Маленький большой человек - Томас Бриджер

— Ладно, я пойду, а ты можешь забрать остатки моего врага себе. Спасибо за помощь.

Он протянул мне руку, и я пожал ее, немного удивившись, что не чувствую ответной реакции его пальцев, как вдруг с ужасом увидел, что держу правую руку мертвого солдата. Медведь незаметно отрезал ее, всунул в свой рукав, вынув из него предварительно свою собственную руку и спрятав ее за спину.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся он. — Хорошая шутка!

Все еще хохоча во все горло, он направился к Ольге, волоча за собой теплое нижнее белье несчастного солдата, словно целиком снятую с него кожу.

Теперь мне предстояло облачиться в синий мундир, стать чужаком среди индейцев, но это была единственная одежда, в которой я мог вернуться в лагерь и выяснить, что сталось с Солнечным Светом и ребенком. Они наверняка сейчас в плену, и форма кавалериста поможет мне выкрасть их и укрыть в безопасном месте. Никому и в голову не придет задавать вопросы солдату, ведущему куда-то скво с младенцем.

После бойни на берегу индейцы продолжили свой путь вниз по течению реки, и я увидел среди них Старую Шкуру, которого поддерживала под локоть молодая женщина… нет, не женщина, а Маленький Конь, который, ко всему прочему, был его родным сыном. Так что все встало на свои места: я выполнил свой долг по отношению к старому вождю, теперь же настал черед позаботиться о других и в том числе о самом себе.

Стрельба в долине давно уже стихла, а над нашим бывшим лагерем висел черный дым от горящих палаток. Часть шайенов отправилась в другие лагеря, и я сильно сомневался, что солдаты последуют за ними туда: в долине Уошито стояло более полутора тысяч палаток, из которых лишь пятьдесят — в селении Черного Котла. Уже перевалило за полдень, и все в округе знали о случившемся. Вдоль реки курсировали конные отряды индейцев, которые сами ни на кого не нападали, но наверняка преградили бы путь белым, реши последние продолжить свой победный рейд. Слабым местом краснокожих оставалось лишь одно: их лагеря растянулись на добрых десять миль. Наверное, именно там, в долине Уошито, и поняли они наконец все недостатки своих мелких разрозненных селений, поскольку восемь лет спустя, у Литтл Бигхорна, их палатки стояли столь плотно, что Кастер обломал о них зубы.

Джордж Армстронг Кастер. До сих пор я ничего о нем не слышал. Подобное заявление требует особого пояснения: индейцы почти никогда не знали, кто именно на них напал, ни во время схватки, ни после нее. Судите сами — я за всю битву видел вблизи лишь двух солдат: одного в палатке Старой Шкуры, а второго под ножом Маленького Медведя. Все мы знали только то, что на рассвете нас атаковали бледнолицые, одетые в синие мундиры. Кто ими командовал, нам известно не было, да, честно говоря, от этого никто особо и не страдал. Возможно, позже, на очередных мирных переговорах, какой-нибудь доблестный вояка и заявил бы: «Помните, как я наподдал вам в долине Уошито?» Только так индейцы и узнали бы, чьих это рук дело.

Кроме того, краснокожие никогда не стали бы называть белого человека его настоящим именем, а дали бы ему другое, соответствующее какой-то его черте характера. Так, генерала Крука они звали Три Звезды, генерала Майлза — Медвежья Шуба, а генерала Терри — Еще Один, возможно, потому, что у них кончились все имена.

Познакомившись с Кастером, шайены и их союзники стали звать его Длинноволосым, но я готов поклясться, что ни один из простых индейцев не узнал бы его даже на параде во главе своего воинства, а вожди, с которыми молодой генерал вел переговоры, не вспомнили его лица после того, как он срезал свои локоны. Но не будем забегать вперед.

Я отправился назад. О Кастере тогда мне еще действительно не доводилось слышать, однако, судя по кокарде на шляпе, мне достался форменный мундир батальона «G» седьмого кавалерийского полка. Не дай Бог, чтобы в сожженном лагере оказался именно этот батальон… Впрочем, я тут же отбросил подобную мысль, поскольку все равно не мог уже ничего изменить… но, на всякий случай, вырезал кокарду ножом так, как будто шляпу пробила пуля.

Двигаясь вдоль реки, я пытался вспомнить, нет ли где поблизости брода. Но память ничего такого не подсказала, и мне пришлось действовать наобум. Держа узелок с одеждой над головой, я снова вошел в ледяную Уошито. Вода доходила до подбородка, и я ежесекундно рисковал оступиться или быть сбитым течением. Но все обошлось. Более того, выбравшись на противоположный берег и с удовольствием переодевшись во все сухое, я почти сразу увидел в глубоком снегу довольно утоптанную тропинку и пошел по ней.

С мундиром мне повезло не очень. Как нетрудно догадаться, он принадлежал более высокому человеку. В то же время он так жал мне в плечах, что пришлось, несмотря на холод, не застегиваться, чтобы хоть как-то скрыть это от постороннего глаза. Сапоги же оказались настолько велики, что мои ноги делали сначала шаг внутри них, а уж затем передвигали их дальше. Шляпа сползала то на затылок, то на нос, хоть я и стянул ее ремешком под подбородком… Что ни говори, довольно жалкое зрелище, и я изрядно повозился, прежде чем мой новый наряд перестал сидеть на мне, как на вешалке.

Но приключения того дня только начинались. Пройдя ярдов двадцать по тропе, я заметил за деревьями шайена и глазом не успел моргнуть, как тот спустил тетиву. Больше всего меня поразили две вещи: во-первых, я до сих пор не слышал, чтобы при выстреле из лука раздавался такой грохот, а во-вторых, чтобы стрела летела так медленно. Я видел, как она неуклонно приближается к моей голове, словно пробивая внезапно затвердевший воздух, и почти без труда сумел уклониться от нее так, что острый железный наконечник прошел чуть выше моей головы. Разумеется, меня спасла лишь мгновенная реакция, но я и раньше замечал, что иногда, в минуту опасности, время как бы замедляет свой бег, давая неповоротливым человеческим мозгам возможность оценить ситуацию и принять решение. Через мгновение объяснился и странный грохот: взглянув на индейца, я увидел его на снегу в луже крови, а рядом — всадника, кавалерийского капрала с дымящимся карабином в руках.

— Бог мой! — крикнул он. — Ну и местечко же ты выбрал, чтобы облегчиться!

Да, сэр, он решил, что мне приспичило. А как еще, позвольте узнать, мог тот капрал объяснить мое одинокое блуждание в снегах?

— Эй! — снова окликнул он меня и постучал пальцем по макушке своей лошади. — Ты, часом, не ранен?

Скосив глаза, я увидел оперение проклятой стрелы, пробившей мне шляпу в дюйме от черепа. Со стороны наверняка казалось, что я стою с продырявленной головой. Я молча вытащил стрелу, отбросил ее в сторону, вскочил на лошадь позади него, и мы отправились назад в лагерь.