Ганнибал - Лансель Серж

Как когда-то Сципион, отбывавший на покорение Испании, Фламинин имел в голове четкий план предстоящих действий. Вообще говоря, его многое роднило со Сципионом: молодой патриций, он добился консульской должности в возрасте тридцати лет, «проскочив» через промежуточные назначения (так, он никогда не служил претором). Как и Сципион, он был страстно влюблен в греческую культуру, и если в Риме подобные умонастроения считались подозрительными, то в самой Греции они, бесспорно, признавались высшей добродетелью. Фламинин немедленно переправился в Эпир и уже оттуда с боем взял Аой. Поведение обитателей Эпира и их реакция на римско-македонский конфликт побудили его выступить с манифестом, обращенным к Филиппу. Если царь Македонии желает мира, говорилось в этом манифесте, он должен отказаться от всех своих владений в Греции, в том числе тех, что достались ему по наследству, в частности, от Фессалии. Филипп с негодованием отверг это предложение, но уже короткое время спустя вынужден был спешно отступить в долину Темпе, преследуемый римскими легионами. В это время Фламинин захватил Фессалию и вышел к берегам Коринфского залива. Однако попытка взять штурмом укрепленный Коринф, который защищал македонский гарнизон, не увенчалась успехом.

К концу года в Никее, близ Фермопил (область Локрида) между Филиппом и римским консулом с его союзниками — Пергамом, Родосом, Этолией и Ахейским союзом, который в конце концов также отвернулся от Македонии, — состоялись переговоры. Но они зашли в тупик. Так же безрезультатно завершились переговоры, параллельно организованные Фламинином в римском сенате. На самом деле Фламинин просто тянул время, надеясь остаться во главе армии еще на один срок, теперь уже в ранге проконсула. Так и случилось. Несколько месяцев спустя, в июне 197 года, противники встретились в решающем бою на земле Фессалии. Сражение разыгралось на южном склоне горного кряжа под названием Киноскефалы — по-гречески «собачьи головы»; здесь, на сильно пересеченной местности, римские легионы доказали свое преимущество перед македонской фалангой, со времен Александра считавшейся непобедимой. Филипп предпочел отказаться от дальнейшей борьбы.

На очередной встрече в Темпе он заявил, что готов принять условия мирного договора, прежде отвергнутые на переговорах в Никее. Со своей стороны, Рим, озабоченный беспорядками в Цизальпинской Галлии и широкомасштабным восстанием в Испании, не меньше самого Фламинина торопился покончить с македонской войной. И сенат утвердил документ, в соответствии с которым Филипп обязался «сдать» все города, где стояли его гарнизоны, до начала Истмийских игр (Полибий, XVIII, 44, 4).

Первые по значимости после Олимпийских, Истмийские игры состоялись летом 196 года в богатом и процветающем Коринфе. Фламинин знал, что среди греков бродят тревожные слухи, всячески подогреваемые возмущенными этолийцами, которых он лишил статуса союзников [130], о том, что, дескать, Греция просто сменила хозяина. Чтобы положить им конец, проконсул задумал эффектный трюк, для демонстрации которого, как отмечает в своей недавней работе современный историк (J. L. Ferrary, 1988, pp. 86–88), идеально подходил именно Коринф — город, с начала V века до н. э. считавшийся столицей эллинского мира. Перед открытием Истмийских игр, едва отзвучали ликующие трубы, глашатай торжественно зачитал составленный Фламинином манифест: «Римский сенат и Т. Квинктий, верховный главнокомандующий, победивший царя Филиппа, даруют свободу коринфянам, родосцам, локрянам, евбейцам, ахейцам Фтиотиды, магнесийцам, фессалийцам и перребийцам, оставляя за ними право жить по своим законам, не требуя дани и убрав свои гарнизоны» (Полибий, XVIII, 46, 5; Тит Ливий, XXXIII, 32, 5). Читая это перечисление, легко заметить, что Фламинин гарантировал свободу грекам, которые ею и так располагали, и возвращал независимость бывшим подданным Филиппа. Тем не менее несколько римских гарнизонов были временно оставлены в крепостях, которые сам Филипп цинично называл «оковами Эллады» — Деметриаде в Фессалии, Халкиде в Евбее и Акрокоринфе. Рим принимал меры предосторожности против Антиоха, который успел уже перейти Геллеспонт и вступить на территорию Европы.

Политика Антиоха и отъезд Ганнибала в ссылку

Отомстив за унижение, пережитое при Рафии, и вернув себе Келесирию, Антиох выждал еще два года, чтобы воспользоваться итогами римско-македонской войны для расширения собственных владений в Малой Азии. Трудности, переживаемые Филиппом начиная с 198 года, развязали ему руки. В 197 году он с большими силами — сухопутными и морскими — выступил в поход. В Ликии, на южном побережье современной Турции, он добился подчинения ряда городов, находившихся в зависимости от Птолемея, в частности Ксанфа, а затем, подстегиваемый полученной летом вестью о поражении Филиппа при Киноскефалах, продвинулся дальше, к северо-западу, и восстановил свою власть над греческими полисами, расположенными на побережье Эгейского моря. Достаточно тонкий политик, он не решился задевать родосцев, за которыми оставался контроль над такими исконно лагидскими владениями, как Галикарнас и Самос, и не стал покушаться на суверенитет наследника Аттала Евмена, правившего Пергамом, зато с легкостью завладел крупным городом Эфесом, принадлежавшим Птолемеям, не позже зимы 197 года взял Абидос и весной 196 года добрался до Херсонеса Фракийского.

Тем не менее, прежде чем пересечь пролив, Антиоху пришлось столкнуться с сопротивлением двух городов, издавна связанных союзом с Атталом Пергамским, — Смирной в Ионии и Лампсаком в Эолиде, ближе к северу. Оба города воззвали к заступничеству Рима, причем жители Лампсака, считавшие себя наследниками Трои, основывали свою просьбу о защите дальним родством, якобы связывавшим их с легендарным основателем Рима Энеем. Рим, только что отстоявший от притязаний Филиппа собственно Грецию, теперь звали на помощь и малоазийские греки. И тут Антиох решил пустить в ход дипломатию. Из расположенной на Галлипольском полуострове Лисимахии, где он тогда стоял, он накануне Истмийских игр направил в Коринф посольство с явной целью подольститься к римлянам, но его посланцев ждал довольно прохладный прием. Однако уже осенью 196 года в Лисимахию с ответным визитом прибыло римское посольство, возглавляемое консулом 199 года Л. Корнелием Лентулом, на которого возложили задачу выступить посредником между Птолемеем и Антиохом. Вместе с бывшим консулом прибыли трое уполномоченных, которые впоследствии, весной 193 года, возобновят начатые переговоры. Царь встретил послов сурово, высказав им упрек за вмешательство Рима в азиатские дела. На вопрос о захвате Херсонеса Фракийского Антиох отвечал, что всего лишь вернул себе город, больше века принадлежавший Селевкидам. И в завершение буквально огорошил римлян неожиданной новостью. По его словам, лагидский Египет, истощенный войной, добровольно согласился признать утрату своих владений в Сирии и Малой Азии, а в знак примирения с Антиохом готов одобрить брак его дочери Клеопатры с молодым Птолемеем V. Но переговоры вскоре пришлось прервать, потому что до его участников докатился слух о смерти Птолемея, впоследствии оказавшийся ложным. Тем не менее царь отбыл в Антиохию, оставив вместо себя своего второго сына Селевка. Следующей весной (195 года) он вернулся во Фракию с подкреплением.

Он все еще находился во Фракии, когда летом 195 года произошло событие, на много лет вперед связавшее его судьбу с судьбой Ганнибала.

Читатель, должно быть, помнит, что за тот год, что Ганнибал провел в Карфагене в должности суффета, он успел обзавестись изрядным числом серьезных врагов. Тит Ливий (XXXIII, 45, 6), повторяющий здесь Полибия, чей рассказ о событиях 196–192 годов, к несчастью, утрачен, хронологически точен — в отличие от Непота («Ганнибал», 7) и Аппиана («История Сирии», 4), указывающих в качестве даты 196 год, — когда сообщает, что представители враждебной Ганнибалу фракции Совета старейшин слали в Рим письмо за письмом, обвиняя суффета в тайных контактах с Антиохом. Римский сенат посвятил обсуждению этого вопроса одно из своих заседаний, во время которого Сципион, занимавший в 199 году должность цензора, а в 198-м — princeps senatus, использовал весь свой авторитет, чтобы не дать хода этим слухам, считая их безосновательной клеветой. Тит Ливий (XXXIII, 47, 4), по-видимому, передает здесь подлинную речь Сципиона Африканского, изложенную Полибием в утерянной части его «Истории»; он излагает ее так: «Недостойно римского народа принимать на веру измышления ненавистников Ганнибала и унижать римское государство, вмешивая его во внутренние раздоры карфагенских партий». Благородные слова; жаль, что к ним никто не прислушался. Сенат принял решение направить в Карфаген посольство, уполномоченное призвать Ганнибала к ответу перед Советом старейшин по обвинению в сговоре с Антиохом, преследовавшим цель тайной подготовки к войне. В посольство вошли Гней Сервилий Цепион, консул 203 года, и М. Клавдий Марцелл, чей срок консульства истек весной 195 года. И тот и другой принадлежали к родам, враждебным Сципионам. В качестве помощника с ними отправился «знаток карфагенских обычаев» Кв. Теренций Куллеон — тот самый сенатор, которого Сципион в 202 году освободил из карфагенского плена.