Полярный круг - Юрий Рытхэу

Взявшись за руки, они пошли обратно в селение.

Алексей шел счастливый, ощущая в руке теплую ладонь Маюнны, неожиданно твердую, словно вырезанную из плотной, просоленной в океане деревяшки.

Алексей был в растерянности. Он лихорадочно думал о том, что, наверное, надо было бы поцеловать Маюнну, сказать ей какие-то слова. Но, с другой стороны, все как будто бы сказано, и поцелуй ничего не прибавил бы к тому чувству великой радости, которое испытывал Алексей.

Он искоса поглядывал на Маюнну: что за мысли в этой аккуратно причесанной головке?

А Маюнна думала о том, как об этом сказать родителям. Мама, конечно, обрадуется, а вот отец!.. Маюнна чувствовала, что отец ее очень любит, и вот теперь он должен уступить заботу о ней другому человеку, этому смешному парню, не похожему на тех приезжих ребят, которые ходили по Улаку с подчеркнуто небрежным видом, изображая покорителей Севера, великих землепроходцев. Почему-то те ребята не брились, может быть, даже и не всегда мылись, но держали себя высокомерно и порой грубо.

Алешка другой. Может быть оттого, что он из Ленинграда? Из города, который в семье Кайо был почитаем более всех других городов, потому что когда-то там жил отец.

Но что такого особенного случилось? В книгах, которые читала Маюнна, в кинофильмах, которые она видела, влюблялись совсем не так. Может быть, она об этом не знает, потому что чукотская жизнь почти не показана в художественных фильмах, только в хроникальных лентах Магаданского телевидения или Дальневосточной студии кинохроники. И в книгах описывалась совсем другая земля. Не похожая на ту, какую вспоминаешь издалека, особенно в колымской тайге или в неожиданных березовых рощах у Дебина.

В книгах чукотская земля часто изображалась суровой, неприветливой, без ласки и тепла. Ее покоряли, преодолевали с трудом, обживали с проклятиями и хотели переделывать.

Покорители «белого безмолвия» мечтали о северных городах под стеклянными колпаками, где меж домами торчали бы южные пальмы, зеленела мягкая бархатная трава, росли заморские фруктовые деревья, увешанные плодами… Из того, что сегодня было на Севере, допускалось полярное сияние. Но и ему отводилось место за пределами стеклянного колпака.

Маюнна Кайо читала об этих фантастических проектах, и сердце сжималось от горестного предчувствия, словно у нее собирались отнять самое дорогое, самое близкое сердцу. Однажды ей даже приснилась эта удивительная Чукотка будущего, превратившаяся в какой-то южный курорт с рекламного плаката Аэрофлота, чужая, незнакомая земля. Маюнна брела по зеленым улицам, искала свою тундровую ярангу. С ветвей огромных деревьев свисали вперемежку апельсины, яблоки, бананы, ананасы и даже почему-то арбузы, хотя Маюнна прекрасно знала, что они растут на земле. Посреди улицы она встретила человека в огромной кепке, усатого, темнолицего. Только пристально вглядевшись, узнала отца. Но почему он надел такую большую кепку, если летом предпочитал ходить вовсе без всякого головного убора? Отец вдруг заговорил на незнакомом, странном языке. Маюнна в испуге кинулась прочь от него и — проснулась.

Как и все девушки ее возраста, Маюнна, конечно, втайне мечтала встретить того, кто станет другом на всю жизнь. Только никак не могла представить, какой он будет. В дни первых встреч с Алешей она даже в самых безрассудных мыслях не могла предположить, что все произойдет так…

Может быть, даже то, что было до произнесенных слов, и не было настоящей любовью? Потому что тогда не было этого волнения, сухости в горле и удивительного ощущения необыкновенной ясности, словно все вокруг омылось… Все это появилось, когда были сказаны слова и надо было сделать навстречу тот самый шаг, который пока еще разделял их… Они сделали этот шаг.

И начались совсем другие, житейские заботы. Надо было оповестить родителей, назначить время регистрации брака и свадьбы. В Ленинград ушла подробная телеграмма, подписанная Алешей Яковлевым, а в тундру, с попутным вертолетом, — письмо Маюнны Кайо.

Ответа на телеграмму пока не было. А ответ на письмо должен был привезти на вертолете Василий Васильевич Шаронов.

Когда на горизонте показалась темная точка, Алеша заторопился на вертолетную площадку. Проходя мимо сельской больницы, он постучал в окно. Мелькнуло Маюннино лицо, она кивнула и через минуту была на улице рядом с Алешей.

Вертолетная площадка находилась на берегу лагуны, отмеченная пустыми бочками из-под авиационного бензина.

На площадку прибыл почтовик Панай. Вертолет стал настолько привычным, что к нему уже давно не сбегались все жители, как это было еще несколько лет назад.

Василий Васильевич спустился на землю. Подошел к Маюнне и Алексею и весело сказал:

— Удивили вы новостью стариков!

— Он ничего не сказал? — еще раз спросила Маюнна.

— Да что тут говорить? — пожал плечами Василий Васильевич. — Ты получше меня знаешь своего отца: где не нужно слов, где полная ясность — он ничего и не говорит. Так что можешь не беспокоиться.

Панай погрузил почту, подошел и сказал:

— Готово.

— Ну, — летчик пожал руки Алеше и Маюнне, — желаю вам всяческого счастья. Постараюсь прилететь на свадьбу. Тем более что имею официальное приглашение Иунэут и Павла Григорьевича.

Летчик поднялся в кабину, завертелись лопасти вертолета, пригибая жиденькую траву на площадке.

Алексей и Маюнна постояли на площадке, пока вертолет не взлетел, и медленно пошли по улице селения.

Возле больницы Маюнна остановилась и тихо спросила:

— Что будем делать?

— Как ты, — ответил Алеша. — Летчик же сказал, что родители согласны.

— Но письма-то нет, — напомнила Маюнна.

— Летчик сказал… — начал было Алексей, но, встретившись взглядом с Маюнной, осекся и понуро закончил: — И от моих нет ответа.

— Меня беспокоит, что папа ничего не сказал, — задумчиво произнесла Маюнна.

— Но и не сказал «нет», — напомнил Алексей.

— Может, лучше так прямо бы и сказал «нет», — вздохнула Маюнна. — Тогда б я знала, что делать. А когда папа просто молчит и ничего не говорит значит, тяжело ему.

— Нам тоже нелегко, Маюнна, — произнес Алексей. — Все равно, рано или поздно, все это нужно сделать: и зарегистрироваться, тем более что заявление-то уже подано, и свадьбу справить… Мы свой долг исполнили — оповестили родителей, а ведь решать все равно только нам с тобой…

— Да, это так, — с тяжким вздохом согласилась Маюнна.

Брак регистрировал Пэлянто, пожилой чукча в темно-синем костюме, ослепительно белой рубашке с галстуком, связанным из цветной нейлоновой лески, но в летних торбазах из нерпичьей кожи.

В сельском совете никого не было, кроме Маюнниной подруги Клары Калянто и свидетеля со стороны жениха — охотника Сергея Кымына.

Пэлянто долго и важно писал. Алексей сидел на неудобном стуле с высокой спинкой и искоса наблюдал за старательными действиями председателя сельского Совета. Почерк у Пэлянто был красивый, четкий и походил на печатный курсив. Само написание букв, видимо, доставляло Пэлянто громадное удовольствие, физическое наслаждение.

— Какую фамилию желаете носить после сочетания браком? — учтиво спросил Пэлянто у Маюнны.

— Я хочу оставить свою фамилию, — ответила Маюнна.

Пэлянто удивленно глянул на девушку. Странно. Обычно девушка берет фамилию мужа. Бывает, но очень редко, когда парень меняет фамилию на женину. Недавно Пэлянто пришлось регистрировать брак воспитательницы детского сада Гали Нестеренко и местного моториста Геннадия Тынакалячайвыгыргына. Теперь Геннадий стал Нестеренко, и очень доволен. А тут Маюнна оставляет фамилию Кайо и не хочет брать такую хорошую русскую фамилию, как Яковлева.

— Может, все-таки подумаешь? — тихо спросил ее по-чукотски Пэлянто.

— Нет, я хочу оставить свою фамилию, — твердо сказала Маюнна. — Мы уже советовались.

Пэлянто начал заполнять бланк брачного свидетельства. Он писал долго и думал о том, что, когда чукчанки разводились со своими русскими мужьями, а это, надо сказать, бывало очень редко, они все равно оставляли мужнину русскую фамилию.

Наконец все формальности были закончены. Пэлянто произнес хорошо заученные поздравительные слова, пожал руки жениху и невесте и выпустил их из тесной комнаты сельского Совета.

— Уф! — облегченно вздохнул Сергей Кымын. — А бумагу-то в магазин забыли!

Пришлось возвращаться. По такому случаю Пэлянто выдал разрешение на покупку вина, которое в это напряженное время охоты на моржа в улакском магазине не продавали.

Маюнна вошла в квартиру, и странное чувство охватило ее. Она уже не раз бывала здесь — в этом новом двухэтажном деревянном доме с паровым отоплением. Астроном, который приезжал наблюдать солнечное затмение, уехал. Сейчас, когда Маюнна вошла сюда полноправной хозяйкой, вдруг подумалось, что уже навсегда и безвозвратно кончилась прежняя жизнь, и радости, связанные с ней, остались далеко позади. И эта мысль затмила все, как бы завесила невидимой, но плотной завесой то, что было радостного до этого мгновения. Вот если бы сейчас все повернуть назад, изменить, отказаться от брака, ведь ничего такого особенного не было, если не считать этой плотной бумаги, сложенной вдвое и похожей на аттестат зрелости, сказать Алексею, что лучше бы все оставить так, как было до церемонии в сельсовете… Но подумалось так со щемящим чувством именно потому, что ничего уже нельзя было сделать. Подумать можно, а сделать нельзя, как бы этого ни хотелось.