Ещё один человек - Дзиньштейн

— Эй, есть кто? — негромко, чтобы не привлечь остальных упырей, говорю я.

Тишина. Зову еще раз… нет, похоже, просто ошибся… и когда уже совсем собираюсь залезть в машину и уехать — изнутри тоеты к стеклу прижимается бледное лицо ребенка. Очень бледное… но живое.

— Отодвинься от окна! Скорее! — показываю я ему — и он понял меня. Несколько ударов — стоящие поодаль упыри начинают интересоваться — но дело сделано — стекло осыпалось, и я, пока осторожно, заглядываю внутрь… да, запах оттуда… бомжовный, немытым-нестиранным и туалетом… хотя — а чего ожидать — сколько дней-то уже… главное нет запаха мертвячины и ацетона.

Изнутри на меня смотрит светловолосый худенький мальчишка лет семи, с огромными серо-голубыми глазами. Больше в машине никого нет.

— Привет. Давай, скорее вылезай, я помогу.

Спешно вытаскиваю его, впихиваю его в кабину, заскакиваю сам — вовремя, ближайшие упыри совсем рядом. Задвинул засов — вот сразу стало уютно! В кабине, хоть и включена лампочка, темновато, но я все равно осматриваю мальчика.

— Тебя как зовут?

— Олежка…

— Кушать хочешь?

— …да, спасибо, немного… и пить!

Не зря я взял запас. Пьет он жадно, но я помню что-то такое про блокаду рассказывали, мол сразу много кормит нельзя, может и с водой так же? Так что я вскоре подтормаживаю процесс, впрочем выдав взамен сникерс. Мальчик морщится…

— Чего ты?

— Я их три дня ел. У нас были чипсы и сникерсы. А пить не было почти. Я есть не очень хочу…

— Ну, тогда пей… Ты говоришь — у вас? А кто еще? — я уже выжал сцепление, чтобы ехать домой, но теперь жду ответа

— У нас с мамой..

— А где же мама?!

— …она… она вчера сказала что выйдет. И что если вернется ей дверь не открывать, потому что она будет уже не она, а мертвая… И вышла. Но не приходила.

— Ясно. — Я включаю передачу, трогаемся. Олежек вдруг вскрикивает… — Что такое?!

— Вон! Вон она… — он указывает на стоящего недалеко упыря — светловолосую миниатюрную женщину — Вот это мама…

— Отвернись и закрой уши.

Горячий чай с сахаром и сдобой, тепло от печки. Котейко скоро получит лысину от почесываний и поглаживаний. Он свернулся на коленях у Олежки, и требует внимания, которое тот ему и уделяет. Мы поели, и теперь наслаждаемся чаем и сытостью…

— …Папа тогда решил, что надо уехать из города, но сначала ему надо было заехать что-то забрать в офисе, а продукты мы хотели купить по дороге, и с собой было только много чипсов, мама их любит, и сникерсы. И всего две бутылки Пепси. Мама экономила но они все равно кончились. Она сама почти не пила. Все мне отдавала. А еще было холодно, особенно по ночам, она прижимала меня к себе и грела… А вокруг все стояли эи, мертвые, но их сначала было немного… Мама говорила, что позвонила папиным друзьям и те обещали приехать и забрать нас, но никто не приезжал… Потом мама заболела, у нее стали неметь ноги, она падала в обморок… и когда совсем кончилась еда, она сказала, что она выйдет. И ушла. А ночью мне было так холодно…

— А почему вы не завели машину?

— Папа, когда вышел забрал ключи, он всегда так делал…

— Бедный… страшно тебе там было? — задаю я идиотский вопрос.

Олежек поднимает голову. Глаза кажутся просто огромными…

— Да. Когда мама ушла. Я боялся, что она придет, и я не смогу, и открою ей дверь. А еще было очень страшно, когда папу убили.

–..хм… Его убили?

— Да. Дубиной по голове. А потом его съели мертвые — Олежка смотрит на меня своими бездонными глазами. Такие глаза бывают только у детей, потом в них появляется всякое… другое.

— …А… хм… ты знаешь, кто это сделал?

Серо-голубые бездонные глаза притягивают, я не могу оторвать взгляд.

— Да, я знаю.

Я медленно встаю, и иду наливать себе еще чай. Рука дрожит, кажется, я облил кипятком как раз по ожогу от тушенки, но как-то не сильно и больно.

— … И кто это?

— Я не видел, мама сказала — «гопник»…

— Ясно…

— Мама сначала кричала, потом плакала, потом много звонила по телефону… Я тоже очень испугался и плакал, а потом она сказала, что все будет хорошо, и рассказывала мне про звезды и галактики, потом про зверей и рыб, а потом про то, как жили в древности…

Олежек уже почти на ходу засыпает — укладываю его на диване, тщательно закутав и подоткнув одеяло, в ногах его устраивается котейко. Перед сном спрашивает — можно ли завтра будет посмотреть рыбок? Конечно же можно, спи Олежек, завтра посмотришь и рыбок, и всех моих кошек, и ту большую собаку, что тебя сначала испугала а потом всего облизала… Завтра все будет.

Заснул он моментально, и лицо у него… такое спокойное… он улыбается во сне, и губы шепчут что-то… кажется… да-да, — «Мама»…

Я еще долго сидел и пил чай. В голове творилось что-то несуразное… я как будто нащупал что-то важное, но не мог понять, что — и снова его терял… Словно не хватало еще чего-то, маленького фрагмента… Как машина не желает заводится, чихая, вот кажется — чуть сильнее — и заведется!

Соорудил себе лежанку, и завернувшись в спальник, заснул

Кажется, засыпая, я отчего-то почувствовал себя счастливым.

10

Дашка сидела на траве и играла со щенком — маленьким, неуклюжим и забавным. Отн нападал на нее, пытался схватить за руки — а она подхватывала его и переворачивала на спину… Он барахтался, вскакивал, отбегал, смешно тряся лопухами ушей — и вновь весело бросался в атаку…

— …Привет…

— Привет. Видишь — у меня тоже. Я же всегда мечтала о собаке, помнишь?

— Помню… но ты же знаешь — ну не получалось, надо было подождать…

— Подождали?

— Ну, не начинай, как будто я это все устроил!

— Не ты?

— Нет конечно, чего ты несешь-то!

— Аааа… и вправду… А кстати — а чего ТЫ устроил?

— Ну… в плане?

— В плане — чего ты устроил. Сделал ты чего.

— Ну… я… это…. Дом вот, машина, все дела. Я типа теперь как, понимаешь, властелин местный какой, эдакий вольный барон!

— Ага…. Понимаю…. И это все?

— Ну а что еще надо-то? Нормально все…

— Ну-ну. А что тогда не спишь ночами, а? Ну да — ладно, ладно, твое дело. А кстати, барон ты мой — а много ли у тебя подданных?

— Ну… так… Один пока…. Мальчик… Ну еще вон живность моя — рыбки, кошки, собака…

— Кошки… — Дашка вдруг сразу оказывается рядом, и легко заваливает меня на спину, оказавшись сверху, приближает лицо ко мне… в глазах ее скачут лукавые чертенята, на губах улыбка — Кошки, говоришь?

Улыбка вдруг сходит с ее лица, она словно оглядывается и говорит: