Ордынская броня Александра Невского - Дмитрий Абрамов

Но он не спал, он грезил. Ему виделось, что они едут с Неле вдоль берега Волхова верхом на его серебристом жеребце, чему-то радуются, смеются, а напротив них, на другом берегу стоит белокаменный Юрьев собор. Сияет солнце, бьют била и звонят в колокола, как когда-то в день их первой встречи. Неле сходит с коня и остается на десном берегу реки, а его — Феодора какая-то чудесная сила переносит на оший берег. У врат монастыря Феодор оставляет коня и входит туда под сень сводов, чтобы отдохнуть там от сердечной боли и любовной разлуки, но чтобы любить вечно.

С постели Феодор более не вставал. Лишь через сутки он, еле двигая губами, шепотом позвал Александра и попросил того скорее позвать священника. Брат тут же исполнил просьбу и поднял всех кого мог на ноги. Через полчаса явился испуганный настоятель Преображенского собора, которого Феодор попросил исповедать его и причастить. Священник исполнил веление. Молодой князь закрыл глаза, улыбнулся, а по его щеке пробежала прощальная слеза. Сердце его не вынесло той боли, на которую его обрекли. К вечеру князя Феодора не стало.

А спустя некоторое время новгородский монах-летописец записал: «В лето 6741. Преставися князь Феодоръ, сынъ Ярославль болшии, и положенъ бысть в монастыре у святого Георгия (Юрия). И еще сыи младъ. И хто не пожалуетъ сего? Свадьба же бе пристроена, меды сварены, невеста же приведена бысть, князи позвани быша; и бысть во веселие место плачь и сетование за грехи наша. Но, Господи! Слава Тобе, Небесный Царю, изволишю ти тако, и покои его съ всеми праведными».

Плакал, молился и удивлялся со всей княжеской семьею и со всем княжеским двором Великий Новгород сему странному, печальному и небывалому событию. В тот год построили новгородцы над каменной воротной башней в сердце своего града каменный храм в честь мученика Феодора Стратилата и в память о молодом князе Феодоре, правившем городом и сидевшим на новгородском столе в пору тяжелейших годин их истории. И по сей день стоит близ Софийского собора в стенах древнего Новгородского Детинца, пережившего века испытаний, могучая Феодоровская башня.

Часть вторая. «ОТКРОВЕНИЕ»

Внимая строкам откровенья,

Душой, надеясь на прозренье,

Воззрим на кровь былых веков,

Заглянем в очи праотцов.

Тревожной была весна 6741 года (1233 г. от P. X.). После смерти в Чернигове опального новгородского посадника Внезда (1231 г.), беглые новгородские бояре оставили свои надежды на помощь черниговских князей и Пскова в борьбе с переславским князем Ярославом Всеволодовичем. Теперь их взоры обратились в сторону Чудской земли. Там в граде Оденпе (Медвежьей Голове) сидел на столе ставленник Ордена, принявший сторону латинян, князь Ярослав Владимирович. Он приходился сыновцом покойному Мстиславу Мстиславовичу Удалому и был сыном его брата псковского князя Владимира Мстиславовича, Теперь уже покойный Владимир Псковский ранее служил орденским немцам, а потом дрался против Ярослава и Юрия в Липецкой сече. Дочь же Владимира Псковского — сестра Ярослава была замужем за известным ливонским князем, что приходился братом рижскому епископу Альберту. Орденские немцы полностью поддерживали Ярослава Владимировича, пытаясь громить русских соседей руками соплеменников, принявших их сторону. Потрепанные в боях с владимиро-суздальскими полками под Шеренском и Можайском, дружины новгородской господы оставляли Черниговское княжество. По смоленским и псковским дорогам они уходили в Чудскую землю — владения Ордена. Там собирались рати, готовилось новое крупное наступление на восток — теперь уже на русские земли Великого Новгорода и Пскова.

Глава I. Княжеская охота на волков, или Две стрелы из одного тула

Взволнованный Судимир уже полчаса стоял в одной из малых палат княжеского терема перед князем Александром, которого окружали молодые новгородские мужи: Збыслав Якунович, Ратмир и Гаврило Алексич. Судимир почти шепотом, но с жаром излагал князю и его ближним мужам ход известных ему событий последних месяцев жизни покойного князя Феодора. Собравшиеся вели себя скрытно. Из рассказа гридя Александр все явственнее начинал понимать, что одной из причин трагической гибели брата стал злой умысел завистника, что приходился сродником тиуну Якиму. Сердце князя Александра закипало местью. Он расспросил Судимира о том, куда сопровождал гридь покойного брата за день до смерти-. И гридь повинился в том, что привел Феодора по его же просьбе к знахарке, живущей в дальнем лесном сельце, за Перынским скитом. Князь Александр нахмурился и спросил, не дала ли знахарка отравы Феодору. Но гридь отрицательно покрутил головой и отвечал, что знахарка лишь помогла покойному князю. Но она просила его об одном, не пить хмельного. В подтверждение своих слов он достал из калиты маленькую крыночку, запечатанную воском и передал ее князю. Тут же признался, что уже и сам с испугу отведал этого зелья, после смерти своего господина, но не умер, а только как бы сильно захмелел. На душе от того зелья у Судимира наступило великое блаженство и умиротворение, а жизнь показалась ему легкой, веселой и радостной. После этого он проспал целые сутки и проснулся бодрым и здравым. Уверяя князя Александра, он молвил, что готов вновь выпить зелья у него на глазах еще раз. Да и какой смысл было знахарке травить князя Феодора, если та даже не знала, кто перед ней. Защищая старуху, гридь рассказал Александру и его друзьям, что та превосходно врачует любую хворь и язву. Она исцелила его от огневицы — сквозной раны в предплечье, полученной от стрелы ненавистника князя Феодора. Стрела та, верно отравленная, предназначалась, видно, не гридю, а его покойному господину. В завершение ко всему, Судимир достал из продолговатого кожаного свертка обломанную почти пополам стрелу с ярким зеленовато-коричневым оперением и предъявил ее князю и его окружению. Древко стрелы потемнело от давно высохшей крови. Четырехгранный ромбовидный наконечник, ранее хорошо отточенный, потускнел, острие его было слегка покривлено. Этой стрелой Судимир и был ранен в десное предплечье еще в апреле близ сельца под Липной. Рана до конца не зажила, и сейчас гридь держал десницу на перевязи.

По традиции именно он должен был выступить истцом, найти и призвать виновного к ответу. Однако князь Александр не хотел предавать это дело огласке. Он хорошо помнил, как решались такие дела у них в Переславле в Перуновом лугу. Древний кон и обычай разрешали мстить за обиду близкому родственнику или другу пострадавшего. Тут и вызвался Ратмир. Обратясь к Александру, он просил разрешить ему вступиться за честь покойного князя Феодора и рану его верного слуги. Суровый ликом молодой князь вдруг улыбнулся и кивнул в знак согласия головой. Сговорились на том, что уловить виновного удобнее всего будет на волчьей охоте, куда князь намеревался вскоре вывести весь двор. Пора, правда, была не охотничья. Но волки с весны не давали покоя окрестным смердам и пастухам, нападали на стада, забирались в овины, резали молодой скот. Потому лов на волков откладывать не следовало.

Жаркий летний день склонялся к полудню. Молодой князь Александр в сопровождении своего меченоши (уже ближнего слуги) и содруга Ратмира, своих отроков и гридей подъехал к великому мосту через Волхов. Воды реки сверкали под солнцем и манили к себе прохладой и ласковым плеском волн. Светлые зеленоватые струи разбивались о бревенчатые клети городен моста и, журча, разбегались по сторонам пенистыми потоками. Всадники въехали на бревенчатый настил, и тот слегка задрожал под коваными копытами коней. Разморенные жарой, кони шли неторопливо, отгоняя хвостами и гривами мух и слепней, позвякивая удилами. Здесь на мосту легкий освежающий ветерок с реки обдувал лошадей и верховых, отгонял надоедливых насекомых. Всадникам было жарко и они, расстегнув вороты рубах и кафтанов, снимали с голов легкие шапки и утирали лица от пота. Князь и его окружение держали путь в Детинец ко двору владыки.

Из Киева пришло известие, что «преставися блаженный митрофолит всеа Руси Киевьскыи Кирил». Весть эта сильно расстроила молодого князя Александра, так как он знал покойного митрополита и относился к нему с великим почтением. Сейчас новгородский князь ехал к владыке, чтобы высказать ему свое соболезнование по поводу смерти Кирилла и поделиться тем, что наболело на душе. Проезжая по великому мосту через Волхов, Александр говорил о смерти Кирилла с Ратмиром и рассказывал ему о том, каким кротким и мудрым был этот миротворец — первоиерарх Руси, как благодатны были службы, совершаемые им в храмах. Юноши вели разговор и о том, что уже год прошел, как умер отставной новгородский архиепископ Антоний. Всего лишь два года окормлял он новгородскую паству, а затем ушел в затвор из-за мятежа новгородской господы, поднятого против него и князя. Ярослава Всеволодовича. С той поры на протяжении шести с половиной лет не произнес он не единого слова. Шла молва, что заболел и онемел от переживаний и горя. Но, скорее всего, наложил на себя обет молчания, да с тем и отошел в мир иной. Поминая покойного владыку Антония, князь и его меченоша перекрестились. Затем разговор их вновь возвратился к теме о нынешнем новгородском владыке Спиридоне и, осмысливая вслух события, происходившие в церковной жизни, Ратмир внимательно посмотрел на князя Александра и молвил, что Русь сей день в лице Спиридона имеет, пожалуй, одного из самых вятших предстоятелей Церкви. Князь посмотрел на меченошу и молча кивнул головой в ответ. Всадники миновали мост, и разговор их временно прекратился. Коней направили к воротам Детинца. Уже проезжая под каменным сводом ворот, князь Александр напомнил Ратмиру, чтобы тот не забыл исполнить его просьбу. Через час князь будет ожидать в условленном месте, как и было говорено.