Свидание в Санкт-Петербурге - Нина Соротокина

— Открывай! — гаркнул Гаврила, неловко схватившись за висевшую у пояса саблю. Она неохотно, с противным скрежетом выползла из ножен. Харитон даже не пытался оказать сопротивление, трясущимися руками он нащупал нужный ключ. Дверь отворилась, и Никиту приняли крепкие руки камердинера.

— Мальчик мой ясный, Никита Григорьевич! — зарыдал Гаврила, уткнувшись в грудь барина. — Вырвали мы вас из рук супостатов. Да куда вы рветесь-то? Там и без вас управятся!

Никита, худой, бледный, скорее удивленный, чем обрадованный, смотрел на камердинера без улыбки, потом разом отлепил от себя его руки и бросился на шум боя. Гаврила, потрясая саблей, последовал за ним. О Харитоне было забыто. А глухой служитель бочком побрел в конец коридора, вся его фигура выражала только покорность и унижение. В своей комнатенке он не задержался, а направился по винтовой лестнице в тихую обитель — бывший маяк.

Площадка боя уже обагрилась кровью: Саша исхитрился-таки чиркнуть шпагой ненавистный зад. Миловидный солдатик лежал под столом и надрывно стонал, однако руки его, кажется, помимо воли несчастного, трудолюбиво набивали монетами карман. Противник Адриана дал наконец себя связать и преспокойно сидел в углу, наблюдая не без интереса за дракой. Длиннорукий тоже обезврежен. Сашке бы только покончить со старшим по команде, но в тот момент, когда Никита появился в проеме двери, пробудился вдруг ото сна Прошкин. Ничего не соображая с похмелья, он схватил лавку, на которой спал, и пошел крушить все направо и налево, крича что-то невразумительное. Идти на него со шпагой было так же бесполезно, как остановить клинком сбесившегося слона, и не дерни Никита с силой одеяло, которое тот топтал огромными сапожищами, бой кончился бы с большими потерями.

Через минуту Прошкин был связан. Пока готовили кляп, он к общему удивлению опять захрапел, видно, драка ему показалась просто сном. В этот момент рухнул старший из команды; убит или ранен, разбираться было некогда.

Друзья успели обменяться только отрывистыми фразами, они были восторженны и бестолковы.

— Отходим! — крикнул Саша.

— К причалу! Там лодка! — скомандовал Алексей.

Решение воспользоваться при возвращении лодкой охраны возникло у него в тот момент, когда он играл роль утопающего. Ходкий беленький ялик с веселой голубой полоской вдоль борта и веслами, оставленными в уключинах, по-прежнему мирно покачивался у столба, к которому был причален.

— Счастье какое, через забор не надо лезть! Исцарапался весь, Никита Григорьевич, все руки в занозах! — весело трещал Гаврила, пробираясь на корму к Никите.

— Ты на Алешину рожу посмотри! — бросил Саша и налег на весла.

Рожа у нашего героя действительно потерпела ущерб, под глазом его разлился синяк, клей от утраченной бороды залиловел от крови и как-то странно забугрился, нос перечеркивала глубокая царапина.

— Отскоблимся! — расхохотался Алеша. — Гардемарины, неужели вместе!

— А то как же, — тихо сказал Никита. Он все еще не мог прийти в себя от неожиданно обретенной свободы. — Вот они, значит, где меня прятали.

— Лодку поменяем на нашу, — сказал Алеша Адриану. — В этой плыть в город небезопасно.

Они не слышали выстрела, только увидели, как легкое облачко отделилось от окошка бывшего маяка, а Гаврила с ужасом почувствовал, как обмякло вдруг тело Никиты, которого он заботливо укрывал своей бекешей. Пуля пробила его грудь навылет. Саша в бессильной ярости выхватил пистолет и выстрелил в окошко башни, но Харитона там уже не было, он спустился вниз, чтобы помочь охране освободиться от пут.

Все они были избиты, перепачканы кровью, злы, как черти. Каждый счел долгом выговорить Харитону: «Где ты раньше был, глухая тетеря? Нет бы раньше помочь!» Убитого Кушнакова завернули в одеяло и отнесли в бывшую арестантскую. Кто-то выскочил наружу по нужде, а вернувшись, сообщил, что разбойники увели лодку. Известие это было принято почти с облегчением. Они не могли теперь преследовать беглецов, не могли сообщить начальству о нападении на мызу. Ну и пусть его… Оставалось только ждать смены караула. Поругались, посудачили, помылись, перевязали раны, поделили поровну собранные с полу деньги и сели ужинать.

Меж тем лодка с беглецами благополучно достигла берега, где стояла карета.

— Боже мой, что с ним? Никита… — воскликнула Софья, глядя, как Гаврила с помощью Алеши выносит на берег бесчувственное тело.

— Ранен, — бросил Алексей. — Гаврила говорит — не смертельно! Живо переодеваться! И скорее, скорее!

Маски, порты, рыжий парик были связаны в узел вместе с увесистым камнем и пошли на дно реки. Алексей и Адриан прыгнули в лодку.

— Может, повезем его водой? — предложил Алеша, глядя, как Саша с Гаврилой неловко усаживают в карету раненого друга. — В карете трясет.

— Нет! Все делаем, как договорились! — Софья неожиданно для себя взяла командный тон. — Сейчас надо как можно скорее попасть к Черкасским. Да отчаливайте же наконец! Может быть погоня!

Гавриле очень не хотелось оставлять Никиту на попечение дам, которые ничего не смыслят в медицине, и он умоляюще поглядывал на Сашу.

— Я поеду с вами, — решительно сказал тот.

— Ни в коем случае. — Софья была непреклонна. — Каретой Гаврила правит лучше тебя, и потом внутри и так тесно. Саша, ради Бога, скачите первым. Мы должны разделиться. И не беспокойтесь, мы справимся.

Саша умел слушать дельные советы, он вскочил на лошадь и сразу же пустил ее галопом. Прежде чем сесть на козлы, Гаврила заботливо подсунул под голову Никиты свернутую валиком бекешу. Раненый полулежал на заднем сиденье, дыхание его было тяжелым, свистящим, грудь высоко поднималась и вдруг опадала почти беззвучно, вызывая безотчетный страх, что вздох этот будет последним.

— Ничего… Честь барину спасли, спасем и жизнь! — высокопарно сказал Гаврила и всхлипнул обиженно, как дитя малое.

Что он мог знать, убогий лекарь? Чужих врачевал и не без пользы, а когда своего коснулось, то разум мутится. А что касаемо утверждения, мол, не смертельно, то это не более чем заговорные слова, чтоб беса отпугнуть.

Карета двинулась по дорожке парка, набирая скорость, и вот она уже летит по тракту, и — о, чудо! — то ли благодаря умению кучера, то ли провидению, но ее почти не трясет.

Мария сидела напротив Никиты и неотрывно смотрела в лицо молодого человека. С самого первого мгновения, как увидела она плетью висящую руку, плотно смеженные глаза и узкую, как у молодого дьячка, бороду, запачканную кровью, ее не оставляли самые дурные предчувствия. Может быть, это конец и злая судьба отнимает его навсегда? Все душевные силы ее были потрачены на то, чтобы прогнать страшные мысли, и она не замечала, что дрожит, что из глаз ее льются слезы и с монотонностью весенней капели ударяются о маленькую, бисером вышитую сумочку, которую она судорожно сжимала в руке.