По большому счету - Евгения Письменная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Получив согласие ЦБ, «Роснефть» тут же объявила о размещении облигаций на огромную сумму – восемьсот миллиардов рублей. Такого объема российский рынок не видел никогда[448]. Как только «Роснефть» сообщила о таком размещении облигаций, стали происходить чудеса: Московская межбанковская валютная биржа стремглав зарегистрировала эти выпуски. Потребовался всего час, чтобы закрыть книгу заявок. Беспрецедентное размещение биржевых облигаций прошло успешно[449].
В день, когда Сечин разместил свой огромный бонд, ЦБ провел совет директоров и решил в пятый раз за год поднять ключевую ставку на 1 % – до 10,5 %[450]. Это повышение было небольшим, финансовый рынок вообще никак не отреагировал: продолжали расти цены и курс евро к рублю[451]. Участников рынка больше интересовала покупка валюты для «Роснефти».
На следующий день после совета директоров ЦБ быстро внес облигации «Роснефти» в ломбардный список[452]. Два дня ушло на то, чтобы провернуть сделку на шестьсот двадцать пять миллиардов рублей.
Дальше уже было делом техники: «Открытие» купило облигации у «Роснефти», под них заняло деньги у ЦБ и перенаправило полученные сотни миллиардов рублей в нефтяную компанию.
Игорь Иванович облегченно вздохнул.
Финансовый рынок России напрягся. Никто не понял, что за операцию провернули Сечин с Набиуллиной и почему они так и не объяснили рынку суть этой огромной сделки. И ЦБ, и «Роснефть» забыли сказать, кто покупатель этих бумаг и в чем, собственно, цель приобретения[453].
Тайная сделка с Сечиным больно ударила по репутации Набиуллиной. Рынок и так не очень доверял новому центробанкиру из-за непоследовательной денежно-кредитной политики, а тут утратил последние иллюзии.
Участники финансового рынка интерпретировали череду происходящих событий примерно так: путинская компания использует ЦБ в своих шкурных интересах. Печатный станок обслуживает не денежную политику, а частные интересы. Такое объяснение большинству казалось логичным, тем более что ни сам ЦБ, ни «Роснефть» ничего не хотели объяснять[454]. Никто понятия не имел, как «Роснефть» собирается использовать полученный огромный объем валюты. Все стали готовиться к тому, что он одномоментно вывалится на рынок.
Непрозрачная сделка разогрела рынок, сработала как выстрел: курс рубля продолжал снижаться, интервенции не помогали охладить валюту. Шуры-муры с Сечиным попали в спираль санкций, низкой цены на нефть, постоянно накаляющегося конфликта на Украине[455].
Подняв ставку в четверг, 11 декабря, ЦБ пообещал вернуться к этому вопросу в следующем, 2015 году[456]. Но уже в понедельник, 15 декабря, стало очевидно, что ничего не помогает: курс летит в тартарары. За четыре дня, из которых два пришлись на выходные, доллар вырос на четыре рубля. Рынок не отреагировал на совет директоров ЦБ, зато откликнулся на тайную многомиллиардную сделку Сечина и Набиуллиной. Весь день оказался нервным, четкого плана действий не было. До позднего вечера в ЦБ решали, что делать. Простых решений не было.
Набиуллиной не верили. Это был вызов. Она поняла: если не справится сейчас, то не справится никогда. Выйти из тупика мог помочь только шок. Обезумевший финансовый рынок надо окатить холодной водой, как из ушата. Центробанкиры говорят: когда все плохо, надо доставать большую базуку. Пришло время действовать.
Хотели настоящий free float – получите. Запредельно высокая ставка вместе с ним приведет финансовый рынок в ступор и поможет охладить пыл игроков по раскручиванию курса рубля. Поздним вечером Набиуллина созвала внеочередное заседание совета директоров. Холодный колкий ветер дул за окном, в холле уже нарядили новогоднюю елку, которая не радовала совсем и казалась каким-то лишним атрибутом. За столом собрались усталые и подавленные коллеги. Остановились на варианте 17 %. Именно такая ставка напугает рынок, но не завалит его, – так посчитали подчиненные Набиуллиной. Раз не завалит – значит, будет семнадцать[457]. Предупредили Кремль, правительство.
Домой разъехались за полночь. Ночная Москва утопала в предновогодних огнях. В час ночи ЦБ разослал пресс-релиз: ставка 17 % из-за инфляционных и девальвационных рисков[458]. Рядом с ЦБ, где сосредоточено много ресторанов и кафе, сновало много гуляк.
Бессонная ночь. И нескончаемые сомнения: поможет ли.
Рано утром все вновь были вместе. Собрались в кабинете Набиуллиной, ждали открытия рынка.
– Нужна интервенция!
Швецов не мог без боли смотреть, как курс рубля ухает вниз. Интервенция могла бы сбить это падение. Даже у Железного Дровосека было сердце.
Набиуллина продолжала молчать. Она встала из-за общего стола, подошла к своему рабочему месту, посмотрела на черном экране терминала кривую обесценивания рубля. Обернулась и тихо, но уверенно сказала:
– Мы больше не будем реагировать валютной интервенцией на каждое движение курса.
Подчиненные замерли. Набиуллина продолжила:
– Пусть наше молчание станет холодным ушатом воды для участников финансового рынка[459].
В абсолютной тишине все вместе наблюдали за ползущим рублем. Только сейчас окончательно стало ясно, что в ЦБ наступили другие времена. Жесткие и бескомпромиссные.
Заключение
Цэбэшники всегда хотят притвориться холодными финансистами. Сухая улыбка, скудные эмоции. Мол, страсти нам неведомы, мы отвечаем за цифры и деньги. Это, конечно, лукавство. Ключевое слово во фразе «отвечаем за цифры и деньги» – деньги. Там, где есть они, не может быть скукоты. Они вносят большой вклад в историю, рождают много новых событий. Деньги приводят к большим и даже огромным неприятностям, но и помогают развитию общества. И кто бы ни хотел контролировать их – государственные деятели или ученые, – всё почти безрезультатно. Деньги все равно постоянно показывают свой непредсказуемый характер, поворачивают историю. Так и в России. Каждый новый этап истории страны так или иначе связан с деньгами. Развод стран, входящих в Советский Союз, шел долго и мучительно, но закончился сразу же, когда у разных республик стали появляться свои деньги. Осознавали ли Сергей Игнатьев и Дмитрий Тулин, когда субботним утром в июне 1992 года сидели перед компьютером и набивали указ президента «О мерах по защите денежной системы Российской Федерации», что в этот момент они меняют историю? Думаю, вряд ли.
Центральный банк России вплетен в историю всей своей плотью. Думал ли офицер КГБ и профессор экономики Георгий Матюхин, что после завтрака пшенной кашей и бутербродом с сыром в августе 1990 года и почти стихийного штурма российской конторы Госбанка СССР он создаст новый финансовый институт под названием Центральный банк Российской Федерации? Тем утром точно не думал. Понял гораздо позже.
Ждал ли Виктор Геращенко, что инфляция будет составлять тысячи процентов и люди станут беднеть ежедневно и ежечасно, когда в июле 1992 году ставил подпись под телеграммой № 166–92 «О мерах по улучшению состояния расчетов между государственными предприятиями и организациями»? Не ждал и потом много раз повторял, что зачет, проведенный им, не виноват в росте цен.
Полагал ли Сергей Дубинин в 1998 году, что, соглашаясь с министром финансов Михаилом Задорновым предоставлять валюту правительству для погашения облигаций федерального займа, рубит сук, на котором
