Глаза Клеопатры - Наталья Миронова

Никите вдруг вспомнилась книжка про динозавров, которой он зачитывался в детстве. Он тогда буквально бредил динозаврами и мечтал стать палеонтологом, когда вырастет. Эта детская мечта растворилась без следа, но сейчас он кое-что припомнил. В книжке говорилось, что растительноядные динозавры тянулись туда, где зелень была гуще. Там они размножались и увеличивались до гигантских размеров. Но природа все устроила так, чтобы этим безобидным великанам — всяким там диплодокам, бронтозаврам и прочим — жизнь медом не казалась. Вслед за ними эволюционировали динозавры-хищники, огромные, страшные тираннозавры, так поразившие в детстве воображение Никиты.

Теперь он вырос, стал преуспевающим бизнесменом, и — это получалось как-то само собой, как у динозавров, — его окружали двухметровые девушки, в основном блондинки, красивые, но несимпатичные. Все как в книге: диплодоки питались зеленью, тираннозавры питались диплодоками. Поначалу Никита не чувствовал себя дичью, но после своей печальной женитьбы и знакомства с «пресловутой Лорой» осознал, как был наивен. Он стал с подозрением относиться ко всем высоким девушкам и сейчас, глядя на Юлю, понял, что был несправедлив.

Книга о динозаврах оказалась Книгой Мудрости. В ней говорилось, что диплодоки и бронтозавры тоже не сидели сложа руки. Их жизнь и без того не была медом. Они затрачивали массу усилий на поддержание жизнедеятельности в своих огромных телах. Им приходилось беспрерывно поедать жесткую, грубую зелень тогдашних лесов. Они обдирали хвойные деревья, щипали хвощи и папоротники. Они почти не спали. И все это только для того, чтобы, в свою очередь, стать чьим-то обедом? Им такая перспектива совсем не улыбалась, и они отрастили себе броню.

Самыми «продвинутыми» динозаврами были броненосцы. Один из них в детстве казался Никите особенно страшным. Он был бронирован так, что напоминал живой танк, даже глаз не было видно. Он весь щетинился костяными плашками с острыми шипами. Назывался он анкилозавром. Никиту потрясло, что броневые пластины были у него даже на веках, а хвост венчала массивная костяная булава. На самом деле он тоже щипал травку и никого не трогал, но был готов в любую минуту отразить нападение этой жуткой булавой на хвосте. И никто не назвал бы его безобидным.

Юля почему-то напомнила Никите именно анкилозавра, хотя фигура у нее была точеная и она вовсе не походила на танк. Она появилась в обтягивающих белых брючках капри, в босоножках на высоченных каблуках и в просторной шелковой блузе цвета лососины. Пуговицы были небрежно расстегнуты чуть не до пупа, но всем своим видом она как будто говорила: «Парень, это не про тебя». Она несла перекинутый через плечо огромный картонный пакет на витых веревочных ручках с надписью «МаксМара» на боку. Из него Юля вынула и протянула Кузе игрушечную сахарную косточку. Кузя тотчас же принялся точить об нее зубы, а Никита мысленно обозвал себя болваном. Он мог бы запросто купить такую же. Знал же, что они существуют! Не сообразил.

Никита провел девушек в гостиную, усадил, предложил кофе… Подруги его не слышали и, кажется, даже не замечали. Они выстреливали друг в друга залпами вопросов, не успевали отвечать, но им это нисколько не мешало, они все понимали с полуслова. Никита уже видел такое в Вильнюсе, когда Нина общалась с Нийоле. И сейчас ему опять, как тогда, вместе с Бронюсом, оставалось лишь наблюдать за ними со стороны, зная, что никогда ему не быть допущенным внутрь этого магического круга женской дружбы.

— Ну что, накрылся Париж? — спросила Нина.

— Ни фига подобного! Только ты уехала, мне прислали повторное приглашение. Между прочим, твое платье туда свозила.

— Ну и как?

— Фурор! Я назвала дизайнера, ты не думай. Я с собой фотки захватила, потом покажу. А что ты мне привезла? Что у тебя за работа?

— Ты платье привезла?

— А то! Ты же просила.

— Я хочу его Никите показать. И есть у меня одна идея… Идем ко мне наверх, ты переоденешься, заодно и подарки посмотрим.

— Я тоже хочу посмотреть подарки, — подал голос Никита. — И вообще, спасибо, что вспомнили обо мне.

— Мы сейчас вернемся, — пообещала Нина. — Включи пока музыку, хорошо? Что-нибудь ритмичное и небыстрое. Тебе предстоит эксклюзивное зрелище. Жалко, нельзя сделать затемнение.

— Почему нельзя? Можно. Идемте в холл.

Никита проводил их до холла, а сам, пока они поднимались наверх, забывшись в сладостном щебетанье, опустил жалюзи на окнах, задернул тяжелые бархатные шторы и включил компакт-диск. Нина вернулась довольно быстро, нагруженная альбомом для эскизов, какими-то свертками и обувной коробкой.

— Включай свет, — сказала она. — Если можно, постепенно.

— Можно.

Он выбрал «Болеро» Равеля — безотказный вариант! — и поставил свет на постепенное увеличение интенсивности. Пока скрытые светильники медленно накалялись и в холле становилось все светлее, по лестнице, словно в такт музыке и разгорающемуся свету, стала спускаться Юля.

На ней было длинное платье без рукавов, со скромным вырезом «под горлышко», сшитое из полосок черной и светлой кожи. Никита впервые понял, что означает «скроено по косой». Полоски располагались не вертикально и не горизонтально, а с наклоном. Юля не шла, а плыла сказочной походкой манекенщицы, автоматически поворачиваясь то одним, то другим боком, ни на кого особенно не глядя. Только когда она спустилась с лестницы и подошла ближе, Никита разглядел, что платье сшито из полосок черной кожи, а проглядывающая между ними золотистая кожа — это кожа самой Юли. Полоски были скреплены тонюсенькими ремешками. Никита пригляделся внимательнее. Тысячи и тысячи крошечных дырочек, тысячи ремешков, переплетенных друг с другом. У него зарябило в глазах.

— Это ты сама плела? Вручную? — повернулся он к Нине.

— От-кутюр всегда шьется вручную. До последнего стежка.

Никита промолчал. Это не укладывалось у него в голове. А Нина объявила, что начинается «раздача слонов», и принялась разворачивать подарки.

Ошеломленный и подавленный Никита пошел раздергивать шторы и гасить свет.

— Вот, я связала маме шаль, как она просила.

Никита помнил, как Нина вязала эту шаль из какой-то странной, то и дело расползающейся пряжи, которую все время приходилось скручивать. Но шаль вышла очень красивая: стального цвета с лиловатым отливом.

— Я тоже такую хочу! — воскликнула Юля.

Никита заметил, что у нее какой-то странный, глуховатый и как будто спотыкающийся голос. Она схватила шаль и завернулась в нее.

— «Я, Вань, такую же хочу», — передразнила ее Нина. — Окстись, Юлька, тебе что, шалей мало? Это маме. И вот это тоже ей. Как раз по сезону. Она жаловалась, что бывают такие летние дни, когда в шерстяном жарко, а без рукавов холодно.