Задание Империи - Олег Измеров

— Логично. И есть какие-нибудь идеи?

— Разве что только сухой паек — супом из пакета. Просто так есть нельзя, а если не доставили — развести костры и заварить в котелках. Его варить недолго, просто высыпать в кипяток, и через несколько минут будет. Не айс, конечно, но если ничего нет…

— Что такое айс и как делается суп из пакета?

— Айс — непереводимое выражение. Юмор двадцать первого века. Ну, типа не фонтан… господи, ну как на ваш-то перевести… а, вот: эрзац, суррогат. Суп из пакета — сушеные овощи, мясо, вермишель, ну и пряности всякие. Высыпать в кипяток, чуть поварить и есть.

— Что-то вроде суповых брикетов. Понятно.

— Ну, не совсем. Суповые брикеты я еще помню в детстве. Их хоть грызть можно. А здесь высушивание в вакууме.

Шторы на раскрытых окнах салона захлопали под легким ветерком, налетевшим со стороны леса.

— Хоть продует, — вздохнул Ступин, — эти вагоны быстро нагреваются под солнцем… впрочем, вы наверняка это знаете лучше меня. Много доводилось по железке ездить?

— В советское время — да, часто.

— Мне тоже часто приходится, по делам службы. Скажите честно, а вот когда вы вначале к нам попали, в наш мир, то, наверное, часто думали о том, что вас могут здесь схватить, требовать какие-то сведения, принуждать силой что-то рассказывать?

— Не успел. Больше думал о бытовых вещах. Где заработать, где устроиться, дальше все как-то само пошло.

— Правильно. Зачем к чему-то принуждать, если есть общие интересы? Тем более, вы человек работы, вы без нее не можете, вы спешите передать знания, опыт этому миру, чувствуя себя старше его и мудрее… Знаете, у нас в этом плане много общего, — он оперся руками сзади на спинку стула, — я тоже не могу жить без своей работы. Все накопленное стараюсь передать подчиненным, тому же Быгову — спасибо, что его спасли… И еще между нами общее — то, что мы с вами в один момент потеряли свои семьи.

— Поэтому вас и выбрали для контакта?

— Что?

— Извините, это наверно, был бестактный вопрос…

Ступин оторвался от спинки стула и прошелся по салону.

— Ну почему же… Для вас этот вопрос логичен. Если я скажу — «Да, поэтому»?

— Выходит, они знали? Знали, откуда я и в каком буду положении?

— Однако, у нас с вами гораздо больше общего, Виктор Сергеевич…

— Учусь.

— Хорошо. Скажем так: были сведения, но не было известно, не подкинул ли Канарис нам дезинформацию. Да, да, про первого контактера. И что на нашей территории будет второй. Мессинг, кстати, про вас ничего не смог сообщить. Как вы понимаете, это ставило нас в сложное положение. А вот про луч германская разведка знать не могла. Все изобретатели лучей смерти возились с простыми концентраторами энергии, а для квантового генератора надо раскрыть тайну строения вещества…

Выходит, они знали, подумал Виктор. И как только они получили доказательство, лазер — сразу вызов к «серому кардиналу».

А может, это совпадение? Почему мобильник не доказательство? Хотя, если посмотреть с их стороны… Мобильник им вообще непонятен. Он неизвестно как сделан, да и назначение — только с моих слов, а если это неправда? Во второй реальности уже были мобильники, идея была привычной, можно было смотреть только на технический уровень. А лазер — лазер они сделали из известных, привычных вещей, новой были только научные знания, которых здесь еще нет. Значит, Ступин в этом не лукавит.

Значит, весь этот апгрейд современности, каким они здесь занимались на базе бронепоездов — не главное, подумал Виктор. Он нужен для чего-то другого. Козырь в игре великих держав.

«Интересно, на что они решили меня разменять? И решили заранее или по ходу игры? Почему их мало интересовала бомба? Почему не было встречи с физиками? Думали, что бомба — дезинформация, которая должна экономически истощить страну? А сейчас почему не было встречи с ядерщиками? Что должен сказать этот теневой правитель?»

— Вы о чем-то задумались?

— Да. Стараюсь вспомнить все, что знаю о стержневых лампах.

— Не буду отвлекать. Да, вот и ужин несут. Вы не против, если накроют на троих здесь в салоне — вы, я, Елена Васильевна? Здесь свежее, чем в купе, полагаю, она не будет против.

По вагону разнесся запах чего-то аппетитного. Похоже, что это был гуляш.

22. И звезды наши алые сверкают небывалые…

— Вить, вставай! А то побриться не успеешь.

«Как хорошо, что это был сон. Тридцать восьмой, фачисты, жандармерия, немецкие шпионы — все это бред, бред, бред… Как же я сразу не догадался? Вчера я наверное, чем-то траванулся. Вон как ведет туда-сюда. Грибы! Видимо от грибов все. Дорвался до любимого продукта.»

— Леночка, ты просто не представляешь, какая ты прелесть…

— Я знаю…

Виктор с трудом разлепил глаза. За письменным столом генеральского купе сидела мадам Серпикова и причесывалась перед овальным дорожным зеркальцем в бронзовой оправе. Вагон мотало и дергало.

— Проснулся? Скоро подъезжаем.

— Боже… Как хочется обратно в объятия ночи…

— Ну, ты их не слишком пропустил. Ожидала, что тебя отпустят только к утру, — она сделала паузу и внезапно рассмеялась, — знаешь, никогда не знала, что в вагоне… Здесь, наверное, на человека что-то действует. Ритм колес, качка, крики встречных паровозов, метание отблесков по стенам, само ощущение, что куда-то мчишься. Я словно летала. «Эх вы сани, сани! Конь ты мой буланый!..»

— Любишь Есенина?

— Поэт времени первой любви. Жалко. Затянуло болото богемной жизни, начал исписываться, сочинять оды республиканским чинушам, лечился у психиатров и кончил петлей… Точно по своему стихотворению, повесился на рукаве на станции Бологое.

— Почему Бологое?

— А что, у вас он…

— В Англетере и не на рукаве. Все равно печально. А Маяковский?

— Наш Д'Аннунцио? Эмигрировал в САСШ, когда поутихло, вернулся, примкнул к правым радикалам, в один прекрасный день был найден в гостинице со снесенным полчерепа. Считают, что застрелился. Знаешь, талантливым людям плохо. Они живут в пустоте — вокруг них злоба и бездарность… Сейчас принесут завтрак.

«Это даже хорошо, что они знали. Ну, допустим, смог бы я здесь пристроиться. В конце концов нашлись бы добрые люди, присоветовали и с редакцией, и с монтерством, может, и на аудиопиратов в конце концов вышел. Но — незнакомый человек в городе, где военный завод. Откуда появился, неизвестно. И очутился бы ты в жандармерии по подозрению в шпионаже. На всякий случай. Человека, не вписывающегося в систему, проще ликвидировать, чем понять и попытаться извлечь пользу. Всегда, во все времена.»

Москва лежала в утреннем свежем тумане, сквозь который пробивалась розоватая подсветка утреннего солнца и напоминала большую деревню. Виктор не узнавал застройки возле Кутузовского; вдоль линии тянулись купеческие дома, прерываемые стандартными щитовыми домиками быстрого возведения, кое-где виднелись леса, скрывавшие будущие сооружения. Открытой Филевской линии вдоль пути тоже не было, на горизонте не маячили силуэты высоток. И только дебаркадер Киевского вокзала показался Виктору каким-то незыблемым архитектурным посланием для всех эпох.

Под вагоном заскрипели тормоза. Здесь они пели как-то необычно громко и протяжно, словно струнный квартет настраивал перед концертом свои инструменты. В тамбуре хлопнула дверь. Через окно коридора донесся шум катящихся тележек и протяжные крики: «Чемода-аны кому нести, чемода-аны!» «Таксо недорого в любой конец, кому надо!» «Свежие новости! Все утренние газеты! Покупайте свежие новости!»

В открытую дверь купе заглянул Ступин.

— Ну вот, поздравляем с благополучным прибытием.

— Интересно, а какую машину за нами пришлют? — поинтересовался Виктор.

— «Адлер» из гаража имперской канцелярии. Но мы поедем на метро.

— Почему на метро?

— Потому что этого никто не ждет. Все, начинаем движение.

Их действительно никто не ждал. Они очутились в потоке людей с чемоданами, баулами и корзинами, и Виктор понял, что тут надо держаться рядом и не отставать.

— Крряса-авица! Няр-р-родна-я! — раздался чуть позади голос человека, явно не проспавшегося. На голос навстречу поспешил полицейский в белой форме. Виктор чуть было не обернулся, но тут же подумал:

«А вдруг это провокация? Внимание отвлекают?.. Черт! Откуда здесь советская песня? Может это знак? Из второй реальности? Или даже первой? Альтеншлоссер говорил, что если ФСБ может перебрасывать людей, то этого вряд ли скажут…»

Он скосил глаза вправо, насколько это возможно и тут же остолбенел.

Прямо перед ним на рекламном щите висела огромная афиша с Орловой и Ильинским и красными курсивными буквами по дуге: «Волга-Волга».