Поединок 18 - Эдуард Хруцкий

Они с Мартыновым вышли, а через некоторое время Алфимов вывел этих двоих.

– Наворовали, сволочи, – обратился он к Мартынову. – Арестовать.

– Вы, Федор Яковлевич, не расстраивайтесь, – Бахтин дотронулся до кожаного рукава Мартынова, – это всегда было и всегда будет.

– Нет, не будет, – зло ответил Мартынов, – выжжем каленым железом. – Ну-ну, давайте. Где швейцар? – Здесь я. – Пошли. В кухне Бахтин сел рядом со швейцаром. – Ну, братец, излагай.

– Приехали они заполночь… Значит, мне позвонили. Я им: кто, мол? Они: мы из чеки. Я открыл. Старший ихний одет как барин, с кольцами…

– Стоп. – Бахтин достал фотографию Сабана. – Он?

Швейцар повернул карточку к свету, поглядел внимательно. – Ну! – Точно он. – Они документы показывали? – Бумажки, везде штамп ЧК. – А этого не было? – Бахтин достал фото Рубина.

– Был, господин начальник, точно, он мне-то документы и показывал. – Литвин! – позвал Бахтин. И когда тот вошел, скомандовал: – Снимите показания. – Опознал? – В цвет.

На Лубянке Мартынов позвал Алфимова в свой кабинет. – Миша, ты знаешь, кого убили на Сретенском? – Консула с женой.

– А ты знаешь, что его жена – первая любовь Бахтина. Мне Литвин об этом рассказал. – Ну прямо роман, Федор.

– Только с плохим концом. На Александре Петровиче лица нет. Такое пережить. Тюрьму нашу, потом смерть любимой. – Так, что делать? – Что делать, что делать… Мартынов полез в шкаф, вынул пузатую бутылку.

– Коньяк. Французский. Дай ему, пусть душу облегчит. И закуску приготовь.

Бахтин вошел в комнату своей группы. Никого не было. На его столе стояла открытая бутылка коньяка «Финь-Шампань» и тарелка с консервированным мясом. Бахтин посмотрел на это великолепие, и что-то дрогнуло в его душе. Нет, не все сволочи в этом мире и даже в доме этом. Люди остаются людьми; со своими грехами, добротой, любовью, какая бы власть ни пришла в этот город. Он налил полный стакан и залпом выпил. Ему стало тепло и грустно. И предательски по лицу потекли слезы.

Разбудили его голоса. Бахтин скинул пальто, которым его кто-то заботливо укрыл, и сел на диване. В комнате была вся группа. – Доброе утро. – Выспались? – спросил Алфимов. – Сколько времени-то? – Два пополудни.

Через час Бахтин и Мартынов сидели в кабинете Манцева.

– План ваш, Александр Петрович, хорош, слов нет. Значит, инструктор милицейских курсов Чечель согласен? – Согласен.

– Странная история, неужели Усов не знал, что полковник сдал деньги. – Мартынов закурил.

– А как он мог до этого дознаться? – Бахтин достал из бумажника расписку Красного Креста. – Вот видите, все до копейки передано.

– Ну что ж, – Манцев встал, – пойду доложу Дзержинскому.

– Мы такие вопросы раньше решали на уровне начальника сыскной. – Бахтин прищурился насмешливо.

– Дело уж больно склочное, шведы телефонируют в Наркоминдел по три раза в день. Что вам надо для проведения операции?

– Тысячи две франков, наших денег побольше, хорошие мужские вещи, модную женскую одежду, квартиру и людей. – Это не проблема. – Тогда я начинаю.

Бахтин шел по Маросейке. Улицу замело, дворники-подлецы не работали, поэтому пробираться приходилось по узкой, протоптанной дорожке. День был солнечный, яркий. Снег искрился на солнце. Над домами в безветрии стоял печной дым. Спокойной была утренняя Москва, радостной, словно в преддверии Рождества. Вот навстречу заскользила по намятому снегу барышня в синей бархатной шубке с песцовым воротником. Стрельнула в Бахтина лукавыми серыми глазами и пронеслась мимо.

Война войной, переворот переворотом, а люди живут, радуются, на свидания бегают. Живет Москва, живет!

Бахтин свернул в Колпачный и приятно удивился. Тротуар был аккуратно разметен.

Он оглянулся, перепроверяя, и зашел в дверь с надписью на стекле «Антиквариат».

Звякнул колокольчик, Бахтин спустился на две ступеньки и попал в мир старых вещей.

Ничего особенно дорогого он не увидел. Темные от времени картины с ликами неведомых чиновников и штатских господ в старинных камзолах, бронзовые часы с грудастыми наядами и могучими мужиками, шкатулки прекрасной резьбы, целый табун каслинских чугунных коней.

Много вещей собрал Каин в своем магазине, но, видимо, самое ценное для подлинных любителей прятал где-то в закромах.

– Кто там? – Бахтин услышал знакомый голос и шаркающие шаги.

Появился Фролов в теплой фуфайке и полосатых брюках, заправленных в валенки. Он взглянул на Бахтина и сказал: – Кто видел? – Нет. – Тогда в задние комнаты прошу.

До чего же квартира московская на питерскую похожа. Тот же буфет огромный, лампа под зеленым абажуром на цепях под потолком, диван с зеркальцем, плюшевые кресла.

– А у тебя, Петр Емельянович, все по-старому. Впрочем… – Бахтин подошел к дивану. Над ним висел картонный плакат с плохо выполненными стертыми фотографиями и надписью «Вожди революции». – Вместо государя императора повесил?

– Именно, именно. Каждая власть от Бога. – Фролов назидательно поднял палец. Посмотрел внимательно на Бахтина.

– Потрепала вас тюрьма, господин коллежский советник, совсем с лица спали. – Есть немного.

– А мне верные люди сказали, что расстреляли вас. Я заупокойную у Ивана Воина заказал. А вы бежали, значит. – Не рад? – Если честно – рад. И денег дам, и схороню.

– Спасибо тебе, Петр Емельянович, только выпустили меня. – Быть не может! – Вот слушай… – Один секунд, я только закусить соображу.

За коньячишком хорошим, да закусочкой Бахтин поведал Каину о своих злоключениях.

Все рассказал, особенно подробно о разговоре с покойным Адвокатом.

– Да, Александр Петрович, что же получилось, вы, скажем так, полковник, кавалер императорских орденов, в чекисты пошли.

– Нет, Петр Емельянович, у меня к Сабану и Лимону свой счет. Я с них получу. – Понимаю. А не боитесь?

– Опасно, конечно, но надо. Теперь у меня к тебе, Петр Емельянович, два дела. – Говорите. – Первое, как к моему агенту… – Ох, уволили бы вы меня от дел этих. – О том тоже поговорим. К тебе придет Сабан. – Уверены?

– Уверен. Ты ему скажешь, что вот этот человек продал тебе десять тысяч франков. – Бахтин положил на стол фото Чечеля. – Одет был в бекешу офицерскую, фуражку с наушниками, суженки и сапоги. Сабан спросит, где его найти. Ответишь, что он в кафе «Бом» на Тверской. – И все? – засмеялся Каин.

– Все. На этом твоя служба в сыске закончена.

Бахтин встал, вышел в прихожую, из кармана пальто вынул сложенную вдвое папку с агентурным делом «Макаров». Вернулся в столовую, положил папку на стол. – Проверь, Петр Емельянович, здесь все.

Каин схватил папку, достал из ящика комода очки, подошел к окну. Читал он долго, потом открыл дверцу голландки и кинул папку в огонь.

– Вот за это спасибо. Век помнить буду. Так какое второе дело-то?

– теперь, Петр Емельянович, я тебя не как агента прошу, а как авторитетного Ивана, не как сыщик прошу, а как человек, в тюрьме настрадавшийся.

Бахтин налил в фужер коньяк, выпил. Каин, хитро прищурившись, смотрел на него. Он понимал, что агентурное дело ничего не стоит. Слову Бахтина поверит любой московский жиган. Скажи он кому, и найдут его, Каина, с пулей в башке. – Так говори дело-то, Александр Петрович. – Найди мне щель, куда Лимон закопался. – И только-то. – Сможешь?

– Он в Петровском дом купил, в цыганской слободе. Завтра Мишка Цыган придет, я его спрошу, вот и все. – Спасибо.

– Александр Петрович, слышал я, твоя жена в Финляндии? – Да. А тебе зачем? – Хочу через месячишко подорвать. – А граница?

– Есть человек. Да ты его знаешь, капитан Немировский.

– Значит, мы с тобой по одной тропе ходим. Запоминай: Черная речка, семь, госпожа Нечволодова. Думаю, я тебя там встречу. – А если нет?

– Тогда, – Бахтин вынул из галстука булавку, – передай ей это. Каин повертел булавку. – Дорогая вещь. – Подарок жены. Пора мне.

Бахтину повезло, на Маросейке он взял извозчика. – Первая Тверская-Ямская, 57, – назвал он адрес.

И потащились санки по снежным колдобинам. Бахтин сначала пожалел, что не сел в трамвай, но чем дальше он ехал, тем лучше ему становилось. Зимняя Москва гостеприимно распахнулась перед ним. Бульвары, засыпанные снегом, горбатые переулки Сретенки, все еще элегантная Петровка. Почти каждая улица была связана с ним невидимой нитью воспоминаний. Прекрасных и добрых. В них не было места тому, чем он занимался сегодня. Это была память о святочных обедах, рождественских балах, новогодних елках. И жили в ней веселые друзья и прелестные девушки. Все те, кого он больше никогда не увидит.

Дверь ему открыла сама Абрамова. Она узнала его сразу. – Беда какая, господин начальник? – Да нет, мне Михаил нужен.

А в коридоре уже появился Мишка Чиновник. Был он в бархатном халате с атласными бортами. – Александр Петрович, прошу. – Нет, Михаил, у меня к тебе два слова всего. Мадам Абрамова деликатно исчезла. – Ты теперь, говорят, крупье в Столешниковом? Михаил кивнул. – Нарисуй-ка мне план вашего притона.