Лабиринты чувств - Дубровина Татьяна

Секретарша тоже не сообщила Джефферсону ничего путного: ей было строго наказано никому не давать Юлькиных координат еще с тех времен, когда Синичкину пытались сманить на другие каналы.

Из творческих работников у Юли дома бывал только оператор Костя, а он недавно уволился. О причине увольнения тоже никто не обмолвился ни словом: боязливыми тут были не только начальники. В наше время мало кто не боится остаться без работы…

Дальше Квентин решил действовать без посредников.

Вот он, этот массивный старый дом у Дорогомиловской Заставы. Сюда он провожал Джулию почти полгода назад. Тогда все выглядело иначе: кругом было зелено и уютно.

А теперь… как будто не осень загубила пышную листву, а умерло все живое оттого, что была поругана его любовь.

Юля ни разу не приглашала его в свою квартиру, а он ведь никогда по-настоящему и не задумывался почему.

Теперь его подозрения перерождались в мрачную уверенность, сродни мрачности этого домища: ну конечно же потому, что он мог столкнуться там с кем-то еще. Может, с тем барыгой в золотых тяжелых перстнях, что обнимал ее в ночном клубе, а может, и с лживым телевизионщиком, обсыпанным хлопьями перхоти. А может…

Но хватит. Надо дело делать. Найти ее, разоблачить — и домой! К доброму Флинту, к своим миллионным контрактам, к ковбойскому семейству Джефферсонов.

Он наглядно представил себе, как разоблачает Джулию и затем, вопреки всему, целует.

Ну хорошо, поцеловать — а потом уж разоблачить! Да нет, это совсем не будет хорошо.

Нот вери гуд. Вери бед. Блин!

Она как-то сказала: «Наши окна выходят во двор». Ага, наконец-то он засек эту фрейдистскую оговорочку! Наши — это чьи? Ее и того счастливчика, который живет с ней вместе. Того вора, того негодяя!

Даже если бы Юля не постеснялась сообщить Квентину, что живет в коммуналке, вряд ли он понял бы, что это такое… Не уложилось бы в широколобой голове миллионера, как это возможно — несколько семей в одной маленькой квартире, с одной ванной и одним туалетом, с единственной газовой плитой в кухне, на которой готовят по очереди.

У него-то были не дома, а по российским меркам настоящие дворцы в разных штатах Америки, и при этом он считал, что живет скромно, без особого размаха. Разве это роскошь — иметь жилье везде, где ты должен в интересах дела подолгу останавливаться?

Итак, «их» окна выходят во двор. Но дом изогнулся огромной буквой «П», в нем больше десятка подъездов. Поди вычисли!

Куда повернуть? В правое крыло? В левое?

Квентин стал разглядывать шторы в нижних этажах, надеясь угадать Юлин стиль.

Вот тяжелые темно-красные плюшевые гардины. Это вряд ли. Джулия легка, точно перышко, и не станет отгораживаться от дневного света такой плотной стеной.

Вот легкие ситцевые занавесочки в цветочек. Форточка в этой квартире открыта, и оборки колышутся от ветра. Да, но эти аляповатые пестрые цветы, эти рюшечки и воланчики! От них так и веет слащавым сюсюканьем. Нет, не то.

Вот однотонный атлас. Со вкусом, без излишеств. Но какой он холодный! Если в этой квартире устраивают вечеринки, то наверняка это не шумные сборища, а некое подобие сдержанного и нудного английского раута, с обязательным соблюдением правил этикета.

Все непохоже на Джулию. А что было бы на нее похоже? Квентин задумался. Наверное, что-нибудь с выдумкой. Или что-то литературное. К примеру, соединенные между собой канцелярскими скрепками листочки рукописей, которые шелестят от веселых сквозняков!

Глупо, но на большее фантазии не хватает. Разве под силу ему, получеловеку и полуконю, угнаться за фантазией порхающих над землей Близнецов!

… Нo Юлька над землей уже не порхала, она тяжело переваливалась. Беременность оказалась трудной.

Она не могла даже взобраться на подоконник, чтобы зaнaвесить окно потертым байковым одеялом, и этим сейчас занималась ловкая и гибкая Ольга.

Несмотря на то что щели забили ватой, от окна немилосердно дуло. То, что Квентину казалось «веселыми сквозняками», могло стать серьезной угрозой здоровью будущей матери. И сестры решили: лучше жить круглые с утки с зажженным светом, чем замерзать и простужаться.

— Дай-ка молоток, Юльчик! Придется прибивать. Так не держится, тяжелое.

— Осторожней, по пальцу не садани!

Какая уж там игра фантазии! Зиму бы перезимовать…

Ольга, с высоты своего этажа, видела: какой-то чудак давно торчит в их дворе, уставившись на чьи то окна. Наверное, ждет девушку, а та, коварная, давно сбежала через черный ход…

«Нy и правильно сделала, — почему-то подумалось Ольге. — Мужики — это такая скучища! Лучше одной в зоопарк с ходить, посмотреть на говорящих попугаев. Или даже, на худой конец, в тишине книжку почитать!»

Глава 11

ПЕРЕМЕНА УЧАСТИ

— Юльчик, я что придумала! Пошли в парикмахерскую. А то мы обе обросли до безобразия. Ни стиля, ни шика.

— Нет, Оленька, иди без меня. Я лучше полежу. Спину ломит, тяжело мне.

— А хочешь, на дом мастерицу позову? У меня есть знакомая в салоне — классная! И берет недорого. Она из Абхазии, раньше там овец стригла.

— А в Москве что — вместо людей одни бараны?

— Глупости болтаешь! У человека призвание! Люблю, говорит, эту профессию, а на Кавказе девушке не положено стригалем быть. Не женское, мол, дело, как и плов готовить.

— Талант, значит, пропадает?

— А ты что думаешь, талант может быть только в журналистике? Ты одна у нас талантливая, да? А остальные ни на что не пригодны? — В Олином голосе зазвенели слезы, и Юля поняла, что сестра имеет в виду вовсе не горянку-стригаля, а себя.

— Не обижайся, я ничего дурного не имела в виду. Но стричься не хочу. Решила отращивать.

— Свихнулась? Когда это мы с тобой длинноволосыми ходили?

— А я и не уговариваю. Стригись. Пора, наверное, нам стать разными.

— Юль… скажи честно… ты меня презираешь, да? -

Что-то со старшей сестрой сегодня творилось непонятное. Хандра напала. Комплексы полезли наружу.

— Оська, ты на себя не похожа. Случилось что-то?

— Ничего такого. Просто… устала. Кручусь, кручусь, а какой смысл? Ничего настоящего как не было, так и нет. Что мне делать, Юльчик? Как мне жить дальше?

Вот так перевертыши. Всегда Оля поучала сестричку, а тут… Юля не знала, что ответить. Не скажешь ведь заведи себе, как я, детей, появится и смысл, и цель…

— Детей, что ли, завести, — заплакала Ольга. — Все равно от кого…

Юля прислушалась к шевелению там, внутри, своих маленьких.

— Нет, — возразила она. — Не все равно от кого. Только от любимого.

Оля задохнулась, утерла слезы и потрясенно посмотрела на нее широко распахнутыми глазами:

— Ты что — серьезно? Ты его все еще любишь? На самом деле? Он тебя бросил, а ты его любишь?

Юля молча кивнула и приготовилась выслушать, какая она в таком случае дура, идиотка и кретинка. Но вместо этого услыхала:

— Счастливая…

Ольгу было жалко. Ольга была жалкой. А человек не должен становиться жалким, никогда!

— Знаешь, Оська, тебе правда надо подстричься. Есть такая примета: срезать волосы на перемену участи. Только надо перед стрижкой загадать желание.

— Одно? Мало!

— А ты хотела на каждый волосок по одному? — не удержалась и рассмеялась Юля. — Ишь какая хитрая!

— Ладно уж. Хоть одно. Но это ведь еще выбрать надо! — Ольга оживилась, теперь ей было чем занять голову.

А Юлька знала, чем можно рассеять ее печали окончательно, чтобы и следа не осталось:

— И незачем тебе идти к стригалихе, ты не овца. Я тебя в клиентки к такому имиджмейкеру сосватаю — пальчики оближешь! Только, чур, глазки ему не строить: жена у Кошкина — настоящий Отелло.

— Как! — Ольга едва голос не потеряла. — Сам Кошкин? Матвей Кошкин? Меня? Подстрижет? Врешь!