Москва, Токио, Лондон - Двадцать лет германской внешней политики - Герберт Дирксен

Vis-a-vis с Берлином моя задача состояла в том, чтобы постоянно подчеркивать опасность ситуации и лишать германские власти фатальной уверенности в том, что Британия не будет серьезно выполнять своих обязательств гаранта. Как я теперь понимаю, этот курс можно проследить по следующим выдержкам из моих отчетов: так, 10 июля я сообщал в МИД: "Короче говоря, антигерманские чувства постоянно усиливаются, готовность к войне растет, общее чувство можно сформулировать как "мы не должны больше мириться, ибо наша честь поставлена на карту, мы должны сражаться, правительство не должно мешать нам в этом". Статьи в германской прессе об упадке Британии, о недостатке у нее воли к борьбе, сильно сказываются на британской позиции". "Было бы неправильно заключить из этого, что Великобритания неизменно дрейфовала к войне. Внутри Кабинета и небольшого, но влиятельного круга политиков, делались попытки приступить к проведению конструктивной политики в отношении Германии, отказаться от отрицательных последствий "политики окружения". В следующем сообщении от 24 июля я утверждал, что в самых высоких правительственных кругах превалировало мнение, что "взаимопонимание с Германией все еще было бы наиболее желательной альтернативой войне, о которой думали с крайней неохотой, но считали неизбежной, если соглашение с Германией не будет достигнуто".

31 июля я повторил свое предупреждение в отношении распространенного в Лондоне мнения, что "сохраняющееся в англо-германских отношениях напряжение приведет к войне, если не будет сделана попытка достичь соглашения". Правильность подобного образа мыслей получила подтверждение в подробных докладах д-ра Хессе, который воспользовался другими имевшимися у него каналами, такими, как визиты и частные письма, и также переслал свой отчет в Берлин.

Величайшая трудность для меня заключалась в том, чтобы найти ответ на вопрос, как достичь разрядки напряженности, используя конструктивный план и избегая вмешательства прессы. Подобные попытки имели бы шанс лишь в том случае, если бы они были представлены непосредственно Гитлеру, минуя Риббентропа. В конце концов, я вспомнил одно высказывание Гитлера, что было бы несложно уладить все разногласия с Великобританией, если бы он получил возможность побеседовать в Германии в течение примерно двух часов с разумным англичанином.

По моему мнению, в его высказывании было зерно истины. Гитлер сильно реагировал на личности. Однако важным условием успеха такой встречи была бы гарантия прямой, без переводчика, беседы с кем-то, в совершенстве владеющим немецким языком. Чемберлен и сэр Гораций Вильсон не отвечали ни одному из этих условий. Кроме того, будучи типичными представителями старой школы, они вызвали бы подозрение Гитлера одним своим официальным статусом. Оглядываясь вокруг в поисках подходящего человека, я вспомнил об адмирале Чэтфилде, лорде Лотиане, назначенном на должность посла в Вашингтоне, и о парламентском секретаре в Форин Офис м-ре Батлере. Лорд Чэтфилд, с которым я несколько раз беседовал, очаровал меня своей прямотой, мужеством и государственным подходом. Кроме того, Гитлер всегда легче находил общий язык с военными. Лорд Лотиан, который всегда выступал за взаимопонимание с Германией, вызывал симпатию своим характером и внешностью. Батлер, как представитель более молодого поколения, соединял сообразительность и проницательность с приятными манерами и уверенностью в себе. Я полагал, что в случае встречи личные впечатления могут оказаться решающими. Я изложил эту идею некоторым знакомым, занимающим влиятельные посты. Сэр Гораций Вильсон сказал мне, что они подберут кого-нибудь из известных экономистов, однако последовавший обмен мнениями, который состоялся у меня с Чемберленом через посредника, не дал никаких конкретных результатов.

Все мои попытки закончились ничем, если не считать встреч с Горацием Вильсоном. Эти встречи можно назвать финальной стадией англо-германских отношений накануне войны.

Запутанное состояние англо-германских отношений заставило британское правительство сделать в июле 1939 года новую попытку прояснить их путем сглаживания острых противоречий. Это намерение столкнулось с огромными трудностями, начиная с решения чисто технического вопроса о дате начала и продолжения переговоров. Общественное мнение и пресса были настроены враждебно по отношению к Германии и не доверяли ей. А в начале июля непродолжительный, но мощный кризис потряс мир, когда американская пресса сообщила из Варшавы, что Гитлер нападет на Польшу из Данцига. И снова, как и в чехословацком "воскресном" кризисе, было вновь выбрано воскресенье, хотя все это были всего лишь слухи, вскоре опровергнутые фактами.

Но начавшееся волнение, почти паника, привело к такому состоянию умов, что достаточно было искры, чтобы произошел взрыв.

Несмотря на общую враждебность к переговорам о взаимном соглашении, инициатива британского Кабинета была, вероятно, результатом опыта, приобретенного им за последние месяцы. Попытки создать контрфронт на восточном фланге Германии окончились великим разочарованием. Советское правительство более чем когда-либо было настроено против этого фронта. Разногласия Советского Союза с Польшей стали еще более острыми. Отчет генерала Айронсайда о состоянии польской армии вызвал большие сомнения. Воздействие "политики окружения" на мир становилось все более очевидным. Тяжелый конфликт с Японией, который угрожал престижу Британии, развивался по нарастающей. Какая-то международная разрядка, пусть и достигнутая средствами компромисса с Германией, или, по крайней мере, прояснение в вопросах войны и мира, представлялись крайне желательными.

Кабинет Чемберлена считал, что благодаря завершению перевооружения позиции Великобритании на предстоящих переговорах должны стать более сильными, чем они были год назад. Ей больше не приходилось уступать угрозам со стороны Гитлера, и она могла считать само собой разумеющимся, что он будет осведомлен о слабости собственной позиции.

Но в первую очередь внутренние проблемы заставляли Великобританию искать быстрого улучшения отношений с Германией.

Осенью должны были состояться всеобщие выборы, на которых Чемберлену пришлось бы предстать перед избирателями с ясной альтернативой: или "компромисс с Германией будет успешным", или "мы должны быть готовы к войне с ней". И лорд Галифакс, и сэр Гораций Вильсон прямо сказали мне, что парламент и общественное мнение примут любое из этих решений единогласно. Гитлер также услышал это от британского газетного магната лорда Кемели во время продолжительной беседы с ним на Вагнеровском фестивале в Байрейте.

Таким образом, перед британским Кабинетом стояла необычайно трудная задача проведения двойной внешней политики. С одной стороны, велись переговоры с Москвой, которые приходилось поддерживать, с другой компромисс по широкому фронту вопросов, которые приходилось достигать с Германией. Если компромисса достичь не удастся, придется добиваться реализации идеи формирования восточного фронта. Если удастся - московские переговоры утратят свое значение. Учитывая настроения общественного мнения в Британии, контакт с Германией приходилось устанавливать в обстановке крайней секретности. Первый контакт был установлен через герра Вольтата, который в течение нескольких недель находился в Лондоне вместе с германской делегацией на международном китобойном конгрессе. Вольтат пользовался уважением и как сотрудник д-ра Шахта, и как мастер говорить по-английски, и как опытный переговорщик. При посредничестве норвежской делегации на китобойном конгрессе, Хадсон, министр внешней торговли Великобритании, подошел к Вольтату и предложил встречу. Проконсультировавшись со мной, Вольтат принял предложение, и в продолжении этих бесед поддерживал со мной тесную связь. Хадсон развил далеко идущие планы по заключению совместного англо-германского рабочего соглашения, направленного на открытие новых рынков и расширение существующих. По его словам, существовало, в частности, три крупных территории с необыкновенными возможностями, открывавшимися для обеих стран, - Британская империя, Китай и Россия. Империя не может снабжаться одной Британией, так же, как и Китай не может снабжаться одной Японией. То же и в России, где у Германии была возможность принять участие в широкой экономической деятельности. Более того, Хадсон предложил провести разграничение взаимных сфер интересов и ликвидировать конкуренцию на трех вышеуказанных рынках. По просьбе сэра Горация Вильсона последовали еще две встречи. То, что Чемберлен одобрил эти планы, и, возможно, сам их и выработал, стало ясно после того, как он предложил встретиться с Вольтатом, чтобы окончательно утвердить план. Вольтат, однако, не соглашался на это предложение, опасаясь, как бы его конфиденциальные беседы на экономические темы не приняли, таким образом, политического характера.