Менуэт святого Витта, Властелин пустоты - Александр Громов

Короткая пауза. Люди в толпе забыли дышать.

— Путь в Столицу, — выдохнул Умнейший.

Толпа всколыхнулась единым духом. Путь в Столицу? Да видано ли? Умнейший, конечно, зрит дальше, тут спору нет, а только не слишком ли он увлекся? Ишь — неживое Зло ему потребно. Зачем, спрашивается? Сначала злоискателю Синклиналь подай, а потом…

— Путь в Столицу! — повторил Умнейший. — И сегодня, сейчас. Уже сегодня может быть поздно.

В толпе произошло движение. Вперед выступил краснолицый бородатый мужчина в прожженной рабочей тунике и с налобной повязкой, удерживающей волосы от падения на лицо, как водится у ремесленников.

— Я Аконтий, кузнец, — начал он. — Я так считаю: беглецов из сгоревших деревень мы, конечно, примем. Верно говорю? — обратился он к сходу. Толпа одобрительно зашумела. — Как не принять, говорю. Потеснимся, пристроим сирот, то да се… это уж как водится. Но показать путь в Столицу мы не вправе, да мы его и не знаем. Это дело Хранительницы — разрешить или нет, и решать ей, я так считаю. Верно? — Вновь раздался одобрительный гул. — А как решит она, так тому и быть накрепко. Все мы тебя знаем, — Аконтий прокашлялся и взял тоном выше. — Ты — Умнейший, и мы тебя уважаем, несмотря на… неважно на что. Ты мудр, но ты много на себя берешь, я говорю. Выпустишь из Столицы неживое — как потом загонишь его обратно? Я вот кузнец, сам вожусь с неживым, и то меня от твоих слов потом пробило. И вот еще что я хочу сказать, самое главное: Железный Зверь от Города далеко. Плохо, что он поселился там, где живут люди, однако люди уйдут, и больше он нас не тронет, верно я говорю? А если и тронет — разве мы не сможем с ним договориться? Деревенские не сумели, а мы сумеем, верно говорю? И шептуны наши лучше, и морочники у нас есть… А не договоримся — разве у нас нет стрелков? Найдутся стрелки, я говорю. Пусть великий стрелок Леон передаст им свое умение, и тогда нам не будет страшен ни Железный Зверь, ни его детеныши, верно я говорю? — Аконтий остановился, чтобы перевести дыхание. — Я так считаю: просить Леона остаться в Городе и дать ему в обучение молодых стрелков, пусть поучит. А тебя, Умнейший, — ремесленник чуть наклонил голову, — мы хоть и чтим и слова твои слушаем, но пути в Столицу ты у схода не спрашивай, верно я говорю?

От одобрительных возгласов загудели опоры Четверонога.

— Нет! — крикнул Леон.

— Молчи, — сквозь зубы цыкнул Умнейший. — Хуже сделаешь.

Позади Леона гонцы переминались с ноги на ногу в большом недоумении: для какой надобности их заставили торчать тут битый час?

Хранительница, подняв вверх руку, выждала тишины.

— Хочешь ли ты еще что-нибудь сказать, Умнейший?

Старик взглянул на нее исподлобья и медленно поводил головой из стороны в сторону. Он подчинялся.

Во взгляде Хранительницы светилось торжество.

— Аконтий сказал. Таково и мое мнение. Что решите, люди? Быть по сему?

Одобрительный гул.

— Говорят, что когда-то очень давно и не здесь был занятный обычай, — пробормотал Умнейший, повернувшись к Леону. — Каждый умник, явившийся на сход с предложением изменить заведенный порядок, должен был иметь веревку на шее. Чтобы, значит, быстро и без накладных расходов удавить умника, если его предложение не будет принято. Хорошо, что здесь до этого еще не додумались.

В толпе, запрудившей площадь, образовались течения и прорехи. Судача, расходились люди — по домам, к привычным делам, которым не меняться еще тысячу лет, если подгадит Нимб, а если не подгадит — то никогда. К Умнейшему никто не подошел — зачем усугублять огорчение старика бесполезными потугами утешения? Одна Хранительница посчитала нужным походя бросить несколько слов:

— Не ждал отказа? Что ты теперь придумаешь, Зигмунд?

Умнейший не ответил и выглядел удрученным. Вздернув подбородок, прошла мимо Кларисса, бывшая любовь. Ушли и гонцы. На площади остались лишь несколько возбужденных многолюдством собак, но и они, побегав и полаяв, вскоре мирно улеглись в тени Четверонога.

— Плохи дела, — проговорил Леон, маясь. — Они так ничего и не поняли. Никто из них не видел Железного Зверя…

Старик неожиданно подмигнул ему.

— Бенефис прошел нормально, только этого мне и надо было. А на остальное я, по правде сказать, не рассчитывал… вот так, сразу. Не нужно давить недозрелый прыщ — это больно и бесполезно… — короткий дребезжащий смешок неприятно резанул Леона. — Подождем, глядишь, что-нибудь и придумаем. Жаль, времени нам не отпущено долго думать.

— Не знал, что тебя зовут Зигмунд, — сказал Леон. — Вообще не знал, что существует такое имя.

В нескольких шагах десятка полтора стрелков (среди них, по настоянию Умнейшего, и гонцы, доставившие Леона в Город), стоя в ряд у проведенной на земле черты, под неотступными взглядами кучки восхищенных мальчишек который час упражнялись в стрельбе по мишеням. С шумом выдыхали, тараща выпученные глаза на багровых лицах. Тонко свистели оперенные стрелки. Мишени, вырезанные из свежих, еще не затвердевших листьев кровельного дерева, изображали детенышей Железного Зверя в натуральную величину.

— Это очень древнее имя, — ответил старик. — Я ведь Умнейшим стал недавно, лет двадцать всего, а до этого меня, если хочешь знать, Неприкаянным звали, а до того — Грубияном, а еще раньше — Чудаком или Немым… Повидал на своем веку кое-что, не спорю. Весь Простор за одну жизнь не обойдешь, а я все же постарался. Уходил на Север переходов на сто пятьдесят, оттуда до края Простора еще почти столько же, только люди там уже не живут. И на Юг ходил, и на Восток…

Леон удержал рвущийся с губ вопрос — понятно было, что старик сам не прочь поговорить. Когда вещает старость, дело молодости — сидеть и слушать. И детям передать, если говорит Умнейший.

— С яйцеедами жил долго, — помолчав, продолжал старик. — Давно это было, а теперь мне уже не по возрасту по скалам скакать. Гнилоедов видел, только гниль они не едят, сказки это. Манноедов видел — те древесной манной питаются, растут у них на Юге манные деревья. Всех видел… — Умнейший опять долго молчал, видимо, вспоминая прошлое. — Странные люди, странный мир. У вас практически отсутствует грубость в отношениях друг с другом, не говоря уже о насилии, но нет и излишней вежливости. Я только здесь понял, что вежливость — оружие страха… Нет войн, но нет и средств, чтобы себя защитить, и нет воинов. Ты хоть понимаешь, что такое воин? Здесь повсюду примерно одно и то же, с местными вариациями. Поразительный мир, особенно для чужака.

— Почему — для чужака? — удивившись, сорвался Леон, лишь много позднее поняв, что Умнейший ждал этого вопроса.