АДОНИЯ - Том Шервуд

— Смерти!! Смерти!! — вдруг закричал Иероним. — Как мне убить себя?! Как здесь возможно обрести смерть?!

— Поздно, — миролюбиво произнёс, разъяв мокрые губы, Амрак. — Ты сам попросил бессмертия. Помнишь, там, в Массаре, когда ты сидел на залитой свежей кровью плахе, между двумя воткнутыми в неё топорами? Согласись, их рукояти были весьма удобны в качестве подлокотников.

— Смерти! — всхлипнул Иероним.

В эту секунду вдруг раздался гул — там, на другом краю пропасти, за стеной дыма. Гул, как если бы кто-то дважды ударил в подземный невидимый колокол.

— Что это? — прохрипел, уставившись на Амрака мутными от боли глазами, Иероним. — Что ещё мне уготовлено здесь?

— Здесь — уже почти ничего, — шумно вздохнув, сказал Амрак. — Мы с тобой скоро отправимся вниз. А здесь лишь решается — насколько глубоко вниз.

— Кем решается? — побелевшими, лишёнными кожи губами прошептал Люпус.

— Киносаргами, — вдруг послышался во все стороны раскатившийся над плато гулкий голос.

Амрак, услыхав его первые звуки, вздрогнул и застонал.

— Уходи! — в бессильной ярости проревел он. — Ты ни в чём здесь не властен!

— Не соглашаюсь, — ответил голос.

Затем в небе, заслонив лиловое солнце, вспух огненный шар. Он стремительно опускался, и, когда коснулся поверхности плато, внутри шара обозначилась высокая человеческая фигура. Затем огонь, в последний раз вспыхнув, истаял, и на краю обрыва, по другую сторону от Иеронима, остался стоять человек.

— Я… — Люпус вдруг на миг ощутил блаженную, тихую, земную прохладу тенистого леса, — … знаю тебя!

— Не мудрено, — очень серьёзно, без тени улыбки, произнёс человек. — И я тебя знаю.

Пришелец

На нём был длинный, до пят, серый плащ. На голове — остроконечный шелом, от нижнего края которого, закрывая плечи, опускалась кольчатая барма. Медленно отведя руку, человек откинул полу плаща, открыв взгляду Люпуса висящий на поясе длинный меч в ножнах.

— Ты пришёл отомстить, Глем? — хрипло произнёс Люпус. — Ну что ж. Хоть это, по крайней мере, будет справедливым.

— Нет, — сказал бывший массарский узник. — Я пришёл помочь тебе. Разве не видишь, как корчится от злости Амрак?

— Уж не вознамерился ли ты спасти меня?! — не глядя на глухо зарычавшего Амрака, горестно воскликнул Иероним. — Недавно ко мне приходил уже добровольный спаситель. Он привёл меня сюда, к пропасти. Потом из пропасти вылетел этот мой господин, который, как я ожидал, станет настоящим спасителем. Но он оказался моим палачом! Теперь ещё ты?!

— Нет, — невесомым движением потянув меч из ножен, отрицательно повёл головой Глем. — Спасти тебя уже не может никто и ничто. Закон кармы неодолим и безжалостен. Всё, что я в силах сделать — это показать тебе Киносаргов.

А за стеной дыма, на другой стороне пропасти, там, откуда долетел двойной удар колокола, вдруг раздался новый звук. Это был вполне мирный звук, в том смысле, что он не нёс в себе явной угрозы, но Люпус почему-то оцепенел. Звук был таким, как если бы в пустую железную бочку броскли небольшой круглый камешек. Спустя миг звук повторился, и ещё спустя миг, и ещё.

— Началось! — злорадно прохрипел, воздевая вверх крылья, Амрак.

— Началось, — согласился с ним Глем и, широко отведя руку с блеснувшим в ней длинным мечом, рассёк этим мечом воздух над пропастью.

Разлетелась в две стороны дымовая стена, как если бы по туго натянутому полотну шёлка провели острой бритвой. И в тот же миг стала отчётливо видимой противоположная сторона разделённого пропастью терракотового плато. Люпус, широко раскрыв глаза, приложил руку к лишённой кожи груди и часто, прерывисто задышал. Отделённые от него багровым провалом, на спёкшейся жёлтой поверхности, лицами друг к другу сидели два существа. Огромные. В самое небо упирались их острые уши. И туловища, и лапы, и лица их (всё-таки больше лица, нежели морды!) отчётливо напоминали собачьи. Огромные антрацитовые глаза светились неземной мудростью. Одна передняя лапа каждого существа опиралась о камни, вторая была приподнята: в ней висела на трёх тонких цепях чаша весов. У одного существа — белая, у второго — чёрная. А между тёмными глыбами тел преисподних сторожевых псов, в узком просвете, оставленном чашами, размеренно и бесстрастно двигалась вереница людей. Вот ещё один сделал шаг, поднял руку и бросил в чёрную чашу вспыхнувший на миг, словно искра, небольшой круглый камень. Тотчас повторился гулкий звук исполинской металлической бочки.

— Я знаю его! — горестно прошептал Люпус, всматриваясь в лицо крошечного по сравнению с Киносаргами человека. — Это Йорге, массарский башмачник! А за ним идёт владелец водяной мельницы…

— А за ним — его жена, старший сын, друзья и соседи — все, кого по твоему приказу сожгли на площади у кафедрального собора в Массаре.

Владелец водяной мельницы поднял руку и бросил свой камешек в чашу. За ним, с горестной гримасой, исказившей лицо, шагнула к чаше его жена, когда-то обвинённая Люпусом в ереси.

— Каждый отправляет в чёрную чашу свою меру страданий, причиной которым был ты, — негромко сказал Люпусу серый рыцарь. — А в белую чашу отправят свою благодарность те, кому ты хоть в самом ничтожном исчислении сделал добро. Кажется, такие в этой процессии будут.

— Да! — закричал, не слыша себя, Люпус. — Я, кажется, кому-то делал и доброе!

Но наполнялась пока только лишь чёрная чаша.

— Когда всё закончится, и Киносарги определят равнодействие обеих чаш, они вынесут приговор, в какой преисподней и какой срок тебе надлежит искупать свою карму. Амрак схватит тебя и понесёт вниз, вниз, в места жгучие, страшные. В места, куда даже мне войти не под силу.

А Люпус, вдруг вглядевшись в лицо очередного человека из вереницы бесстрастно двигающихся обвинителей, вдруг закричал:

— Вот этого я не знаю! Он чернокожий, приметный, и я точно помню, что никогда в своей жизни дела с ним не имел! Почему же он тоже бросает камень?

— Здесь не только те, кого мучил ты лично, — тихо ответил бывшему инквизитору Глем. — Здесь пройдут все, кого убили, ограбили, замучили твои капитаны и их бойцы; все, кто встретил страшную смерть на плантациях Джо Жабы, все погибшие в бессмысленных схватках обманутые тобой пираты, и Урмуль, и те, кого он убил, и Джек, слуга юного офицера, и Бледный Тэд, и осиротевшие дети еретиков, и их исполненные горя родственники, и даже кошка, сгоревшая в доме ребе Ицхака.

Глем, развернувшись, снова взмахнул мечом — и разрезался воздух до самого дальнего края жёлтого горизонта, и глазам Люпуса предстала вереница людей такой длины, что конца её не было видно: тёмная ниточка скорбной очереди уходила за горизонт. Иероним отчаянно закричал. Радостно вздохнул за его плечом Амрак. Бывший настоятель «Девяти звёзд» упал на колени, втянул голову в плечи, закрыл глаза и только вздрагивал при каждом возгласе чёрной чаши.