1968. Год, который встряхнул мир. - Марк Курлански

Массовые собрания и публичные встречи, начавшиеся зимой, весной стали проходить чаще, и многие из них демонстрировали по телевидению. Показывали, как студенты и рабочие с вызовом задают правительственным чиновникам трудные, а то и недружелюбные вопросы. Большинство чиновников в стране были серыми, никому не известными бюрократами, и те, кто хорошо умел выступать перед телекамерами и прекрасно говорил в микрофон, вроде Йозефа Смрковского, стали теперь национальными медиазвездами.

Возможно, Дубчек рассчитывал удовлетворить общество, дав ему лишь глоток демократии. Однако это было не то, на что все надеялись. Чем больше люди получали, тем большего хотели. Все чаще звучали требования создания оппозиционных политических партий. Особенно активно пропагандировал эту идею журнал «Литерарни листы». Драматург Вацлав Гавел и философ Иван Свитак написали статью, в которой заявляли, что никаких реформ нет, а есть лишь полумеры, «проскочившие» в результате борьбы в верхах. По мнению Свитака, необходимо искоренить весь партийный аппарат. «Мы должны уничтожить его, или он уничтожит нас». Пресса, печать и радио были в авангарде политических реформ. Их сотрудники знали, что, хотя государственные цензоры больше не осуществляют цензуру, они тем не менее сохраняют свои посты. Пресса хотела добиться принятия закона, запрещающего цензуру. Как сказал один редактор на радио, «свобода прессы у нас существуете разрешения партии, и эта демократия может быть отменена в любой момент». Дубчек предостерегал от эксцессов. Хотя он не говорил об этом прямо, но наверняка понимал, что Брежнев не потерпит отказа Коммунистической партии от монополии на власть.

В апреле Дубчек выпустил программу действий Коммунистической партии Чехословакии, где говорилось о «новой модели социалистической демократии». Наконец официальная позиция режима Дубчека была определена: декларировалось равенство чехов и словаков, целью правительства объявлялся социализм, указывалось, что личные мнения граждан не могут служить поводом для преследований. Это, по сути, являлось осуждением злоупотреблений прошлого и монополии Коммунистической партии на власть.

Статьи в московской «Правде» ясно давали понять, что советскому руководству не нравится происходящее. «Правда» писала о «буржуазных элементах», подрывающих социализм, а летом — об антисоветской пропаганде на чешском телевидении. Проблемой стало стремление расследовать преступления прошлого, следы которых вели в Москву. Одной из таких тайн была история с Яном Масариком. Он был министром иностранных дел Чехословакии и сыном основателя чехословацкого государства. Через два дня после коммунистического переворота 1948 года он выпрыгнул из окна (или был выброшен) и разбился насмерть. Этот случай не расследовался в течение двадцати лет, но чехи хотели наконец узнать, что же произошло. 2 апреля студенческий еженедельник напечатал статью Ивана Свитака, требовавшего заново заняться этим делом. Он указывал на очевидную причастность к нему майора Франца Шрамма, отвечавшего за связь между чехословацкими и советскими спецслужбами. И чехословацкая, и зарубежная пресса обсуждали гипотезу об убийстве Масарика по прямому указанию Сталина. Расследование репрессий 50-х годов также затрагивало Советы. Однако прошло то время, когда в Советском Союзе были готовы заниматься разбором преступлений Сталина, поскольку два главных советских руководителя, Брежнев и премьер-министр Алексей Косыгин, были далеко не последними людьми при сталинском режиме.

1 Мая в большинстве коммунистических стран было поводом для большого военного парада, во время которого демонстрировалось дорогостоящее вооружение и произносились длинные речи, но в Праге никогда не исчезало дыхание древнего праздника весны. Тремя годами ранее Аллен Гинзберг был избран «королем мая» в Праге, а затем вскоре выслан. В этом же году в майский праздник люди вышли на улицы с транспарантами и флагами в руках. Кто-то нес американский флаг, а кто-то — израильский. То, что было запрещено год назад, теперь стало модно. На транспарантах было начертано: «Меньше монументов, больше мыслей», «Заниматься любовью, а не воевать», «Демократия любой ценой», «Разрешить отъезд в Израиль», «Я хотел бы увеличить численность населения, но у меня нет квартиры».

Официальные гости на трибунах чувствовали себя неуютно. Болгарский посол пришел в ярость, когда увидел, что на транспаранте Македония, на которую претендовала Болгария, обозначена как принадлежащая Югославии. Толпа окружила Дубчека. Сотни людей хотели пожать руку своему высокому улыбчивому лидеру. Полиция вмешалась, чтобы вызволить его, и затем, вспомнив, как полицейские силы были использованы год назад, пражские партийные функционеры подошли к микрофону, извинились и объяснили, что Первого секретаря обступило слишком много граждан. Полиция не чинила насилий, и люди, кажется, проявили понимание. Но представители стран советского блока были шокированы происшедшим. Ночью демонстранты маршем прошли к польскому посольству, желая выразить протест против жестокого обращения с польскими студентами и антисемитской кампании, в ходе которой евреев продолжали выдворять с их родины — Польши. Через двое суток последовали еще более активные протесты в адрес Польши. Затем Дубчек внезапно выехал в Москву.

Отсутствие объяснений этому породило серьезную тревогу в Чехословакии. Чехов не успокоило коммюнике Дубчека, который сообщал, что «у хороших друзей не принято прятаться за дипломатический этикет» и что Советы не скрывают своих сомнений в том, что «процесс демократизации в Чехословакии не является атакой на социализм». Видимо, Дубчек хотел сказать: у Советской власти есть определенные основания так думать. «Коммунистическая партия Чехословакии не раз предостерегала от подобных “крайностей”», — добавил он. Это заявление не успокоило граждан Чехословакии, а его поездка не придала должной уверенности советской стороне.

Нелегко было привлечь к себе внимание в мире 9 мая 1968 года. Колумбийский университет и Сорбонна были закрыты. Студенты на улицах Парижа строили баррикады. Бобби Кеннеди выиграл предварительные выборы в Индиане и обеспечил себе место среди претендентов на выдвижение своей кандидатуры на президентских выборах. В Париже начались мирные переговоры. Покупатели сметали с полок нужные и ненужные товары. Наряду со всем этим распространился слух о том, что советские войска концентрируются в Восточной Германии и Польше, нацеливаясь на границы Чехословакии. Журналисты, которые пытались проникнуть в приграничные районы для выяснения ситуации, задерживались польскими дорожными патрулями. За день до этого руководители социалистических стран Живков (Болгария), Ульбрихт (ГДР), Кадар (Венгрия) и Гомулка (Польша) встретились в Москве и выпустили совместное коммюнике о положении в Чехословакии, которое было весьма запутанным и уклончивым даже по коммунистическим меркам, поэтому трудно было выявить, какую мысль оно выражало. Надо ли было понимать дело так, что лидеры стран советского блока решили начать вторжение?

На следующий день чешское агентство новостей сообщило: речь идет о плановых учениях армий стран Варшавского Договора, о которых извещалось заранее. Нив самой Чехословакии, ни за ее пределами никто до конца не поверил этому объяснению, но по крайней мере кризис, как казалось, был преодолен — пока.

С приходом новой свободы в Чехословакии произошел всплеск в развитии культуры. Длинноволосая молодежь в голубых джинсах продавала программки выступлений джазовых и рок-групп и театральных постановок. В Праге, которая всегда была театральным городом, весной 1968 года работало двадцать два театра. Тэд Шульц с энтузиазмом писал в «Нью-Йорк тайме», что «Прага, в сущности, является городом, западным по духу, начиная со стиля и характера культурной жизни и кончая недавним увлечением свитерами с высоким воротом». Он отмечал, что не только артисты и интеллектуалы, но и чиновники из министерств и даже таксисты одевались в такие свитера самой различной расцветки.

Действительно, Прага, являвшая собой сплав славянской и немецкой культуры, всегда больше походила на города Западной, а не Центральной Европы. Это — город Кафки и Рильке, где немецкий был вторым языком. Это оставалось одним из главных отличий Праги от словацкой столицы Братиславы, которая представляла собой типичный центральноевропейский город, где не говорили по-немецки.

Ведущим джазовым клубом в Праге в ту весну была «Редута», расположенная вблизи от сквера Венцеслава. «Редута» была небольшим помещением, рассчитанным на сто человек, но куда приходило гораздо больше народу. Накануне эры Дубчека этот клуб приобрел известность благодаря первой чешской рок-груп-пе «Аккорд-клуб». Гавел, не раз посещавший его, писал: «Я не понимал этой музыки по-настоящему, но не требовалось особых умственных усилий, чтобы понимать: они играют и поют совершенно иначе, чем при исполнении «Крыстынки» или «Прага — золотой корабль» — официальных хитов того времени». Шульц, побывавший здесь весной 1968 года, передавал, что музыканты играют вариации в духе Дэйва Брубека «с налетом босановы».