Опасная граница: Повести - Франтишек Фрида

— Мост... — прошептал Маковец,

— Хорошо-хорошо, мы взорвем его. Вокруг пока спокойно, ночь темная, в лесу нас никто не заметит. Чего же еще желать? — обернулся Гентшель к Юречке.

— У правого столба... Достаточно зажженной сигареты... — еле слышно шептал Маковец.

— Идиотизм какой-то! — устало проговорил Юречка.

Ему не хотелось выходить из дома. Если кто-нибудь уйдет, для защитников станции это будет ощутимой потерей. Нужно думать о том, как бы до наступления утра уйти отсюда всем, пока к немцам не подошла помощь и они не начали атаку. Взрыв моста хода событий не изменит. Пригонят арестованных чехов, и мост быстро восстановят.

— Это и твоя вина, — сказал Маковец.

— Да-да, моя! Все по моей вине! — закричал Юречка, — Но спичек-то не оказалось у тебя!..

— Тише, — предостерег их Гентшель. — Все, что, вы здесь говорите, слышно на улице.

— Ладно, если это моя вина, то я взорву этот проклятый мост, — заявил молодой таможенник.

— Возьмем только пистолеты и несколько гранат, — сказал Гентшель.

— Вы... вы это серьезно? — ужаснулся Юречка. Он взглянул на дверь, за которой находилась Ганка с матерью, потом махнул рукой: — Ладно, была не была!

— Спасибо, — прошептал Маковец. — Мне даже легче стало.

Юречка и Гентшель вышли из дома, подошли к Пашеку:

— Пан старший вахмистр, мы хотим пойти к мосту. Вдруг там осталось взрывное устройство?

— Вздор! — оборвал их Пашек. — Никуда вы не пойдете. Я за вас отвечаю.

— Мост действительно нужно взорвать, — возразил Гентшель. — Следовало это сделать еще днем.

Пашек собирался ответить, чтобы этот большевик не лез куда не надо, но потом сообразил, что тот прав. Взрыв моста был одним из заданий отряда. Если бы его удалось выполнить, пусть даже сегодня, отряд и его командир в известном смысле реабилитировали бы себя. Никто бы уже не вспомнил об их бесславном отступлении.

— Идите, ребята, — решительно произнес он. — Будьте внимательны! Если услышите стрельбу, сразу возвращайтесь.

— А я считаю, что это идиотизм, — не сдавался Юречка.

Они медленно двинулись вдоль железнодорожной насыпи к лесу. Мокрая земля противно чавкала под ногами. Гентшель шел первым. Они часто останавливались, прислушивались. Где-то ухала сова, и ее зловещий крик разносился по всему лесу. На опушке вражеского патруля не было. У немцев, видно, не так много людей, чтобы выставить охрану повсюду. Они, наверное, выделили часовых только на шоссе, ведущее в Румбурк. И Юречка подумал, что уйти со станции было бы несложно. Надо только убедить Пашека. А Маковеца они понесут на носилках.

Гентшель по-прежнему шел впереди. Шагали они легко, умело обходя густые заросли, без труда отыскивая тропу между высоких деревьев. Неожиданно раздался подозрительный шум. Какие-то люди шли вдоль опушки, тихо переговариваясь между собой по-немецки.

— Они патрулируют опушку, — прошептал Гентшель,— Но пройти все-таки можно.

Они шли лесом, пока не выбрались к речке. Она-то и должна была вывести их прямо к мосту. Видимость была неважной, поэтому приходилось держаться почти вплотную друг к другу. Временами ноги проваливались в трясину. Речка становилась все шире, а там, где она вышла из берегов, образовались небольшие озерки.

Заросли поредели. Со стороны шоссе доносились шаги и приглушенные голоса. Там тоже ходил патруль. В темноте мелькали огоньки сигарет. Вдалеке темнело что-то похожее на грузовик, возле него толпились люди. Раздался звон стекла — очевидно, орднеры подкреплялись. У моста стояли двое часовых.

Юречка протянул Гентшелю гранату:

— Если что, кидайте! К мосту я пойду один. Я знаю, где находится этот ящик и найду его даже в темноте.

— Спички есть?

— Есть.

Юречка оставил своего напарника на краю леса и двинулся через кусты к мосту. Потом ему пришлось идти по пояс в воде. Неожиданно перед ним возникла черная стена, пальцы прикоснулись к влажным камням. Он сразу понял, что допустил ошибку. Нужно было еще в лесу раскурить сигарету, держа ее в зажатой ладони, подобраться к шнуру и поджечь его. Он этого не сделал, а теперь вспыхнувшая спичка может его выдать. Наверху переговаривались часовые. Он даже чувствовал запах табачного дыма. Подождал, пока часовые, стуча коваными сапогами, отойдут, и принялся шарить руками по мокрым камням. Нащупал ящик. Попробовал его открыть, однако крышка провалилась внутрь и не поддавалась. Он вытащил нож и просунул лезвие в щель. Крышка открылась, но ящик оказался пуст. Юречка ощупал место, куда, как он помнил, тянулся шпур, — пусто. Все взрывное устройство было размонтировано. А без детонатора взрыва не получится. Значит, они пришли сюда зря.

Он вернулся к Гентшелю.

— Все размонтировано.

— Черт, вот неудача! — огорчился коммунист. — А я уже представлял, какой будет фейерверк. Ну что же, хоть выяснили, как они охраняют пути со станции и как можно пройти к лесу.

— Фейерверка не будет!

— Не расстраивайтесь, нам они его устроят на станции, — тихонько засмеялся Гентшель, когда они шли обратно.

Патруля на опушке уже не было. Наверное, он перебрался в другое место. По железнодорожному полотну они шли не таясь.

Услышав их шаги, Пашек вышел из дома.

— Ну как? — нетерпеливо спросил он.

— Мы опоздали, — подавленно произнес Юречка.

Пашек выругался и вернулся в дом. В дверях появился Марван:

— Я почему-то сразу подумал, что вага поход окончится ничем.

— По крайней мере, мы узнали, как они охраняют подходы к станции, — сказал Гентшель.

— Путь на Румбурк свободен? .

— Мы, во всяком случае, никого там не встретили. По опушке леса ходит лишь один патруль. Вряд ли он нам помешает.

— Думаете, мы сможем пройти?

— Попытаться стоит. Как только попадем в лес, можно считать, что мы выиграли. Дорогу я и в темноте найду. Остановимся у лесника Сейдла, а потом двинемся на Красна-Липу. На шоссе выходить опасно.

— Если бы рана у Маковеца не была такой тяжелой, — вздохнул Марван.

— Думаете, дорога ему повредит? — спросил Юречка.

— Он нуждается в срочной операции. Мне не нравится его жар. Дорога неблизкая, и вряд ли он ее перенесет. Малейшее движение причиняет ему боль, а морфия у нас нет.

— Мы можем оставить пана Маковеца у лесника Сейдла. Это наш человек, — сказал Гентшель. — Ручаюсь за него головой.

— Не очень-то ручайтесь, да еще головой, — вынырнул из темноты Пашек. — За ваших антифашистов тоже ручались. А где они теперь?

— На социал-демократов никогда нельзя было надеяться. Если бы вы обратились ко мне, я привел бы вам настоящих парней, — заявил Гентшель.

— Хватит с меня и одного коммуниста, — отрезал Пашек и отправился в кухню.

— Ничего вы не поняли, пан старший вахмистр, — сказал вслед ему Гентшель. — Потому и произошла эта трагедия...

К утру на дежурство заступил Марван, Он обошел все здание, задержался в зале ожидания, присел на скамейку. Все было тихо. Он с грустью вспомнил ребят из своего отделения, которые после перестрелки исчезли в лесу. Может, они ушли от погони и теперь подходят к укреплениям. Кто же остался из его отделения? Пивонька и Голас убиты, Маковец тяжело ранен, Павлик и еще один жандарм патрулировали границу... Доведется ли ему когда-нибудь увидеть своих товарищей?

Марван не мог избавиться от чувства вины. Ни в коем случае нельзя было допускать раскола группы. Вот что значит трусливое бегство. До самой смерти не простит он себе, что положился на Пашека. Марван опять представил, как тот вылезает из кустов, облепленный мокрыми листьями, растерянный и беспомощный. Он не стрелял, бросил всего одну гранату, хотя видел, что пулеметчик убит. Он не отдал ни одной четкой команды. Марван с сожалением вспоминал о бесславном отступлении. Теперь-то он знал, что следовало делать. Прежде всего нужно было не подпускать врага к лагерю и самим атаковать. Он не верил, что генлейновцы стали бы сопротивляться. Ведь все видели, как при первой же пулеметной очереди их отряд, подобравшийся к самому лагерю, вместе с парламентерами повернул назад. Оружие свое они побросали, а их энтузиазм куда-то улетучился. Вот и сейчас: окружили станцию, и все, атаковать боятся. Несколько фанатиков поплатились жизнью, а остальным не хочется рисковать. Чего они ждут? Пока подойдет подкрепление?

И вновь Марван представил Пашека, нерешительного, ждущего какого-то чуда. С ним невозможно говорить о чем-либо конкретном. Он все время увиливает от ответа, переводит разговор на другое. Говорил, что со станции надо уходить, а теперь почему-то медлит. Неужели причина всему страх?

Если бы у Марвана были свои люди, он бы наплевал на Пашека и, принимал решения самостоятельно. Но сейчас, когда в доме только четверо здоровых мужчин, он не имеет права вступать с ним в конфликт.

На границе Марван неоднократно попадал в неприятные ситуации, но ни одна из них не имела трагических последствий. В глубине души он надеялся, что старые времена еще вернутся. Верил, что германская экспансия долго не продлится, что найдется сила, которая уничтожит фашистов.