Всемогущее правительство: Тотальное государство и тотальная война - Людвиг фон Мизес

регулируется очень сложными нормативными актами. Утверждается, что это не создает заметных трудностей, потому что корпорации могут выпускать дополнительные акции. Это ошибочное мнение. Они могут выпускать дополнительные акции только на сумму прибыли, полученной в предыдущие годы, после уплаты налогов, но не распределенной среди акционеров.

Поскольку частное потребление жестко лимитируется и контролируется государством, а весь неистраченный доход должен быть инвестирован, т. е., по сути дела, отдан в распоряжение государства, высокая прибыль – не более чем утонченный метод налогообложения. Потребителям приходится втридорога платить за товары, а бизнес номинально прибылен. Государство получает деньги в форме налогов либо займов. И следует понимать, что в один прекрасный день все эти займы будут признаны недействительными. Многие годы немецкие предприятия не имели возможности обновлять оборудование. К концу войны активы корпораций и частных фирм будут состоять, главным образом, из изношенных машин и всевозможных сомнительных долговых обязательств правительства. Воюющая Германия проедает свой капитал, т. е. капитал, который номинально и внешним образом принадлежит ее капиталистам.

Нацисты истолковывают отношение других стран к проблеме сырья как признание справедливости своих притязаний. Лига наций заявила, что существующее положение дел неудовлетворительно и ущемляет интересы наций, именующих себя «неимущими». В четвертом пункте Атлантической хартии{118}, опубликованной 14 августа 1941 г., в которой главы правительств Великобритании и Соединенных Штатов провозгласили «некоторые общие принципы национальной политики их стран – принципы, на которых они основывают свои надежды на лучшее будущее для мира», говорится: «Соблюдая должным образом свои существующие обязательства, они будут стремиться обеспечить такое положение, при котором все страны – великие или малые, победители или побежденные – имели бы доступ на равных основаниях к торговле и к мировым сырьевым источникам, необходимым для экономического процветания этих стран».

В мировой войне Римская католическая церковь находится над схваткой: католики есть в обоих воюющих лагерях. Папа имеет возможность наблюдать за конфликтом беспристрастно. Поэтому в глазах нацистов должно было иметь очень большое значение то, что Папа усмотрел истоки войны в «том холодном и расчетливом эгоизме, который стремится сохранить только для себя предназначенные в пользование всем экономические ресурсы и материалы, так что народам, менее обласканным природой, отказывают в доступе к ним» и заявил далее, что видел «признание необходимости участия всех в природных богатствах земли со стороны народов, которые в исполнении данного принципа относятся к категории дающих, а не получающих»[120].

Что ж, говорят нацисты, все признают, что наше недовольство обоснованно. И добавляют, что в мире, где тоталитарным странам грозит автаркия, компенсировать им ущерб можно только одним способом – провести перераспределение территориального суверенитета.

На это часто возражают, что угроза автаркии, которой опасались нацисты, еще далека, что пока экспортная торговля Германии растет, и соответственно растет доход на душу населения. Такие возражения на немцев впечатления не производили. Они стремились к достижению экономического равенства, т. е. чтобы производительность труда в Германии была не ниже, чем в любой другой стране. Немцы вполне резонно указывали: уровень жизни трудящихся англосаксонских стран также сегодня намного выше, чем в прошлом. Тем не менее «прогрессисты» не считают этот факт оправданием капитализма, а вместо этого поддерживают требования о более высокой заработной плате и об устранении системы наемного труда. Несправедливо, говорили нацисты, отвергать немецкие притязания, когда никто не думает опротестовать равные притязания трудящихся англосаксонских стран.

Самый слабый аргумент против нацистской доктрины выдвинули пацифисты: война ничего не решает. Однако невозможно отрицать, что сложившееся распределение территориального суверенитета и политической власти есть результат прошлых войн. Меч освободил Францию от власти английских королей и сделал ее независимой, покорил для белых Америку и Австралию и обеспечил автономию американским государствам. Кровавые битвы сделали Францию и Бельгию странами преимущественно католическими, а Голландию и Северную Германию – преимущественно протестантскими. Единство Соединенных Штатов и Швейцарии было достигнуто в результате гражданских войн.

Против планов нацистской агрессии можно было привести два эффективных и неопровержимых аргумента. Во-первых, сами немцы сделали все возможное для создания ситуации, которую они же теперь расценивают как достойную сожаления. Во-вторых, война несовместима с международным разделением труда. Но «прогрессисты» и националисты не могли предъявить эти аргументы нацистам. Они сами не заботились о сохранении международного разделения труда; они сами призывали к государственному контролю над экономикой, что с необходимостью ведет сначала к протекционизму, а потом и к автаркии.

Ложные нацистские доктрины не выдерживают критики с позиции здравой экономической теории, которую сегодня пренебрежительно называют ортодоксальной. Но тот, кто сам привержен догмам популярного ныне неомеркантилизма и призывает к установлению правительственного контроля над бизнесом, тот не сможет им ничего противопоставить. Фабианская и кейнсианская «неортодоксальность» привели к вынужденному признанию принципов нацизма. В области практической политики они сорвали все попытки создать общий фронт народов, которым угрожали притязания нацизма.

Глава X Нацизм как общемировая проблема

1. Возможности и границы исторической науки

Задача исторического исследования заключается в том, чтобы проследить в прошлое цепь исторических событий и дойти до их истоков. Историк должен показать, как некая историческая ситуация возникает из сложившихся – природных и социальных – условий и как действия человека и неконтролируемые человеком обстоятельства преобразуют предыдущее состояние в последующее. Возможности подобной аналитической ретроспекции не безграничны. Рано или поздно история достигает точки, в которой ее способы объяснения больше не работают. Тогда историку остается лишь констатировать, что действовала некая сила, которая и породила то, что произошло. Обычно в таких случаях говорят об уникальности или индивидуальности.

В принципе, то же самое относится и к естественным наукам. Там также рано или поздно неизбежно достигается точка, которую приходится брать как опытный факт, «данность». Ученые могут истолковывать (или, как прежде говорили, объяснять) наблюдаемые изменения влиянием сил, действующих во Вселенной. Они устанавливают связь одного факта с предыдущими; они показывают нам, что а, b и n являются результатом x. Но есть такие x, которые не удается, по крайней мере в наше время, свести к другим влияниям. Возможно, будущие поколения ученых раздвинут границы знаний. Но не вызывает сомнений, что всегда останется что-то, несводимое ни к чему другому.

Человеческий ум не способен даже непротиворечиво помыслить значение таких понятий, как конечная причина всего. Естественные науки никогда не пойдут дальше установления неких предельных движущих сил, которые не поддаются дальнейшему анализу и сведению к каким-то другим источникам, началам или причинам.

Используемый историками термин «индивидуальность» означает: здесь мы имеем дело с фактором, который невозможно свести ни к каким другим движущим силам. Этот термин не предлагает никакой интерпретации или объяснения. Напротив, его использование свидетельствует