Мать Сумерек (СИ) - Машевская Анастасия

Когда пришла весть с юга Пурпурного танаара, что один из гарнизонов выстоял против набегов Раггаров не без труда, решение, наконец, отыскалось. А когда почти следом привезли депешу из Серебряного дома, нашлась и решимость к действиям с необратимыми последствиями.

Этер Каамал женился на очередной девчонке из дома Раггар. Тихо, тайно, поспешно. И так, что теперь и нападки Раггаров и вообще все происходящее как-то отчетливо и будто по волшебству вставало на свои места.

— Вы уверены? — спросил Серт, когда Бану попросила позвать ей Руссу.

Танша выгнула бровь.

Было за полдень четыре часа. Русса стоял перед ней другим человеком — обросший, похудевший. Виноватый и решительный одновременно. Нижняя челюсть заметно выдавалась вперед, выражая твердое намерение мужчины отстаивать правоту.

— Принесите еды, чая, молока, таз с водой, полотенец, мыла и бритву, — велела Бану. Все время, что Серт поторапливал прислугу, брат с сестрой не шевелились и не говорили ни о чем. Русса, ожидая, взмок.

Когда принесли бритвенные принадлежности, Бану молча усадила брата на табурет и принялась удалять жесткую черную бороду. Зарастал Русса густо, до середины щек. И сейчас женщина действовала медленно и мягко. Мужчина все ждал, ждал, что вот сейчас она намеренно неосторожным движением рассечет горло. За ней станется.

Руссе было стыдно признаваться в этом себе, но он цеплялся за жизнь.

Бансабира благополучно закончила брить брата, убрала полотенце с мужской груди, обтерла лицо с грубой кожей, указала жестом подсаживаться к столу и села напротив — на привычное место во главе. К еде не притрагивалась, и Русса, виновато опустив взгляд, тоже не смел шевелиться или даже поднимать голову. Он уперся кистями на широко расставленные ноги. Право отстаивать позицию у него было, а вот права говорить в её присутствии первым — нет.

Выжидание давалось мучительно. Невыносимо до ломоты во всех костях. До мерзкого кислотного чувства в желудке, будто его заставили принять яд. Он сглотнул нервное напряжение, ощущая, как дрожат руки и колени, как градом катится пот со лба.

Всю твердую убежденность в собственной правоте оборонять Бану смыло единственным сестринским выдохом, который сказал ему больше, чем она могла бы вслух.

— Бансабира, — Русса не выдержал, вздрогнул, отбросив всякие сомнения, бросился к сестре. Сел напротив женщины на пол, взял за предплечья и щенячьими глазами уставился снизу-вверх.

Тогда Бану вдохнула до глубины легких и позволила себе то, чего не делала никогда прежде ни с одним мужчиной — влепила брату размашистую оглушающую пощечину.

— Ты законченный идиот, — припечатала танша. — Ты последний недоумок, Русса, — умозаключила женщина и накрепко обняла за шею.

— Бану, — растерянно прошептал Русса, осторожно касаясь её рук и чувствуя закрепленные под рукавами ножи. Мужчины-воины нередко приветствовали друг друга пожатием рук до локтя, но женщина-командир могла позволить себе по надобности уклониться от этого проявления чести, когда ей стремились напомнить, что обязанности тану не совсем таковы, как она представляет.

Бансабира сдавила шею брата, грозя задушить, чтобы он попросту понял, насколько дорог. Чтобы стать ближе, она сползла на пол. А потом отстранилась и посмотрела прямо в темные глаза.

— Ты знаешь, как испортил все?

— Я всего лишь хотел…

Бансабира положила ладонь на братские губы.

— Сплетни разошлись и будут расходиться и дальше. Во всех моих ордах среди тех, кто знал Гистаспа хоть немного, отношение к нему переменится. Часть будет поддерживать его, отстаивая невиновность верного генерала, другая, напротив, займет твою сторону. А итог один: я не могу оставлять во главе десяти с лишним тысяч бойцов человека, в безоговорочной преданности которому с их стороны сомневаюсь.

— Но ведь он заслужил, — непреклонно шепнул мужчина, глубоко нахмурившись.

— Да, он заслужил оставить пост генерала, — согласилась Бансабира. — А ты заслужил оставить пост командира «меднотелых».

Русса вытаращился на сестру, вздрогнув.

— Ты более не доверяешь мне свою жизнь? — с опасением, упреком и непередаваемым ужасом спросил брат.

«Мне никогда и не следовало доверять её тебе».

— Ты серьезно?!

— Ты при всех сознался, что следил за мной, Русса. Те же, кто ополчится против Гистаспа, могут ополчится и против тебя. Один из вас, по твоим словам, убил Сабира Свирепого, другой шпионил за его наследницей. Зачем тебе это, если только ты не хочешь занять мое кресло?

— Но это абсурд, Бану! — Русса вскочил на ноги, взвился, как пружина. — Я не изменник! Не изменник! Клянусь!! — он ударил себя в грудь кулаком и снова упал на колено. — Клянусь, Бану! Спроси у Серта, я ни разу не возроптал в темнице! Я никогда не подставлю под сомнение твое решение! Я верен! Как я могу предать тебя, если сорокотысячная орда слышала мою присягу?!

Бансабира вытянула вверх руку, чтобы брат помог и ей встать. Как ни посмотри, а светские ясовские привычки неотрывно стали прилипать и к ней, Бансабире Изящной.

— Русса, — позвала, когда они с бастардом оба поднялись, — язык, который хочет сказать, не удержат никакие зубы.

— Но его может сдержать голова, — не согласился бастард.

— То есть я, — улыбнулась Бану. — К сожалению, ты не понимаешь, что, когда грызутся мои подданные, я страдаю.

Русса скроил физиономию, по которой читалось, что все он прекрасно понимает, и не надо держать его за дурака, и это все вообще не причем, и ерунду Бану говорит.

— Вы оба нарушили спокойствие в танааре. Вы нарушили покой и в семье, потому что, — видя остро назревший протест, Бану мигом перекрыла возможные возражения, — да, потому что Гистасп теперь тоже часть нашей семьи, Русса. Нравится тебе или нет, он наш зять. И если я накажу одного и помилую другого — я окажусь в плену пристрастий, которые может осуждать каждый. Пойми, наконец, я — Мать лагерей. Не мать Яввузов, а Мать лагерей. Единственная моя сила — в непоколебимости армии, её преданности и дисциплине. Дисциплина армии в том, что за всякий поступок неминуемо следует или награда, или наказание. И сейчас вы оба должны быть наказаны.

— Но я твой брат, Бансабира! И, главное, я сделал это во имя твоего же блага! Как я мог и дальше закрывать глаза на то, как жестоко ты ошибаешься насчет Гистаспа, зная, какой опасностью он угрожает тебе?!

Бансабира улыбнулась, положив ладонь на братскую щеку:

— Поверь, я не ошибаюсь насчет Гистаспа. И, пожалуй, никогда не ошибалась, — с долей грусти добавила танша.

— Бансабира…

— Речь не о нем сейчас. Если на то пошло, решение сместить Гистаспа с должности генерала я приняла год назад.

— Что?

Выходит, желаемое давно у него в руке, впал в недоумение Русса, и он просто по незнанию продолжал действовать опрометчиво?

— Пост генерала займет Бирхан.

— Но Бирхан возглавляет военную академию Яввузов дольше, чем я живу!

— Поэтому он отличный военный наставник, — согласилась Бансабира. — Это далеко не то же самое, что военачальник, я понимаю. Но он отлично умеет организовать дисциплину среди огромнейшего количества ребят. Его опыт бесценен, и я надеялась, что он передаст его тебе.

Русса обомлел, вытягиваясь в лице.

— Ты серьезно, сестра?

— Это твое место, Русса. Основы искусства стратегии Бирхан все равно постиг. Его заместителем я назначу Серта — тот отлично знает меня и безупречно реагирует на приказы, отстаивая мои интересы. Подсказывая Бирхану, он сумеет довести его до совершенства в тактических решениях, или, по крайней мере, сумеет вовремя сообщить, что что-то пошло не так. А ты возглавишь академию и научишься по-настоящему дисциплинировать солдат, станешь лучше разбираться в воинских талантах каждого. Этому не обучиться, возглавляя «меднотелых», которые в сравнении с любым, пусть даже опытным солдатом, бесстрашны и вымуштрованы, как легендарные герои древности. Нельзя обучиться доить коров, поедая масло, — веско подбила Бансабира.