Не гаси свет - Бернар Миньер

Рука резко поднимается, и струя спрея летит ей в глаза. «Гадина-а-а-а-а!» — кричит дылда. Она отшатывается и едва не падает. Складывается пополам. Закрывает лицо ладонями и надсадно кашляет. Кристина закрывает половину лица шарфом, толкает девицу ладонью внутрь квартиры, входит за ней и захлопывает дверь. Корделия судорожно трет веки, из глаз у нее текут слезы, она захлебывается кашлем, а Кристина тыкает электрошокером ей между лопатками на уровне шеи. Майка у стажерки такая тонкая, что ее противница чувствует позвонки. Удар в пятьсот тысяч вольт: потрескивание, голубой свет электрической дуги… Тело Коринны Делии сотрясает дрожь, ноги у нее подкашиваются, и она падает, как марионетка, у которой обрезали ниточки. Еще пять секунд — и дело сделано. Конец игры. Девушка валяется на полу — она в сознании, но совершенно дезориентирована и не способна подняться. Электрический разряд мгновенно купировал связь между ее мозгом и мышцами.

Кристина ставит сумку на пол и открывает молнию. «Ну что, каково это — превратиться из палача в жертву? Странное чувство, да? Вряд ли тебе понравилось. Подожди, то ли еще будет…»

Мумия. Широкий металлизированный скотч обмотан вокруг лодыжек и икр, груди и рук.

«Мумия» лежит на полу. На боку. В позе эмбриона. Руки образуют букву L, запястья и ладони склеены вместе. Видны только колени, локти, ключицы — и верхняя часть головы. Шея, подбородок и рот тоже скрыты под несколькими слоями клейкой ленты, поэтому дышит жертва довольно шумно.

Глаза ее мечут искры, в них застыли злоба и изумление. Корделия мычит, дергается, извивается, как червяк на крючке. Кристина сидит в метре от нее, на журнальном столике, и наблюдает, похлопывая дубинкой по ладони.

— Ну как, не слишком больно было? — спрашивает она. В инструкции сказано, что эта штука не оставляет ни следов, ни физических травм. Вруны.

— Гггрррмммхх… — пытается ответить связанная.

— Заткнись.

Конец дубинки касается обнаженного места на спине Корделии, рядом с ожогами от электрошокера. Стажерка вздрагивает.

— Это не планировалось, — равнодушным тоном сообщает ей мадемуазель Штайнмайер.

— Гггрррммммхх…

— Заткнись!

— Ддда… пппош… ла… ттты… ввв…

Кристина вздыхает и смотрит на одну из коленных чашечек своей жертвы. Выпуклая треугольная косточка под тонкой бледной кожей. Ей не по себе, она колеблется, и на секунду у нее в голове мелькает мысль: «Остановись — сейчас, сию же минуту, пока не поздно!» Она, конечно, представляла, как все будет, но одно дело — воображать, и совсем другое — совершать реальные действия. Руки вдруг задрожали, а ноги стали ватными, так что пришлось напрячься, чтобы не выдать слабину. Штайнмайер прицелилась и ударила: дубинка с легким шумом рассекла воздух. Кость отозвалась странным, похожим на всхлип звуком. Стажерка выпучила глаза и закричала, но скотч превратил ее вопль в сдавленное ржание. По щекам Корделии текли слезы, а глаза девушки теперь выражали страдание и ненависть. Кристина испугалась, что раздробила дылде колено, и дала ей время отдышаться.

— Я сейчас сниму скотч. Если начнешь звать на помощь, закричишь — даже голос повысишь, я выбью тебе все зубы рукояткой дубинки, — ледяным тоном сообщила она… и не узнала собственный голос: жесткий, металлический… «Другая» мадемуазель Штайнмайер вытесняла прежнюю. «Она ведь тебе нравится, разве нет? Себе ты можешь в этом признаться. Частица цивилизованной, благоразумной, полной добрых — и лицемерных! — чувств Кристины осуждает твое поведение, но ты не можешь не думать, как сладко вершить правосудие собственными руками. Отвечать ударом на удар. Как в Ветхом Завете. Признайся — тебе нравится новая Кристина».

Корделия наконец осознала, что расклад изменился, и энергично закивала. Ее противница наклонилась к ней и сорвала ленту с ее губ. Стажерка поморщилась от боли, но не издала ни звука.

— Спорим, ты такого не ожидала, а? Не думала, что Кристина-идеальная-жертва, Кристина-удобнейшая-мишень, бедная-несчастная-Кристина превратится в опасную-психопатку-Кристину? — усмехнулась ее коллега. — Видишь, я теперь даже разговариваю иначе. То, что вам удалось сотворить со мною за несколько дней, воистину достойно восхищения…

Стажерка не вымолвила ни слова. Она смотрела снизу вверх и лихорадочно пыталась оценить свои шансы.

— Главный вопрос, — вкрадчивым тоном продолжила Штайнмайер, — заключается в следующем: что скрывается за этим самым «вы».

Бывшая сотрудница не спускала с нее глаз — и ничего не говорила.

— Это был вопрос… Ты что, не уловила интонацию? — поинтересовалась Кристина.

Ответа по-прежнему не было.

— Корделия… — угрожающе начала женщина, поднимая дубинку.

— Не спрашивай меня об этом. Пожалуйста! — подала наконец голос ее противница.

— Ты не в том положении, чтобы отказываться.

— Можешь снова ударить, я все равно ничего не скажу…

— Мне придется причинить тебе боль…

— Зря потратишь время.

— Я так не думаю. Да и времени у меня теперь предостаточно…

Тон Кристины был ледяным, голос звучал все спокойней, и в глазах замотанной скотчем девицы заплескалась паника. Она была почти уверена, что Кристина рехнулась.

— Умоляю, остановись… Он на все способен… Я знаю, что он за мною следит… — забормотала стажерка. — Сматывайся, пока не поздно… Ты сама не понимаешь, что творишь. Не знаешь, с кем имеешь дело, и не представляешь, насколько он опасен.

Штайнмайер сокрушенно вздохнула:

— Я не о том спрашивала, Корделия. Кто? Больше я ничего не хочу знать.

— Уходи. Уходи, пока не поздно… Я ничего не расскажу о случившемся, обещаю.

Кристина не шевельнулась, и стажерка повторила:

— Ты даже вообразить не можешь, на что он способен…

Вооруженная дубинкой женщина вздохнула и снова заклеила своей жертве рот, прижав скотч как можно плотнее. Глаза стажерки округлились.

Мадемуазель Штайнмайер посмотрела на ее костлявое плечо, выступающее из-под рукава футболки, примерилась, подняла дубинку и нанесла удар по ключице. Кость хрустнула, и лицо Корделии исказила немыслимая боль, а из-под ресниц ручьем полились слезы.

Кристина подумала, что девушка могла потерять сознание, и освободила ей рот:

— Уверена, что ничего не хочешь сказать?

— Иди на хрен…

Склонившаяся над стажеркой женщина задумалась. Да, она стала другим человеком — но не палачом же! Можно ли квалифицировать ее действия как «незаконное лишение свободы и пытки» — с точки зрения правосудия? Безусловно. «В конечном итоге, — подумала она, — каждый руководствуется собственными принципами и моралью. У каждого свои правила…» Настоящая пытка — вовсе не то, что происходит сейчас, худшее может начаться потом…

— Уходи, — молящим тоном произнесла Коринна Делия. — Он причинит тебе зло. И мне тоже.

— Похоже, что мне он его уже причинил… — с горькой усмешкой ответила Кристина и вернула скотч на место. Однако сомнение и страх уже просочились в душу. Ее жертва выглядела по-настоящему испуганной. Что за человек способен наводить подобный ужас?

Нужно действовать. И способ добиться результата есть. Омерзительный, тошнотворный, но есть.

Штайнмайер достала из сумки каттер и перехватила обезумевший взгляд стажерки:

— Антон спит?

В глазах девушки плескалась свирепая ярость.

— Хочешь, чтобы я занялась твоим малышом? — Кристина снова сняла скотч с ее рта.

— Убью тебя, сука, если с его головы упадет хоть волосок! — прошипела Корделия. — Ты этого не сделаешь… Ты блефуешь, играешь в игры. Ты не из тех, кто способен на подобное.

— Была не способна. Раньше была… До того как…

— Ты не сможешь… — Голос девушки дрогнул.

— Неужели? Тогда смотри: вот что вы со мной сделали.

Журналистка встала и пошла в соседнюю комнату. Толкнув приоткрытую дверь, она почувствовала, как ее ноги наливаются свинцом. Ребенок мирно спал в коляске, над которой висели погремушка и подвеска с месяцем и планетами. Кристина подошла ближе: ее рука с ножом задергалась, как у больного паркинсонадой, а в висках застучала кровь. Корделия не ошиблась — это был блеф чистой воды, хотя… Женщина протянула руку… Ч-ч-ч-ерт!.. И тихонько ущипнула малыша за пухлую розовую ладошку. Антон открыл глаза и заплакал, Штайнмайер повторила попытку, и он заорал во все горло.

— Вернись! — крикнула молодая мать. — Умоляю тебя! Я все скажу!!!

Она зарыдала.

Не поддавайся. Сконцентрируйся на своем гневе.

Кристина вернулась в гостиную. Ребенок орал как резаный. Корделия посмотрела на нее глазами больной собаки и заговорила, захлебываясь словами: