Рекламщик в ссылке для нечисти - Полина Бронзова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Рыбьехолмские небось и клады искать собираются? — засопев, предположил косарь.
— А то! — подтвердил Завид. — И мы пойдём. Да ежели б вы видели то поле! Кладов на всех достанет.
— Ну, подумать надобно, — сказал второй косарь.
— Потолковать, — кивнул первый.
— Что ж, и подумайте, — согласился Завид. — Да не шибко долго, ко дню Купалы уж поздно будет!
Распрощавшись с косарями, они повернули обратно. Перевалило уже за полдень, и Василий, который ещё не завтракал, надеялся, что Завид свернёт к Перловке, но тот проехал поворот. Сказал, позарез надобно в Нижние Пеструшки, там их и покормят.
Нижние Пеструшки раскинулись широко, не сразу охватишь взглядом. Серые тростниковые крыши, прошитые вдоль коньков стежками прутьев, тонули в садах. С одной стороны разливалась река, отражая небо, с другой подступал лес.
Кто-то один жил особняком при дороге, и жил, как видно, неплохо: дом большой, с виду крепкий, разве что крыша имела такой вид, как будто неловкий великан примял её пальцами. Двор окружали сараи, был и навес с коновязью, и колодец-журавль.
— Корчма, — пояснил Завид. — Вот как строить надобно, а то вы конюшни у озера ставите, а постоялый двор на холме, кто ж так делает-то?
— Ну, я консультировался с местными, — возмущённо сказал Василий, — и никто и слова не сказал.
— Что ж, дело поправимое, — утешил его Завид. — Вот что: войдём, ни слова не говори, откуда ты. Люди бывают разные, смекаешь?
Василий смекнул.
В корчме в этот час были только двое. Крепкий мужик, уже немолодой, застыл с метлой, повернувшись к двери, и неласково сказал:
— Заперто ещё!
Второй, рыжий, встрёпанный — жидкие волосы лежали на голове, как посаженные на клей куриные перья — сидел за кружкой, навалившись грудью на стол, а теперь оживился.
— Да это ж, гляди-кось, Косматый, — расплылся он в щербатой улыбке.
Василий невольно пригладил кудри, но оказалось, имели в виду не его. Завид подсел к столу, потянул за собой. Тут же возникли и миски с похлёбкой, и хлеб, и раз уж Василия просили не болтать, то он и не болтал, а ел. Завид всё равно успевал говорить за двоих.
— Слышь-ко, просьба есть, — сказал он корчмарю негромко. — Надобно мне, чтобы кто в Белополье отправился. Первое — Казимира любыми путями задержать, хоть что удумайте, для чего колдун надобен, займите делом. Второе — на Купалу царь да царица должны прибыть в Перловку…
Он быстро пересказал в общих чертах, что случилось с царевичем. Василий засомневался, можно ли доверять этим людям, тем более что они, торопливо и тихо переговариваясь, хотели слать в Белополье какого-то Косого, Жбана и ещё одного по прозвищу Рыло. Вообще здесь всех звали непривычно, но эти имена были совсем уж подозрительными.
— А этот-то надёжный? — кивнул на Василия корчмарь.
Василий ощутил возмущение и подавился.
— Это же Рекламщик, — со значением сказал Завид. — Нешто не слыхал? Ну так ещё услышишь. Он в Перловке всем заправляет, а я так, сбоку припёка. Ты его запомни.
На Василия посмотрели с интересом и уважением, а он сдерживал кашель и думал только о том, не пошёл бы суп носом. Потом он всё-таки вышел за дверь, чтобы откашляться, и договаривал Завид уже без него.
В Перловку они вернулись ближе к темноте. Василий лежал на телеге, на охапке соломы, заложив руки за голову, и смотрел в выцветающее небо, где проступали точки первых бледных звёзд. Веяло прохладой, шуршала трава, задевая колёса, и в ней распевались сверчки. Лошадка шла, постукивая копытами и порой фыркая, и приятно пахло деревом и свежим сеном.
Даже на разговоры не осталось сил. Василий, правда, спрашивал Завида, что это за люди и что у них за дела, но тот отшутился. Василий лезть не стал.
Сил на болтовню не осталось и у Завида. Он лениво правил и то и дело, слышно было, зевал.
В Перловке их ждал горячий приём. Добряк решил, что своей телеги уже не увидит, так что весь день вопил, что его обокрали. Ясное дело, досталось Горыне. Добряк, видно, так его допёк, что богатырь вышел за границы и встретил телегу на дороге.
— Чести у вас нет! — гудел он. — И как не совестно? Я же вам, как людям, поверил…
— Это хорошо, что ты нас встретил, — сказал Завид, когда сумел вставить слово.
— Это ещё почему? — насторожился Горыня.
— Телегу да лошадь хозяину вернёшь. Идём, Вася, пройдёмся.
— Сам верни да в глаза ему погляди! — раскричался богатырь. — Сам прощения испроси да выслушай, что он тебе скажет! А ну, стой, лиходей проклятый!..
Но они так и бросили его на дороге, сделали крюк, обошли холм с другой стороны. Издалека видели Добряка у озера, тот махал руками у телеги. Удачно с ним разминувшись, они вернулись домой и поставили стол у двери.
Добряк пытался заглянуть, немного пошумел, но было уже поздно. На него самого пошумели соседи, и он исчез.
Дом казался таким родным, а солома — мягкой. Как ни ляг, удобно.
— Это, — сказал Василий сонно, обращаясь к Завиду. — Вообще круто, что ты пришёл.
Потом он уснул, и больше ничего в эту ночь не смогло его потревожить.
Глава 24. Василий размышляет о жизни и любви
Первые работники пришли в Перловку уже на следующий день. Хорошо, что Завид успел предупредить старосту и всех местных, кто работал у озера.
Людей встретили настороженно, да они и сами смотрели с опаской, но всё-таки работа пошла. Первым делом вокруг кладбища поставили ограду, укрепили, и только теперь Василий спохватился, что забыл о калитке. Другие тоже хороши, сами не вспомнили до последнего.
— Ничё, — махнул рукой Тихомир. — Вроде у нас пока никто помирать не собирается, а ежели и помрёт, то мы это… Как там говорят в твоих землях? Порешаем.
На том и сошлись.
Добряк немного притих. Что-то ещё ворчал о приблуде, но вынужден был согласиться, что помощь Завида оказалась весьма кстати. Дочь свою, правда, всё так же старался к нему не подпускать, но сделал огромный шаг: прислал жену, передал мёда, и орехов, и ещё какого-то густого варева вроде овощного рагу — как раз к обеду.
Уж на что Бажена была суровой, но и у неё взгляд помягчел, так Завид благодарил и нахваливал. А когда ушла, он сказал:
— Ты, Василий, бери хоть всё. Из её рук я ничего есть не стану.
— Это ещё почему? — спросил Василий и с подозрением осмотрел горшок, даже принюхался.
— Да ты не
