Лезгинка на Лобном месте (сборник) - Юрий Поляков

Не случайно в ту пору читателям и зрителям настойчиво предлагались для осмысления произведения, подобные «Любови Яровой» К. Тренева и «Сорок первому» Б. Лавренева. Напомню, в первом случае большевичка-подпольщица Любовь Яровая выдает красным своего любимого мужа, бывшего революционера, не принявшего октябрьских событий и связавшего свою жизнь с Белым делом. Во втором случае красноармеец Марютка убивает своего ненаглядного, голубоглазого подпоручика Говоруху-Отрока, выполняя приказ командира: в случае чего живым его белым не отдавать! «В воде, на розовой нитке нерва колыхался выбитый из орбиты глаз. Синий, как море, шарик смотрел на нее недоуменно-жалостно. Она шлепнулась в воду, попыталась приподнять мертвую голову и вдруг упала на труп, колотясь, пачкая лицо в багровых сгустках, и завыла низким, гнетущим воем…»

Для меня совершенно очевидно, что в обоих случаях авторы ведут речь о страшной трагедии братоубийственной резни, в слепом своем ожесточении заставляющей даже влюбленных уничтожать друг друга. Но в нравственной атмосфере той эпохи эта аномалия, это кровавое затмение выдавались за норму. Мало того, за образец поведения, ибо на самом-то деле под завесой идеологического камлания готовилась почва для тотального контроля над каждым человеком. От этого контроля – по замыслу организаторов – нельзя было скрыться нигде, даже в объятиях любимого человека. За пуританством диктатора (как правило, показным) всегда стоит не забота о нравственности управляемого им общества, но неослабная забота о подконтрольности подданных.

Эротика, пусть кому-то покажется это натяжкой, таила в себе вызов тоталитарному обществу, основанному на абсолютизации и даже обожествлении одного из многих элементов общественной жизни, насильно вырванного из хитросплетений бытия. Абсолютизированы могут быть классовые противоречия, национальные отношения, религиозное сознание… Окиньте мысленным взором диктатуры XX века в различных странах – и увидите: все они опирались на этот принцип. А эротика? Она, погружая подданного в тонкости взаимоотношений между мужчиной и женщиной, убеждая его, какое важное влияние оказывает сексуальная жизнь на судьбу, вольно или невольно заставляла сомневаться в правильности мифа о божественном абсолюте, на котором держится режим. Не потому ли советские люди лишь недавно стали узнавать, что, оказывается, Фрейд – не бранное слово, а имя великого ученого?

Кстати, примеры раскрепощающего воздействия эротики на умы и души можно отыскать и в других эпохах: тот же «Декамерон», на который неоднократно ссылается в своем эссе Лоуренс… «Сексапильные» святые отцы не просто забавны, это – смелый вызов всесильной церкви (я почти цитирую сразу несколько классических советских трудов о литературе Возрождения). Да, это вызов церкви, тоже некогда претендовавшей на тотальный контроль над духовной и физической жизнью паствы и, между прочим, своевременно от этого отказавшейся для того, видимо, чтобы атеисты прошли тем же самым путем и уперлись лбом в ту же самую стену. Но факт остается фактом: были времена, когда отцы церкви на высоких совещаниях и собраниях совершенно серьезно рассматривали вопрос, допустимо ли, чтобы добрый христианин для ублаготворения своей законной супруги использовал не только аксессуар, предназначенный для этого Богом, но и способствовал сему благому делу посредством собственного перста.

Однако воротимся на отечественную почву. Искусство, приравненное к штыку, решительно было направлено на формирование в сознании миллионов образа женщины-сподвижницы, по совместительству могущей также выполнить функции жены и матери. Вспомните, чем заканчивались так называемые лирические ленты того времени: обретя друг друга, влюбленные встают в общий строй, берут в руки знамена и с непременной маршевой песней шагают вперед… Нет, я не иронизирую, я просто пересказываю финал кинофильма «Цирк». Агитатор и горлан пролетарской государственности В. Маяковский учил:

В поцелуе рук ли,губ ли,В дрожи телаблизких мнеКрасный цветмоих республиктоже должен пламенеть…

Без тени улыбки скажу: это – уникальное слияние высокой эротики и советского патриотизма. Более того, данная традиция уходит в глубь русской поэзии, не однажды сближавшей возвышенное чувство к женщине с любовью к Родине. Но, увы, очень часто именно художественная дерзость легче всего огрубляется, оглупляется и используется идеологической машиной в качестве прямой противоположности тому, что имел в виду автор.

А пройдите-ка по подземному дворцу станции метро «Площадь Революции» и свежим, «незамыленным» глазом осмотритесь кругом! Отлитые в бронзе товарищи по борьбе женского пола вызывают любые ассоциации, вплоть до горящих изб и скачущих коней, но только не мысли о трепетном женском начале. Если народ построен в колонну и поведен на штурм сияющих вершин, деление по половому признаку рождает массу трудностей. А трудностей у организаторов наших побед и так хватало.

Конечно, презрение к «изячной» жизни и сопутствующим ей любовным томлениям было рождено переломным временем и азартом отказа от всего, чем дорожил старый мир, который предполагалось разрушить «до основанья, а затем…». Но этот истошный ригоризм молодости был сознательно поддержан и развит людьми, понимавшими, что не только «изячной», но простой нормальной жизни народу они пока дать не могут. Странно было бы настойчиво культивировать «науку страсти нежной» среди граждан, живущих по преимуществу в ульеподобных коммуналках и общежитиях.

Но, поведя наступление на эротику как на составную часть здравого мироощущения и раскрепощенного сознания, власть была далека от того, чтобы искоренить и, так сказать, грубо материальную базу этой самой эротики, ибо, поизведя население в разного рода кровавых экспериментах, была горячо заинтересована в повышении рождаемости. Будущие специалисты еще разберутся, как повлияло на сексуальные стереотипы советского человека запрещение абортов и противозачаточных средств. Человек во френче строго смотрел с портрета, заменившего во многих домах икону, и как бы сурово предупреждал супругов: «То, чем вы собираетесь заняться, дело не личное, но государственное! Имейте в виду!» Впрочем, и сегодня, будучи легализован, аборт в нашей стране остался своеобразной и жестокой формой наказания женщины за нежелание выполнить свой долг перед государством. Что же касается противозачаточных средств, то презервативы – это единственное, видимо, в нашей стране изделие, которое от Бреста до Владивостока выпускается в единой, неколебимой модификации!..

В чем-то я согласен с Л. Петрушевской: рассказывать советским людям об эротике – то же самое, что объяснять различие между последней моделью «пежо» и предпоследним выпуском «рено» человеку, который, кроме кустарного самоката на подшипниках, в своей жизни ничего не видел. Если предположить, что существовала античная, ренессансная, барочная эротика, то нашу эротику я бы назвал «барачной». Нашего соотечественника за границей сразу можно обнаружить, во-первых, по привычке угрюмо смотреть на витрины, одновременно перебирая в кармане смехотворную валюту, а во-вторых, по нездоровому хихиканью и толканию друг друга в бок при виде на прилавке тамошней «Союзпечати» журнала, с которого улыбается милая девушка, обнажившая грудь не для кормления, а ягодицы не для инъекции.

Одержимые установкой на воспитание народа в соответствующем духе, наши командармы идеологического фронта напоминали чем-то недалеких родителей, скрывающих до самой брачной ночи от своего отпрыска, для чего предназначены природой те или иные части тела. В книгах, приходивших к советскому читателю из-за рубежа, где процесс легализации эротики в общественном сознании шел своим чередом, вымарывались все неподобающие подробности. Даже в ущерб сюжету и здравому смыслу. Исключения делались, да и делаются, лишь для академических текстов; впрочем, и тут находят способы смягчить зарвавшегося классика при помощи «щадящего» перевода. Из собраний сочинений вслед за произведениями, отражающими так называемые «реакционные» взгляды титанов духа, вылетают и сочинения, отмеченные ненужным нашему читателю интересом к взаимоотношениям между полами. Так, например, в последний десятитомник Бальзака «Озорные рассказы» почему-то не вошли. Карандаш редактора охраняет лишь те пикантные эпизоды в книгах западных писателей, которые иллюстрируют глубину нравственного разложения буржуазного общества. А сколько зарубежных писателей вообще к нам не дошли из-за своего, как говорится, нездорового увлечения эротикой? Достаточно назвать американца Генри Миллера… Хотя, разумеется, если исходить из того, что книга-бестселлер – это всего лишь коварный способ одурачить доверчивого западного читателя-потребителя, тогда произведения названного автора и других его коллег можно и в дальнейшем не переводить на русский язык. Зачем?