождённый воин.

— Как же мне быть, отче?

— Не знаю, чадо, не знаю. Ты у меня необычный. Будем молиться, чтобы Господь указал тебе путь.

— Отче, давайте запретим вход в нашу обитель с оружием.

— Это благая мысль, чадо. Мы так и сделаем.

Роланд оправился от потрясения. Он снова был почти счастлив. Только в душе его поселился маленький червячок, причинявший несильную, но постоянную боль. Они прожили в лесу почти год, когда осенью 1095 года до них дошло известие о Клермонском соборе, на котором папа Урбан II объявил о неслыханном дотоле предприятии — крестовом походе. Едва зажившая в душе Роланда рана вновь открылась, и червячок, робко глодавший его душу мгновенно обрёл силу огромного и кровожадного зверя, грозившего пожрать всю его душу без остатка. Роланд честно признался самому себе: если бы крестовый поход был объявлен год назад, его и мысль о монастыре не посетила бы. Препоясавшись мечом, он устремился бы вместе с крестоносцами на освобождение Гроба Господня. Но он уже принёс монашеские обеты. Он должен навсегда остаться в обители. Он победил в себе зверя, звавшего его на войну. Роланд действительно стал очень хорошим монахом, хотя сам себя таковым не считал.

В 1098 году было официально объявлено об учреждении их монастыря — Сито. Их стали называть цистерианцами. А в 1099 крестоносцы взяли Иерусалим.

Прошло ещё четыре года. Монастырь в Сито процветал. Братия росла. Им удалось создать ту семью, о которой они мечтали. В Сито все неустанно трудились. Зависимых крестьян монастырь не имел. Конечно, сыновей знатных сеньоров это обстоятельство отпугивало, к ним приходили в основном крестьяне. Но однажды в монастырь пришли два знатных юноши, заявившие о своём желании стать монахами. Они, так же как и некогда Роланд, не сказали, к каким родам принадлежат, не называли своих имён, но весь их облик дышал благородством, они явно принадлежали к высшей аристократии франков.

— Приветствую, благородные юноши, ваше желание посвятить жизнь Господу нашему Иисусу Христу, — осторожно начал отец Роберт, — но не уверен, что вам надо поступать именно в наш монастырь. Знаете ли вы, что ожидает вас в Сито?

— Мы знаем, — твёрдо ответил один из них, — Мы готовы трудиться на самых тяжёлых работах.

— Ну что ж. Брат Роланд, обеспечь нашим новым послушникам самые тяжёлые работы, как они об этом просят.

Роланд был теперь ближайшим помощником отца Роберта по управлению монастырём. Не потому что он был знатного рода, а потому что более других оказался способным к управлению. Дух потомственного аристократа, для которого повелевать — всё равно что дышать, было не заглушить ни какими самыми тяжёлыми и грязными работами, на которое Роланд охотно шёл. Братья видели, как он смиряет себя, как работает всегда больше всех и каждому старается услужить и помочь. Не все братья знали о его знатном происхождении, в Сито не принято было говорить о мирском прошлом, и авторитет Роланда в обители строился не на его знатности, а на его трудолюбии, смирении, вежливости и услужливости. Он ставил себя последним среди братьев, а потому его постепенно стали воспринимать, как первого. Жак, ставший к тому времени монахом, начал называть Роланда «старший брат». Вскоре и все другие братья стали обращаться к нему именно так. Отец Роберт, заметив это, не запретил и именно с этого времени начал привлекать Роланда к управлению обителью.

Старший брат проводил двух новых послушников-аристократов к месту их убогого ночлега. Ему очень хотелось спросить юношей, почему они пришли в монастырь, а не отправились в крестовый поход, но он не спросил, понимая, что эта тема — соблазн для него самого.

Юноши трудились и молились с такой самоотверженностью, что уже через полгода отец Роберт счёл их вполне готовыми к принятию монашеских обетов. Во время пострига один из них был наречён Гундомаром, а второй попросил, чтобы его нарекли Готфридом. Услышав это имя, Роланд вздрогнул и посмотрел на юношу долгим проникновенным взглядом. Юноша ответил ему таким же, безусловно подтвердив, что он попросил наречь себя в честь Готфрида Бульонского, героя освобождения Иерусалима. Отец Роберт услышал их безмолвный диалог. Готфрид и Роланд одновременно посмотрели на него, не проронив ни слова. И он так же молча кивнул им обоим.