Пока еще жив - Питер Джеймс

Подождав пару секунд, он обернулся к сержанту в ожидании сигнала. Тот кивнул. Тогда первый офицер ударил по двери тараном и со второй попытки выбил дверь. Вслед за ним с криками «Полиция!» внутрь устремились еще трое. Сержант остался стоять снаружи, на тот случай, если хозяин дома попробует спастись бегством через гаражную дверь.

Гай Батчелор, Эмма Ривз и Ник Николл оставались снаружи до тех пор, пока ситуация не прояснилась. Когда все помещения в доме были проверены и стало понятно, что угрозы нет, они вошли внутрь. И тотчас замерли в немом изумлении.

Ничто во внешности дома не намекало на то, что ждало их внутри. Мраморный пол под их ногами скорее подошел бы итальянскому палаццо, а не скромному домику в пригороде Брайтона. Зеркальные стены от пола до потолка, украшенные ацтекским орнаментом и плакатами с портретами Геи. Батчелор уставился на черно-белый плакат, на котором она была изображена в черном неглиже — пожалуй, самый знаменитый из ее образов. Кстати, с автографом. Он был весь исполосован ножом. Отдельные полоски бумаги оторвались от стены и свисали вниз. Через весь плакат жирными красными буквами было написано: «Сука».

Он вопросительно посмотрел на Эмму Ривз. Та указала влево, поверх белого кожаного кресла. Там висел еще один постер, взятый в рамку. На нем Гея была в топике и кожаных джинсах. Поверху надпись «Турне Откровений». Через весь постер, теми же красными буквами, пролегли другие слова: «Люби меня или умри, сука».

Над камином, на самом видном и почетном месте, висело увеличенное изображение губ, носа и глаз — в зеленой гамме. Подпись гласила: «Лицом к лицу с Геей». Этот плакат тоже украшал автограф. И, как и первый, этот тоже был исполосован ножом. Жирными красными буквами на нем было выведено слово «Дура».

Батчелор смотрел на эти плакаты, на свисающие полоски бумаги, на красную краску, и ему с каждым мгновением становилось все тревожней на душе. Он выглянул в окно: за стеклом был унылый, серый день. На соседском дворе перед гаражом на веревке болталось белье. Где-то внутри шевельнулось дурное предчувствие. За время работы в полиции он бывал в самых разных ситуациях, но в данный момент это было нечто новое. Он едва ли не кожей ощущал присутствие зла. И это страшило его.

Рядом метнулась какая-то тень, и он отпрыгнул в сторону. Тень оказалась бирманской кошкой, которая подозрительно разглядывала его, выгнув спину.

— Вы только взгляните, что здесь! — крикнул им сверху второй офицер, производивший обыск.

Батчелор, а вслед за ним Эмма Ривз и Ник Николл тотчас бросились наверх, в направлении комнаты, на которую он указывал. Едва переступив порог, они оказались в чем-то вроде музея или святилища. Впрочем, здесь тоже недавно кто-то дал выход своему гневу.

На полу валялись манекены, какие обычно выставляют в витринах, завернутые в прозрачный пластик и перемазанные красной краской. Постеры с автографами на стенах порваны и испещрены надписями. Диски, билеты на концерты Геи, бутылки ее фирменной минеральной воды, разбитый стакан из-под мартини и сломанная пополам удочка — все это в числе прочего мусора валялось на полу, на котором, словно кровь, растеклась красная краска.

Кое-какие вещи оставались в стеклянных витринах, хотя и их было почти невозможно рассмотреть из-за намалеванных красной краской по стеклу ругательств: «Сука, дура, умри, люби меня, я тебя проучу, стерва гребаная».

Эмма Ривз обвела изумленным взглядом комнату.

— Ну и коллекция! Даже не верится.

— Ты тоже фанатка Геи? — спросил ее Ник Николл.

Эмма энергично кивнула.

— Сэр!

Все трое как по команде обернулись. Их позвал Бретт Уоллес, один из участников обыска. Лицо его было пепельно-серым. Эти офицеры видели всякое, так что испугать их чем-то практически невозможно. Но этот явно был чем-то напуган.

— Этот дом только что стал местом преступления, — сказал он. — Мы обязаны его закрыть, опечатать и ничего здесь не трогать.

— Что вы нашли? — спросил Батчелор.

— Сейчас покажу, — ответил Уоллес.

Они спустились вниз и проследовали за ним в кухню, идеально чистую, но с устаревшей мебелью и домашней техникой. Там стояли два других офицера, причем вид у обоих был явно растерянный. Уоллес указал на открытую дверь, и Батчелор, а за ним и эти двое подошли к ней ближе. За дверью была крошечная кладовка, которую почти полностью занимал морозильный ларь. Крышка его была поднята. На полу лежало несколько готовых замороженных блюд из супермаркета, пара пакетов замороженных сосисок и три куска льда в ванночках, какие обычно берут на пикник.

— Загляните внутрь, — сказал Уоллес и поманил, мол, подойдите ближе.

Гай Батчелор осторожно сделал пару шагов вперед и заглянул в ларь. И тотчас в ужасе отшатнулся.

— О господи! — прошептал он.

112

— Черт возьми, где ее носит? — рявкнул Ларри Брукер на Барнаби Каца, отвечавшего за актерский состав. Они стояли рядом с дверным проемом в Банкетном зале Павильона. Тридцать актеров, включая всех остальных звезд — а это Джадд Халперн, Хью Бонневилль, Джозеф Финнс и Эмили Уотсон, — сидели вокруг стола, томясь ожиданием и исходя потом в старинных многослойных костюмах и париках. Все софиты были включены, придавая сидевшим некое загадочное свечение, а заодно грозя поджарить их до румяной корочки.

Стол на время сколотили заново. А над ним, в потолке зияла пусть небольшая, но дыра — в том месте, где еще двадцать четыре часа назад висела люстра.

Кац беспомощно вскинул руки и пожал плечами. За последние несколько дней постоянной нервотрепки, казалось, его залысины сделались еще заметнее.

— Я двадцать минут назад постучал ей в трейлер, и чей-то голос крикнул мне, что она выйдет через пару минут. — С этими словами Кац оправил наушники и спросил: — Джо, ну как там, случайно, не видно Гею?

Брукер посмотрел на часы.

— Не двадцать минут назад, Барнаби, а тридцать. Ох уж мне эти примадонны! Убить их мало! Чертовы актриски! Это надо же, заставлять нас ждать целых полчаса! — И он повернулся к режиссеру, Джеку Джордану: — Джек, ты представляешь, во сколько нам обходятся эти тридцать минут?

Джордан философски пожал плечами. Он уже давно привык иметь дело с гордецами и себялюбцами по обе стороны объектива, и потому воспринимал такие вещи с непробиваемым спокойствием. С гривой выбивающихся из-под бейсболки седых волос этот ветеран съемочной площадки был похож на древнего прорицателя и ясновидящего и, верный этому образу, оставался невозмутим. Потому что без этого никак. Им предстояло снять самый важный эпизод фильма, а поскольку в нем были задействованы все до единой их звезды, то и самый дорогой. Можно сказать, на вес золота.

Брукер стукнул кулаком о кулак.

— Но это же курам на смех! Она что, сегодня на кого-то дуется или как? — Он со злостью посмотрел на Джордана. — Признавайся, не иначе как вы в очередной раз повздорили с ней из-за реплик.

— Милейший, я не видел ее со вчерашнего дня. Когда мы с ней разговаривали в последний раз, она была как шелковая. Гея должна понимать, что косметики на ней будут тонны, плюс парик, который щекочет ей лицо. Бедняжка. Но что поделать, придется потерпеть.

Бедняжка, цинично подумал Брукер. За семь недель съемок эта бедняжка положит себе в карман пятнадцать миллионов баксов. За такие бабки он сам бы с удовольствием согласился, чтобы парик в течение семи недель щекотал ему лицо.

— К черту этот дурацкий парик, — сказал Брукер. — Из-за него почти не видно ее лица. В нем она похожа на овцу в корсете. Я плачу сумасшедшие деньги за то, чтобы снимать Гею, а ведь мы с тем же успехом могли бы засунуть в этот костюм кого угодно.

Он снова посмотрел на часы.

— Пять минут. Если через пять минут ее не будет на площадке, я… я…

Брукер не договорил. Не хотелось бы выставить себя дураком и заодно обидеть звезду. А все потому, что, когда снимаешь скромный, независимый фильм с участием актрисы такого масштаба, как Гея, нужно быть предельно осмотрительным. Стоит погладить ее против шерстки, как она в отместку начнет тянуть резину, срывая всякий график. И тогда съемки растянутся еще на несколько дней, если не недель, и тогда жди неприятностей.

Уже и без того дважды за последнюю неделю Гея взбрыкивала, показывая характер, и Брукер понял, хотя и оставил свою догадку при себе, что ей отлично известно, что существует лишь одна-единственная причина, почему он сумел протолкнуть идею этого фильма. Что все они участвовали в этих съемках по этой одной-единственной причине.

Потому что она, Гея, сказала «да».

113

Гаю Батчелору потребовалось какое-то время, чтобы набраться мужества и подойти ближе, а затем заглянуть в холодильник. От дохнувшего на него морозного воздуха ему показалось, будто в его жилах застыла кровь.