Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы - Кришан Чандар

В четверть седьмого Судха вошла в зал, отыскала свое место и села. На соседнее место положила носовой платок, орехи, пакетик с изюмом. Зал был почти полон, но Моти не появлялся. Он вошел, только когда погас свет, и тихонько сел рядом с Судхой.

— Ай-ай! Ты заставляешь себя ждать, — упрекнула она, протягивая ему руку.

— Прости, дорогая, — нежно шепнул он.

— У меня тут изюм и орехи. Ешь.

Моти отправил в рот несколько изюмин. Судха счастливо вздохнула и с головой ушла в картину. Разговоры — потом. А сейчас Судха чувствовала руку Моти в своей, знала, что пройдет какое-то время, и она склонится на плечо друга.

— Ты положила голову мне на плечо. Разве тебе так что-нибудь видно? — тихо спросил Моти.

— Мне видно то, чего не увидеть никому в этом зале, — радостно отвечала Судха.

…Люди, с которыми каждый день сталкивалась Судха, начали подмечать в ней перемены. Глаза ее, прежде холодно прищуренные, вдруг широко раскрылись; взгляд из-под чуть подведенных каджалом век сиял, обжигал и ранил, будто лезвие ножа. Грудь ее развилась, тонкий стан обрел чарующую гибкость, округлые бедра соблазнительно покачивались при ходьбе. День ото дня Судха становилась все краше. А как она теперь одевалась! Материя, как правило, была недорогая, но зато какие линии! И дело было вовсе не в хороших портнихах — Судха не имела возможности к ним обращаться. Она сама изучила до тонкости портновское искусство. Хотелось быть хорошо одетой, а вкуса и умения ей было не занимать. Никто и не подозревал, что элегантные вещи, в которых появлялась Судха, были сшиты ее руками. Когда сослуживицы принимались расхваливать ее туалеты, Судха называла имя какой-нибудь известной мастерицы, у которой шили самые богатые модницы, и девушки сгорали от зависти.

— Расскажи, какой он, твой любимый? — с ревнивым любопытством спрашивали они.

— Ну, какой, какой… Белолицый. Волосы кудрявые. Когда смеется — будто жемчуг сыплется… — отвечала Судха.

— Сколько же он получает?

— Двенадцать сотен.

— Двенадцать! — ахали девушки. — Да ведь это жалованье нашего управляющего!

— А он и есть управляющий, только в другой фирме.

— Ты бы хоть показала нам его. Интересно все-таки…

— Пожалуйста. Как-нибудь попрошу его зайти в контору.

Судха пообещала это просто так, чтобы отделаться от назойливых девиц. Да она скорей умрет, чем покажет им своего Моти! Мало ли что взбредет им на ум! От таких чего угодно ждать можно. К счастью, сослуживицы, полные злобной зависти, будто по уговору, не поминали больше об успехах счастливицы Судхи.

Старый Дживанрам постонал, покряхтел да и умер. Умер, как звонили длинные языки, из-за дочери, от огорчения: ведь Судха-то так и не вышла замуж. Сладить с ней старику оказалось не под силу — дочь была взрослая, своенравная и самостоятельная: приносила в дом целых двести рупий! Потом переженились и разъехались братья, ушла в семью мужа младшая сестра Виджай. Вслед за тем скончалась и мать; до последнего своего вздоха горевала она о судьбе незамужней старшей дочери. Судха осталась одна-одинешенька. Тогда она оставила старое пепелище и перебралась на Сивил-лайнз, в хороший, благоустроенный дом. Новая квартира была невелика — всего лишь две комнаты на втором этаже, но зато с отдельным входом, прямо с улицы, так что Судха почувствовала себя там совсем свободно. К тому времени ей минуло уже тридцать пять, хотя на вид ей трудно было дать и тридцать. На губах ее постоянно играла улыбка, во взоре мелькала тень счастья. Но работала она еще серьезнее, чем прежде: стала хорошей стенографисткой, получила звание бакалавра искусств, много читала. Жалованье ее возросло, жизнь стала обеспеченной.

У Судхи вошло в привычку проводить на проборе красную полосу, как это делают обычно замужние женщины, и ставить на лбу красное пятнышко — знак супружества. Но никто и слыхом не слыхал о ее свадьбе, никто не видел ее мужа. Знали одно: у Судхи кто-то есть, с кем она проводит вечера. И люди говорили — говорили повсюду, — что, кто бы ни был этот человек, у него, как видно, была серьезная причина не играть свадьбы. И потому возлюбленные встречаются лишь в поздний глухой час, когда все в мире отходит ко сну, когда ничей нескромный взгляд не может нарушить тайну… В этот час, до краев наполненный дремотой, кто-то тихонько стучится в двери Судхи и молча входит… Нет, люди его не видели, но они знали, все знали. Однако Судхе об этом никто и словом не обмолвился: слишком она была солидной, независимой женщиной. А женщине, на лбу которой сияет наведенное суриком пятнышко, лишнего слова не скажешь.

Судхе исполнилось сорок. О, как запомнился ей этот вечер! Она вздумала повести Моти в Японский сад, что на Матхра-роуд. Собственно говоря, сада там никакого не оказалось, но все равно это было чудесное место. Земля окутала свой лик сумерками, будто оскорбленная женщина, закат рассыпал по краю неба рыжие кудри. Понемногу стали проступать звезды. Судхе не хотелось говорить. Молчал и Моти.

Он и теперь был так же красив, как в юности. И по-прежнему носил коричневый костюм — так хотела Судха. Казалось, поток времени и резец жизни не оставили следа на внешности Моти. Лишь седина серебрила виски, но от этого он выглядел еще красивее. В руке у него была трость — подарок Судхи в день его пятидесятилетия. Да, удивительно, просто удивительно, что Моти так сохранился! Хорош, обаятелен, благороден! Вот он взглянул на Судху, и в душе ее тотчас зазвенели колокольчики тревоги, а сердце стало биться точно так, как тогда, в их первую встречу.

— Скажи, почему ты все-таки не стала моей женой? — тихо спросил Моти.

— После того, как ты от меня отказался? Как же я могла выйти за тебя? Любить — да, но выйти замуж… Ох, да разве ты поймешь! Ведь ты все равно стал моим, с того самого дня, с нашей первой встречи. Чтобы это понять, надо быть женщиной.

Моти долго молчал, потом снова спросил:

— Но сегодня, когда тебе исполнилось сорок, ты ни о чем не жалеешь?

Судха медлила с ответом. Моти показалось, что она сдерживает слезы.

— Судха! — нежно окликнул он подругу и прикоснулся к ее плечу.

— Я думала, — отозвалась она. — Думала, что потеряла, не став твоей женой. Разве хоть один вечер мы провели вдали друг от друга? Вспомни, где только мы с тобой не побывали? Стоило мне позвать тебя — и ты бросал все дела и приходил.