Опасности и правда - Алекс Мирез
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Адрик сжал губы, как будто раздумывал, каким тоном произнести то, что хочет сказать.
– Я ее увезу, – выпалил он.
Эти слова причинили мне странную боль. Меня терзало какое-то дурное предчувствие, но я лишь кивнула, выказывая ему поддержку. Я даже сделала шаг вперед; мне захотелось подойти к нему и осторожно взять за руку, чтобы успокоить.
– Мне кажется, это хорошая идея, – согласилась я.
– И я намерен остаться с ней, – продолжил он. – По крайней мере на какое-то время.
Что?!
Я перестала кивать. Конечно, я застыла как соляной столб. Потом машинально завертела головой, как щенок, увидевший что-то непонятное. Я нахмурилась. Мой мозг лихорадочно работал, и мне не нравился результат.
– Сколько времени тебе потребуется? – спросила я.
– Не знаю, – тихо и неуверенно ответил он. – Сколько будет нужно.
Я невольно отступила на шаг, как будто это могло отменить только что услышанное. Внезапно меня словно ввергли в безмерный, запутанный, безнадежный хаос; это было сродни чувствам ребенка, столкнувшегося с трудной задачей, которую ему безуспешно пытаются объяснить.
«Какого черта все это значит?» – стучало у меня в голове.
– Так ты говоришь, что хочешь уехать с Мелани за границу? – выдохнула я, едва сдерживаясь, чтобы не ляпнуть: «Что за хрень?».
Адрик кивнул.
– Мое присутствие ей очень поможет…
– Твое присутствие? – растерянно переспросила я.
Слово «поможет» застучало у меня в голове: «поможет, поможет…» Что значит «поможет»? Поможет, как я помогла Арти? Или как Эган помог Александру? Или… как-то еще?
– Эган и Александр тоже поедут с вами? – спросила я.
Адрик опустил взгляд.
– Нет. – Он отступил еще на шаг. – Только мы вдвоем.
Я все еще хмурилась; недоумение возросло стократно.
Нет, что за хрень происходит? Я смущенно рассмеялась.
– Не понимаю, – призналась я, поморщившись. – Хотя, нет, кажется, понимаю, но это же бред!
Адрик высказался еще яснее:
– Если Мелани настолько плоха, я должен найти способ помочь ей стать лучше.
Затем он немного помолчал, подбирая слова, охваченный сомнениями и тревогой.
– В детстве, – произнес он наконец, – мы дали друг другу обещание. Теперь я вынужден его нарушить, а потому должен быть рядом с ней, чтобы она не страдала.
Обещание… Какое-нибудь «Мирись, мирись, мирись…»? Одно из тех детских смешных обещаний, какие исполняют только в романтических фильмах? Да, очень красиво, но в эту минуту я не видела в этом ничего красивого. Более того, мне виделось нечто отвратительное и жуткое. А еще – странное и подозрительное.
– И что же ты ей пообещал? – спросила я, не на шутку удивившись.
– Что не позволю запереть ее в психушку, – признался Адрик. Он казался очень несчастным. – Пойми, ей всего восемнадцать лет, она беззащитна и верит мне. Оставлять ее одну в подобном месте слишком опасно. Ее там могут обидеть, а я не вправе этого допустить.
Я могла бы ему поверить. Будь я прежней глупой девчонкой, то подумала бы, что это обычная родственная привязанность, но сама вселенная подавала мне знаки, что я ошибаюсь.
Во-первых, ботинки.
Вы спросите: «При чем тут какие-то идиотские ботинки, Джуд?». А помните тот день, когда я вошла в комнату Мелани и обнаружила там мужские ботинки? Так вот, теперь эти ботинки были на ногах у Адрика.
– Это твои ботинки? – спросила я вдруг.
Он хмуро посмотрел на них.
– Да, – удивленно ответил он.
Мне нужно было за что-то ухватиться, чтобы не упасть. Самым устойчивым был подлокотник дивана, на который я и оперлась.
Каким образом его ботинки оказались в ее комнате? Почему владелец ботинок оставил их там и забыл об этом? Почему он вообще оказался в ее комнате? Теперь все встало на свои места: потому что он скучал по ней и лежал на ее кровати, вдыхая запах. Потому что вовсе не Эган был одержим Мелани. Одержим ею был Адрик.
– Так вот она, твоя тайна, – прошептала я. – Мелани.
Потом я вспомнила, как Эган спросил у Адрика во время их разговора: «Ты уже сказал ей правду или продолжаешь вешать лапшу на уши?».
Он так и не смирился с ее смертью. Именно это терзало его с самого начала. Именно Мелани была причиной кругов у него под глазами, его усталости, она была раковиной, в которой он закрывался от мира в своей враждебной холодности. Именно о Мелани он не мог, не был готов мне рассказать. Именно по этой причине Эган спрашивал у него, любит ли он меня, ведь это означало бы, что он забыл Мелани. Однако он ее не забыл.
«Она знала, как заставить всех плясать под свою дудку».
«Она прирожденный манипулятор».
Адрик признался, тихо и виновато:
– Мне было нелегко о ней говорить. Я не мог рассказать тебе о том, что причиняло мне такую боль. Мне пришлось бы объяснить тебе, что нас связывает, и ты испугалась бы. Я пытался выровнять наши отношения, установить дистанцию между нами, но это не помогло. Ничего не помогло. Эти узы неразрывны.
Внезапно меня охватил прилив ярости. Возможно, это была ревность или что-то в этом роде. Больше всего меня разозлило, что он рассказал мне об этом только сейчас. Меня бесила мысль о том, что, не появись Мелани, я могла бы прожить с ним всю жизнь, и Адрик так никогда и не рассказал бы об этой странной и порочной связи с кузиной.
– Токсичные, зависимые отношения, – ошеломленно произнесла я, глядя в пустоту. – Это Эган их так назвал и, кажется, попал в точку.
Адрик печально покачал головой.
– Не сомневаюсь, Эган, как всегда, наговорил кучу дерьма, – вздохнул он.
Я уставилась на него, глупо моргая.
– Так значит, ты меня использовал, чтобы избавиться от чувств к ней и примириться с ее смертью? – спросила я, ошеломленная собственными выводами.
Он смущенно и растерянно нахмурился.
– Ты правда так думаешь?
Я медленно кивнула, глядя на него широко открытыми глазами. Выражаясь языком авторов самиздата, глазами, огромными как блюдца.
– Говорят, будто ты был к ней настолько привязан, что со стороны казалось…
Он тут же в ужасе перебил:
– Они ничего не понимают! Я очень люблю Мелани, намного сильнее, чем кого-либо другого! Это правда, мы связаны настолько неразрывными узами, что я и сам вижу, это нездоровые отношения, но совсем не то, о чем можно подумать!
Мое сердце бешено забилось. После услышанного от Оуэна и Эгана я чувствовала себя слабой, удрученной и разбитой, но теперь, видя, что Адрик отказывается признать очевидное, преисполнилась яростью.
Мои самые
