Невеста-чужестранка - Кэтрин Коултер

Глава 28

Тайсон открыл узкую садовую калитку, постоял немного, положив ладони на светло-оранжевую стену. Листья плюща щекотали пальцы. С тяжелым вздохом он прислонился лбом к прохладному кирпичу, чувствуя, как подгибаются ноги. Тяжелые зимние облака скрыли солнце. Несмотря на то что морозов еще не было, Тайсон словцо окоченел. Ему казалось, что в жилах застыла кровь. Что теперь делать и куда идти? Он больше не может придумать, какими еще молитвами просить Бога указать ему путь, наставить, помочь понять его намерения относительно себя, простого смертного. Может, он, служитель Божий, уже сделал все во исполнение этих намерений? Но до чего же безрадостно на душе! Он будто омертвел, омертвел до кончиков пальцев, а это уже богохульство. Как можно сомневаться в мудрости Господа?! Тайсон молился, молился до изнеможения. Как же тяжело одиночество! Он только сейчас понял, что до появления Мэри Роуз был невероятно одинок. Господи, он ненавидит сам себя! Ненавидит боль, притаившуюся внутри, впившуюся в сердце так хищно, что вряд ли он когда-нибудь избавится от нее.

— Какого черта ты вытворяешь, Тайсон? — прогремел за спиной голос Дугласа.

Тайсон устало обернулся. Ему редко приходилось видеть братьев в таком состоянии: кулаки сжаты, лица злые, отвердевшие, искаженные яростью.

— Ну и спектакль! — воскликнул Райдер, которому показалось, что молчание длится чересчур долго. Несмотря на воинственную позу, его растерянность и смятение были очевидны. — Ты произнес блестящую проповедь о грехах и каре за недостойное поведение, о низости людских устремлений, о долге и обязанностях смертных перед Богом. Похоже, эти самые обязанности бесконечны и трудноисполнимы. В заключение оглушительным, наводящим страх голосом ты стал читать молитву, призывая присутствующих отречься от всего земного. Все повседневные дела, желания, мечты, по твоему мнению, кощунственны. А потом ты, чертов осел, проходишь мимо собственной жены, как мимо столба, намеренно игнорируешь не только ее, по и детей и бежишь приветствовать прихожан. Что это с тобой, дьявол тебя побери? О чем ты только думаешь, ханжа проклятый?

Тайсон не удостоил Райдера ответом.

— Алекс сказала, — заговорил Дуглас, шагнув к брату, — что Мэри Роуз была ранена в самое сердце твоим поведением. Да что там Алекс — я видел собственными глазами ее потрясенное лицо, полные слез глаза! И твоих прихожан, как нельзя более довольных подобным оборотом дела. Еще бы! Как они кивали своими дурацкими головами, поняв, что их викарий вернулся! Тот человек, в котором нет ни капли юмора, теплоты, душевной щедрости, снова с ними. Таким они его знали и не желали, чтобы он изменился. А твои дети.., нет, о них потом, Тайсон. У меня руки чешутся врезать тебе по физиономии и вывалять в грязи!

— Ты женился на Мэри Роуз и теперь обращаешься с ней как с последним ничтожеством! — возмутился Райдер. — Словно с бродягой, который случайно забрел в дом! Нежеланным бродягой из чужой страны. Ты совершенно не обращаешь на нее внимания. Унижаешь перед посторонними, безмозглый ты болван!

— Знаю, — глухо выговорил Тайсон и снова замолчал, потому что сказать ему было нечего.

— Что ты имеешь в виду? — выпалил Дуглас, готовый броситься на брата.

— Только то, что знаю, как веду себя. Именно так, как подобает священнику. Последние три месяца были заблуждением, ошибкой. Теперь я вновь стал самим собой.

— Заблуждением? Ошибкой? — передразнил Дуглас, вскинув брови. — Сатана меня возьми, что за лицемерный бред! Тайсон, Мэри Роуз — твоя жена. Все мы видели, как она обожает тебя, как загораются ее глаза, стоит тебе появиться в комнате. А ты.., ты обожествлял ее, смеялся, уделял внимание детям, обрел наконец радость.

— Ты улыбался, обнимал мальчишек, просто так, без всякой причины, играл с ними! Играл… Ни я, ни Дуглас не видели тебя за игрой с тех пор, как тебе исполнилось восемнадцать и ты решил стать законченным ханжой, — вставил Райдер.

— Верно, — кивнул Дуглас. — Вчера, когда мы вернулись из церкви, Макс подобрался ко мне и, шмыгая носом, признался, что стряслось неладное — его отец снова стал прежним. Я думал, парнишка разревется! Пропади все пропадом, Тайсон, во что ты превратился? Даже твое первое короткое письмо было таким веселым, каждая строчка дышала счастьем и любовью к женщине. Когда ты привез Мэри Роуз к нам, мы поняли, что ты наконец увидел красоту не только в жизни, но и в глубоком чувстве к жене и детям, осознал, как важны они для тебя, и упивался этим. Все мы поражались такому преображению. Ты словно помолодел, встретив женщину, способную подарить тебе радость, истинную любовь, научить тебя улыбаться, а может, иногда и приходить в телячий восторг!

— А теперь, — поддакнул Райдер, — все куда-то подевалось. Мне следовало бы понять это еще вчера, когда мы приехали. Но ни я, ни Дуглас ничего не сообразили. Посчитали, что тебя занимают дела церкви или ты боишься, не обидим ли мы Мэри Роуз. Но ведь причина в другом, верно? Случилось нечто, превратившее тебя в благочестивого сухаря. Только вот что именно? Тайсон молча уставился на братьев.

— Не желаю, чтобы ты оставался таким, как сейчас, — смягчил тон Райдер, видя неприкрытую боль в глазах брата, — Хочу видеть нового, дерзкого, молодого Тайсона, своего брата, которого я, как оказалось, любил всем сердцем, отца, не стесняющегося приласкать детей и позаботиться о них, разделить с ними счастье и радость. Того, кто закатывается смехом, когда Лео, показывая очередной акробатический трюк, валится носом вниз или когда Макс произносит новое латинское выражение, особенно ругательство.

Ну настоящий греческий хор, не жалеющий усилий, чтобы наставить его на путь истинный!

Тайсон вздохнул. Настала очередь Дугласа, и он не стал щадить брата:

— А Мегги? Она поклоняется тебе! Готова жизнь отдать за папочку. Посмотри, что с ней стало? Словно горевший ровным светом огонек вдруг погас. Где тот Тайсон? Почему ты так поспешно похоронил его? Заморозил свою душу?

— Тому Тайсону здесь не место, — тихо произнес викарий. — Богу он не угоден. Он не слуга Господа, а мирской человек, поддавшийся искушениям света, готовый во всем потакать своим прихотям, потребностям и желаниям, но никак не священник.

Обойдя братьев, он открыл калитку и вышел, Они долго смотрели ему вслед.

— Что-то здесь не так, — задумчиво сказал Дуглас. —Никогда не видел человека несчастнее. Столь внезапные перемены… В чем же все-таки дело?

— Раньше, когда Тайсон произносил холодные, я бы сказал — бесчеловечные, проповеди, мы оба знали, что этот строгий, мрачный человек — наш брат, считающий, что священник должен быть именно таким. Он был доволен собой и своей жизнью. Нам это не нравилось, но мы в конце концов смирились и приняли его таким, каков; он есть. Да, в своей закостеневшей гордыне наш ханжа-брат и не подозревал, как к нему относятся родные.