Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914 год. Начало - Олег Айрапетов

Именно польским делегациям Г. А. Бобринский заявил и о том, что в случае необходимости не остановится перед репрессиями. Впрочем, это предупреждение было обращено ко всему населению Восточной Галиции: «Пользуясь настоящим, первым нашим свиданием, считаю нужным определенно установить и предупредить через вас всех жителей Львова, все население Галиции, что за малейшую попытку тайным или явным образом противодействовать правительственным мероприятиям я буду карать по всей строгости военного времени и полевого суда, невзирая ни на положения, ни на сословия и не останавливаясь ни перед какими-либо посторонними соображениями. Население бедной Галиции сильно пострадало от войны. Дай Бог, чтобы нашими общими силами нам удалось быстро его умиротворить и дать ему то благосостояние, на которое вправе рассчитывать все верноподданные русского Царя»36. Последняя проблема действительно была самой сложной.

Военный режим в непосредственном тылу воюющей на чужой территории армии никогда не отличался мягкостью. Свою роль сыграли невиданные до этого масштаб военных действий и их ожесточенность. Война есть война, и избежать полностью инцидентов во время военных действий не удается ни одной армии. Отношение к ним русских военных властей было однозначным: за мародерство следовало жестокое наказание, вплоть до расстрела37. Тем не менее были целые соединения, появление которых создавало массу проблем. Прекрасная кавалерийская часть – Туземная (или так называемая Дикая) дивизия, состоявшая из добровольцев, набранных на Кавказе, части территории Закавказья и Средней Азии, перейдя границы Российской империи, сразу же отметилась рядом грабежей и изнасилований38. Ее рядовые бойцы – всадники были добровольцами, которые получали за службу довольно приличную плату – 30 рублей в месяц, а за каждый Георгиевский крест полагалась прибавка в три рубля39. Среди добровольцев были амнистированные императором при вступлении на службу абреки и кровники: например, в Ингушском полку состояла целая сотня таких всадников40.

Следует отметить, что в боях эта дивизия проявила себя с самой лучшей стороны, за всю войну в ней не было ни одного случая дезертирства, ее бойцы не сдавались добровольно в плен41. «Наездники они были почти все очень хорошие, – вспоминал офицер дивизии. – Боевую дисциплину инстинктивно усваивали, что же касается дисциплины внутренней, домашнего распорядка, вне боя, то этого они не понимали и только года через 2–3 с трудом одолели, и то не полностью. Ближайшие начальники должны были зорко следить, дабы предотвратить вовремя могущие быть недоразумения, в особенности в области взаимоотношений с местными жителями, которых по ту сторону границы горцы считали врагами России, а следовательно, и своими»42.

Офицерам и унтер-офицерам с трудом удалось остановить такое «наказание врага». «На ночевках и при всяком удобном случае, – вспоминал офицер Ингушского полка, – всадники норовили незаметно отделиться от полка с намерением утащить у жителей все, что плохо лежало. С этим командование боролось всеми мерами, вплоть до расстрела виновных, но за два первых года войны было очень трудно выветрить из ингушей их чисто азиатский взгляд на войну, как на поход за добычей»43. В результате часто случалось так, что при появлении всадников этой дивизии в селах и местечках Галиции население старалось спрятаться. Причины были просты. «Всякого жителя неприятельской страны, – свидетельствует ротмистр А. Л. Марков, с большой симпатией относившийся к своим весьма непростым подчиненным, – они считали врагом со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами, а его имущество – своей законной добычей. В плен австрийцев они не брали вовсе и рубили головы всем сдавшимся»44.

Такие случаи явно шли вразрез с политикой русских военных властей на оккупированной австрийской территории. В остальных частях к пленным, разумеется, относились по-другому, а раненых русинов по их просьбе исповедовали священники45. Во всяком случае, после того как фронт откатился на запад, местное население быстро убедилось в том, что ему не стоит бояться русской армии. Тыловые части даже начали помогать местным крестьянским хозяйствам, лишившимся работников46. Американский гражданин, военный корреспондент «Таймс» Стенли Вошборн, посетивший занятые русскими войсками районы Галиции (Львов, Галич), отметил образцовый оккупационный порядок, установленный там, отсутствие жалоб со стороны местного населения на насилие или покушение на частную собственность русскими солдатами и офицерами. Негативно по отношению к русским были настроены только евреи47.

В ряде городов Восточной Галиции они приняли активное участие в погромах и расправах над русофилами, активно помогая венгерским и немецким частям, а также польским и украинским националистам48. Естественно, что часть еврейской общины предпочла уйти вслед за австрийскими войсками, а другая часть с приходом русских войск воздержалась от активного проявления своих эмоций49. «Поляки держат себя вполне нейтрально по отношению к русским, не более того, – сообщал корреспондент «Биржевых ведомостей». – Евреи безразличны. Словаки и русины не скрывают своего восторга от побед великой России и для русских готовы на все»50. Демонстративная безразличность на войне часто скрывает совсем другие чувства, которые обычно небезопасно демонстрировать перед военной администрацией, коль скоро она их вызывает.

Как отмечалось в отчете жандармского управления генерал-губернаторства Галиции, «проявлений этой враждебности, по крайней мере в первый период, совершенно не было вследствие того, что эта часть населения (еврейская интеллигенция. – А. О.), можно сказать, полностью оставила пределы Галиции. Мелкое еврейство, городское население держалось до отступления крайне приниженно и только при оставлении русскими Львова не скрывало своего ликования по этому поводу»51. Впрочем, ожидать чего-либо другого было сложно. «Война ведется таким жестким образом, – отмечал 30 октября (12 ноября) 1914 г. директор дипломатической канцелярии при Ставке князь Н. А. Кудашев, – что не знаешь даже, что возможно и чего дозволять не имеет смысла»52. Не будем, однако, преувеличивать тяжесть русской военной власти. Тем не менее слова Н. А. Кудашева свидетельствуют не о силе русской администрации, а, скорее, наоборот. Ей недоставало образованных, знакомых с местными условиями сотрудников. Ведомство князя Н. Л. Оболенского, который отвечал в Ставке за гражданское управление оккупированными территориями, с первых шагов столкнулось с кадровой проблемой и весьма сложной обстановкой в Галиции.

27 августа (9 сентября) 1914 г., в разгар боев начального этапа войны, вице-директор дипломатической канцелярии при Ставке Н. А. Базили сообщил С. Д. Сазонову о «замечательной лояльности нашего польского населения, идущей значительно дальше того, на что можно было в лучшем случае надеяться. Зарубежное польское население также относится вполне сочувственно к нашим войскам. Единственным исключением в этом отношении являются появившиеся было в числе австрийских войск польские сокольские отряды. Под влиянием ли отрицательного к ним отношения польского общества или вследствие объявления о непризнании нашими войсками за ними характера комбатантов сокольские отряды скоро исчезли»53.

Ряд польских деятелей выступил с инициативой создания в составе русской армии польских добровольческих соединений, однако это предложение не было поддержано ни великим князем Николаем Николаевичем, ни Н. Н. Янушкевичем. «Отдавая вполне должное лояльным чувствам, проявляемым ныне польским обществом, – докладывал Н. А. Базили, – Верховный главнокомандующий и начальник его штаба не могут не отнестись к этому предложению с некоторым опасением. Более чем вероятно, что если теперь создана будет польская армия, то при определении нового устройства Польши тем самым будет решен вопрос о предоставлении ей права содержать независимую армию. Эта цель, по-видимому, и входит в расчет инициаторов этого предложения. Наконец, неизвестно еще, как повернутся события впоследствии, и, быть может, польские военные организации могут оказаться со временем даже вредными для нас»54. Для подобного рода опасений имелись все основания.

16 (29) сентября 1914 г., по окончании Галицийской битвы, Н. А. Базили подал на имя Верховного главнокомандующего записку, в которой говорилось о сложном положении на оккупированных территориях. «Перед нашей администрацией в Галиции («Временное положение об управлении областями Австро-Венгрии, занятыми по праву войны» было утверждено главковерхом 19 августа (1 сентября) 1914 г. – А. О.), – отмечал Н. А. Базили, – выдвигаются в высшей степени трудные задачи. Обстановка, в которой ей придется работать, чрезвычайно сложная. Австрийская администрация, как бы она ни были пристрастна и несправедлива, представляла собой очень совершенную машину. Заступающая ее место русская власть не должна уступать ей качественно. По всем этим причинам казалось бы необходимым управление этим краем, исторически призванным стать коренной частью России, поставить на надлежащую высоту, и сделать это надо с самого начала. Очень большое значение в этом отношении будут иметь уездные начальники. Было бы чрезвычайно желательно, чтобы на эти должности привлекались просвещенные и независимые по своему личному положению лица, вроде наших предводителей дворянства и лучших местных деятелей. Уездным начальникам должен быть дан в помощь достаточный материал»55.