Земля обетованная. Пронзительная история об эмиграции еврейской девушки из России в Америку в начале XX века - Мэри Антин

– у меня было всё. У меня даже был пояс с шёлковой бахромой. Я говорила о причудах? Послушайте, и я расскажу вам совсем другую историю. Возможно, когда вы услышите её, вы не будете чересчур торопиться поучать Бедняков. Возможно, вы признаете, что вам самим есть чему поучиться у Бедняков.

Не прошло и двух лет с тех пор, как мы приехали в Америку, а моя сестра Фрида уже была помолвлена и собиралась замуж. Это было давно предрешено: Фрида приехала в Америку слишком поздно, чтобы воспользоваться дарами американского детства. Будь она на два года моложе, то, возможно, не стала бы жертвой обстоятельств, избежала бы судьбы, которая ждала её в Старом Свете. Она бы пошла в школу и впитала американские идеи. Она могла бы дольше держаться за свое девичество вместо того, чтобы выходить замуж в семнадцать лет. Я так люблю американский образ жизни, что мне всегда казалось досадным недоразумением то, что моя сестра вплотную приблизилась, но всё же не смогла воплотить в жизнь то обещание, которое моя страна дала женщинам. Долгое девичество, свободный выбор жениха и полноценная зрелость – вот драгоценные права американской женщины. Мой отец лишь недавно покинул Старый Свет и не успел полностью освободиться от влияния его социальных традиций. Он отправил Фриду на работу в силу необходимости. И нельзя сказать, что этой необходимости больше не было, когда Фрида получила предложение выйти замуж, но мой отец не стал бы стоять на пути того, что считал для неё благом. Пусть лучше сбежит из мастерской, пока у неё есть шанс и румянец на щеках. Если она просидит, склонившись над иглой, ещё десять лет, что она выиграет от этого? Уж точно не личное благополучие, ибо свой заработок Фрида всегда тратила на семью, отказывая себе во всём, кроме самого необходимого. Юноша, который просил её руки, был искусным ремесленником, получал справедливую зарплату, обладал безупречной репутацией и изысканными манерами. Мой отец знал его много лет.

Так что Фриду должны были освободить из мастерской. Это была настоящая жертва со стороны отца, поскольку он всё ещё был по уши в долгах, и зарплата Фриды была бы большим подспорьем. И тем печальнее, что некому было посоветовать ему дать Америке больше времени, чтобы повлиять на мою сестру. Она посещала вечернюю школу и любила читать. Постепенно набираясь опыта из книг, она могла бы найти лучший ответ на загадку жизни девушки, чем преждевременный брак. Помолвка сестры меня очень обрадовала. У нас по-прежнему были доверительные отношения, и я видела, что она счастлива. Мне и самой очень нравился Моисей Рифкин. Он был самым милым молодым человеком из всех моих знакомых, совсем не таким, как другие рабочие. Он был очень добр к нам, детям, приносил нам подарки и водил на экскурсии. У него было чувство юмора, и он собирался жениться на нашей Фриде. Как я могла не радоваться?

Свадьба должна была состояться через некоторое время, и Фрида продолжала работать. Всю свою зарплату она приносила домой. Если она и намеревалась покинуть семью, то не собиралась показывать нам этого раньше времени. И вдруг она стала расточительной. Она присвоила уж не знаю какие баснословные суммы, чтобы в кои-то веки потратить их так, как хотелось ей. Она посещала распродажи, и приносила оттуда такие прекрасные вещи, которых никогда прежде не было в нашем доме. Вернувшись вечером с работы, она быстро ужинала и запиралась в гостиной, где отрезала, вырезала, отмеряла, намётывала и шила, как будто не было в этом мире других дел. Было раннее лето, и даже на Уилер-стрит в воздухе витала любовь. Пришел Моисей Рифкин, и, полагаю, в мыслях у него тоже была любовь. Но Фрида только улыбнулась и покачала головой, а поскольку во рту у неё были булавки, то Моисей физически не мог спорить. Она весь вечер провела в белоснежном мареве подоткнутых полотнищ ткани, волнистых оборок, фрагментов рукавов и вихрях нового кружева; её игла сверкала в свете лампы, а бедный Моисей подбирал укатившиеся катушки.

Вы думали, что это приданое, не так ли? Нет, не приданое. Она так сосредоточенно шила моё выпускное платье. И когда оно было закончено и объявлено самым красивым платьем, Фрида должна была быть довольна, но она еще раз отправилась в магазин и купила пояс с шёлковой бахромой.

Недальновидность бедняков – весьма прискорбное зрелище для любого здравомыслящего человека, изучающего социологию. Но на сей раз избавьте меня, пожалуйста, от поучений. Этот аргумент в данном случае не применим. Беден тот, кто беден духом. Человек с богатым духовным миром никогда не разорится.

Выпускной был для меня не чем иным, как триумфом. И дело не только в том, что я должна была дважды выходить на сцену, в том числе со своим собственным сочинением, но скорее в том, что в нашем школьном округе у меня была репутация «самой умной» девочки в классе, и все глаза были устремлены на вундеркинда, и я знала об этом. Я всё прекрасно понимала. Поэтому и могу рассказать вам об этом сейчас.

Актовый зал был заполнен до отказа, но мои друзья без труда нашли места. Их проводили к платформе, которая была отведена для почётных гостей. Я очень гордилась тем, что к моим друзьям относятся с таким уважением. Там были мои родители, и Фрида, конечно, мисс Диллингхэм и некоторые другие мои учителя из Челси. Дюжина или около того моих более скромных друзей и знакомых также были среди толпы в зале.

Когда я поднялась на сцену, чтобы прочитать своё сочинение, меня охватил страх сцены. Я болезненно ощущала пол под ногами и давление воздуха, но совершенно не понимала, где находится моя собственная рука. Я не знала, где мое тело начинается, а где заканчивается, я зациклилась на своих перчатках, туфлях, струящемся поясе. Моё чудесное платье, которое подарило мне столько радости, в итоге доставило мне больше всего хлопот. Я вдруг оцепенела, убеждённая, что платье слишком короткое, а мои ноги несуразно длинные. И десять тысяч человек смотрели на меня. Это было ужасно!

Должно быть, я не более чем откашлялась, прежде чем начать читать, но мне казалось, что я целую вечность стояла там как вкопанная, слушая оглушительную тишину. Мой голос, когда я наконец начала говорить, будто звучал издалека. Я боялась, что никто меня не услышит. Но машинально продолжала читать, поскольку много раз репетировала. И по мере того, как я читала, я постепенно забыла о том, кто я, где