Антология осетинской прозы - Инал Кануков

А дочка тоже хороша! Молчит. Притворяется, будто ничего не слышала, ничего не ведает. Если бы Савлаевы не получили ее согласия, разве они стали бы свататься?

А может, он, Афай, не прав? Ведь она любит этого капитана. Сохнет, можно сказать, по нему. Может, Афай растоптал сейчас счастье своей дочери? В самом деле, чем же этот капитан виноват? Только тем, что он — Савлаев?

Все это так. А чья пуля ему ногу покалечила? Савлаевых. А, чья машина маленького Таймураза задавила? Шофер был Савлаев. Кто обвинил его в убийстве? Савлаевы. Кто тогда травил Азаухан, позорил ее на всех перекрестках, возводил на нее напраслину? Все они — Савлаевы!

Нет, пусть Заира поступает как знает. Пусть выходит за кого хочет. Только не из его дома. Афай все стерпит. Сумел же он пережить гибель единственного сына. Вынесет и эту напасть. Видно, так уж ему на роду написано…

Словно прочитав отцовы мысли и желая избежать неминуемого теперь объяснения, из дому с пальто на руке выбежала Заира. Не глядя на отца, она стремительно пересекла двор, постукивая по камням своими высокими каблуками. Две длинные косы. Худенькие плечи. До чего же похожа на Азаухан! Особенно в этом простом ситцевом платье с бледным рисунком, напоминающем крупные листья. Быстрая, легкая… Вот-вот взлетит и унесется вон к тем облакам, что овечьими отарами скопились у горизонта. А может, — и дальше, в город, в дом Савлаевых? Неужели ее так влечет туда, несмотря ни на что?

Заира уже вышла за калитку, а Афай все еще мысленно корил ее. Но вдруг ему показалось, что она никогда больше сюда не вернется. Он вскочил и выбежал на улицу. Дочь уже скрылась из глаз. Кругом было пусто. Только утки плескались в канаве, да в пыли на дороге лениво возились куры.

Какая-то мягкая пелена внезапно заслонила от Афая весь мир. В ее складках сразу исчезли и эти утки, и эти куры, и улица с домами, — все, все…

Целую неделю пролежал Афай в постели. За это время дважды засылали к нему сватов Савлаевы. Но он их не пустил к себе. Приезжала и сама Заира. Она сидела на кровати возле отца, обливаясь слезами. Все напрасно.

— Он же ни в чем не виноват, — плача, убеждала Заира отца.

— Ну и выходи за него! Только не из моего дома.

И Заира вышла замуж. Пришлось Савлаевым взять ее из дома родственников покойной Азаухан.

Молодожены сразу укатили в Киев. А вскоре туда же уехала учиться и Изета.

Афай очень скучал по дочерям. Они часто ему писали. Звали его в гости. Но Афай был непреклонен — никогда не переступит он порога савлаевского дома.

А потом счастье посетило и дом самого Афая — Хангуасса родила ему сразу двух сыновей. И тут же в его душе куда-то отодвинулись обе дочери. Близнецы заслонили их. Афай даже не гордился перед людьми дорогими подарками, которые присылали мальчикам Заира и Изета. Однако впоследствии один подарок, присланный Изетой братишкам, заставил Афая почувствовать нечто такое, в чем он и себе не признался бы. А прислала она им фотографию маленькой Заириной дочки.

Зарема… Внучка… Первый ребенок его дочери!

Близнецы вырывали фотографию друг у друга, и скоро от нее ничего не осталось. Но в сердце Афая что-то дрогнуло.

Луна по-прежнему резвится в волнах Терека, по-прежнему через парапет летят брызги, овевая лицо приятной свежестью. Песня о славном генерале Плиеве уходит все дальше и дальше, вниз по течению. Но вот и она исчезла, скрылась где-то за кронами деревьев.

И вдруг у него в ушах снова запела скрипка Заремы. Да, это была та самая мелодия! Будто Заира тосковала по покойной матери. Будто Азаухан играла для него на нихасе…

«Что-то я в театре ребят не видел, — попытался отвлечься от воспоминаний старый Афай. — Они ведь тоже в город собирались. Наверно, сразу к Савлаевым подались, чтобы помочь гостей встретить. Уж они-то первыми поздравили бы Зарему!»

И он живо представил себе, как горят от радости глаза у его близнецов, как гордятся они своей знаменитой племянницей. А сидящие за столом гости спрашивают: «Чьи это славные ребята?» Им отвечают: «Это близнецы Афая». — «А где же сам Афай?» — «Он что-то плохо сегодня себя чувствует, вот и не приехал».

Дедушка Афай встал, застегнул ворот и двинулся вдоль набережной. Куда теперь? Назад в аул? Или к городским родственникам, у которых всегда останавливается?

Нет! Хоть издали взглянуть, хоть через открытые окна услышать, как чествуют внучку, как радуются ее успеху. Он только немного постоит возле дома и уйдет.

А если Савлаевы заметят и выйдут к нему? Станут звать? Как тогда?

Что ж, разве старому Афаю не подобает сидеть за тем столом? Разве у него не найдется слов, чтобы достойно восславить свою внучку?..

И он решительно зашагал к дому Савлаевых.

Перевод Б. Рушина

Умар Богазов

ДЛИННЫЙ ДЕНЬ

Рассказ

Далекие горы медленно просыпались, сбрасывая с себя ажурные покрывала туманов. Утро упругой волной катилось в долину.

Фаризат открыла глаза, отвела с лица прядь волос и тихо, с какой-то внутренней радостью, улыбнулась прозрачно-голубому рассвету. Минуту-другую она прислушивалась к звонкой тишине, сохраняя на губах улыбку, потом быстро встала и начала одеваться.

Вот и настал этот день, обыкновенный день, каких в году много. Но для Фаризат он был особенным. Не зря она к нему и готовилась. Еще вчера сварила пиво, в прошлогодний вишневый сок добавила араки, попросила соседа зарезать индюка. Теперь она была спокойна — гости будут довольны. До их приезда время еще есть. Фаризат успеет процедить пиво, поставить варить индюка, напечь пирогов. А в восемь часов из Беслана придут машины и приедет он.

«Ахтемир, Ахтемир», — несколько раз повторила Фаризат и заторопилась на кухню. Пиво уже подошло до краев. В пушистой пене перемигивались зеленые глазки лепестков хмеля. Фаризат процедила пиво в другой, чистый кувшин и попробовала его. Пиво было бархатно-сладким с мягким привкусом хмеля. Фаризат снова улыбнулась, мысленно представляя, как отхлебнет Ахтемир из стакана пиво, удивленно вскинет свои густые брови и скажет: «Фаризат, ты волшебница. Лучше тебя никто не умеет варить пиво». Фаризат отнесла кувшин в кладовую и поставила его на холодный земляной пол, который еще с вечера полила водой. Потом растопила печь и поставила варить индюка.

А со двора уже уходила утренняя рань, оставляя после себя обильную росу. Восходящее солнце брызнуло серебром по капелькам росы, зажигая в каждой росинке по солнцу. На окнах запрыгали десятки веселых зайчиков. Фаризат была так занята своими мыслями, что забыла посолить тесто. А когда стала готовить первый пирог, то вспомнила и расстроилась. Ошибку исправила, но настроение уже испортилось. Да к тому же первый пирог получился толстым и неуклюжим, и руки почему-то предательски дрожали. «Что это со мной, почему я так волнуюсь? И пирог получился совсем никудышный. А ведь соседи всегда хвалили мои пироги». Фаризат опустилась на стул, приложила руки к вискам и провела ими по лицу, словно сгоняя дурной сон. Глаза невольно остановились на часах. Часы скромно показывали половину восьмого. Тик-так, тик-так — спокойно отмеряли они время. Их спокойствие передалось и Фаризат. В руках унялась дрожь. И пироги стали получаться тонкими, аккуратными. Они лежали на тарелке румяной аппетитной стопкой. Индюк тоже сварился. Теперь оставалось привести себя в порядок и ждать гостей.

Фаризат достала из шифоньера свое любимое коричневое платье. Когда подруги видели ее в этом платье, то всегда говорили: «Ой, смотри, Фаризат, влюбится в тебя кто-нибудь и украдет».

В зеркале Фаризат и узнавала, и не узнавала себя. То на нее смотрела, казалось, незнакомая красивая женщина, то видела она свое чернявое и чуть худощавое лицо, густые брови делали его немного грустным и тревожным. И глаза, ее глаза, только в них творится что-то неладное. Они ждут и зовут, радуются и грустят.

Фаризат еще раз посмотрела на себя в зеркало, причесалась и, накинув на голову косынку, вышла во двор. Ей хотелось встретить Ахтемира на дороге, а то еще увидит знакомых, задержится, а она будет ждать.

Пустынная улица убегала вдаль, а может быть, она была и не так пустынна, потому что Фаризат ничего не хотела видеть, кроме машины, которая должна привезти Ахтемира.

Солнце уже заметно поднялось и довольно сильно припекало. Но Фаризат сначала не замечала его палящих лучей и торопила солнце:

— Скорей, скорей, выше, чем выше ты, солнце, поднимешься, тем быстрее приедет Ахтемир!

Но солнце не торопилось. Оно было спокойно, как всегда, это солнце. «Сегодня с ним что-то случилось, стоит на одном месте», — подумала Фаризат и только теперь почувствовала, что оно слишком усердно припекает.

У дороги росли высокие акации, и Фаризат стала в их тень. Машин не было видно, лишь где-то в конце улицы бренчала по булыжнику пустая повозка. «Как девушка, пришедшая на первое свидание», — улыбнулась сама себе Фаризат. И вспомнила свою дочь Зарету. Давно ли дочка пошла в первый класс, а вот уже в техникуме учится и мечтает по окончании уехать куда-нибудь в далекие неизведанные края. «У каждого своя дорога, — думала Фаризат. — И Зарета выбрала свою. А вот она, Фаризат, так и остановилась на полпути».