Грань Земли - Адам Тюдор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ранзор ещё раз огляделся, чтобы убедиться наверняка. Всё раскоряченное стало ровным и красивым. Цветочные ковры разгладились и посвежели. Можно ли вообразить столь благодатную для жизни почву? Отныне баланс чёрного и оранжевого будет проистекать в Аниме вечно. И это не просто цвета, а ещё тысячи оттенков великого и прекрасного, что есть в нашем мире.
Закрывая глаза, ты мог бы почувствовать такую же красоту внутри себя. Она была и прежде, но становилась столь же яркой и заметной лишь в редчайшие мгновения, когда ты был в пике силы и вдохновения. Теперь же оно солидарно девизу — всегда и навеки.
Ранзор улыбался и радовался своей обнажённой плоти. Чёрные вены больше не выпирали, точно постыдная инфекция, а смешались с человеческой натурой. Кожа дышала свободно, стала гладкой и бархатистой. Натянулись сталью мышцы пресса, рук, груди, ног и ягодиц. Высвободился человеческий потенциал тела и духа. Осталось лишь утопить этот мир в счастье.
Ранзор слез с кокона по его массивным стеблям и осмотрел болото. В нём кто-то вяло шевелился. Ранзор высвободил из-под всей этой массы едва живую Азалию, взял на руки и понёс.
Он прошёл через лес спокойным шагом, глубоко вдыхая этот упоительный подобный ароматам соснового бора воздух. Теперь, когда враги бежали, вся власть в его Ранзора руках, а недоноски и калеки утратили значение. Вся Анима и Бугульма объяты счастьем, а скоро оно покроет и остальной мир.
Пока Ранзор предавался размышлениям, вокруг пробегали полуживые-полумёртвые зайцы, гордой поступью в поисках съестного проходили лоси, сновали ежи, наблюдали лисицы. Над цветами порхали бабочки и колибри.
И все и вся вокруг сменили свой окрас и потемнели. Даже в храме земли с его хрустальными стенами теперь пылали смолисто-рыжие огни.
Ранзор усадил озябшую Азалию у входа, сам же подошёл к хрустальным стенам и поднёс руку. Она стала дрожать, дыхание и сердце замерли, а в горле застрял писк и должен был вот-вот высвободиться, но ничего не вышло, ладонь спокойно прижалась к хрусталю, и писк выпорхнул стоном облегчения. Ранзор и вовсе прижался к стене щекой, чувствуя тёплую пульсацию, сердцебиение планеты. Затем отстранился, вернулся к Азалии, поднял её и усадил в кресло уже внутри притвора. И стал водить руками, окутывая Азалию смолисто-рыжими облачками, такую обезвоженную, израненную и одноглазую.
«Я могу управлять энергией, но тайны её свойств мне не доступны.» — Хмыкнул про себя Ранзор, глядя как обновлённый эфир пропитывает плоть его любимой.
Эффект был подобен тому, как если бы жаждущему заблудшему в пустыне путнику дали испить прохладной колодезной воды.
Азалия вздрогнула и разразилась дрожью и кашлем. Спазмы стали униматься, когда Ранзор нежно обнял Азалию за плечи и был с ней всё то время, пока судороги не прекратились, а после гладил её чёрные, шелковистые волосы. Сама же Азалия разглядывала свои рубцы и пепельные раны едва касаясь их. Ранзор взял её руку, поднёс к губам и поцеловал. Голова Азалии была поникшей, волосы закрывали лицо, а голос хрипел.
— Ядро погубит нас…
— Тссс… — Ранзор приподнял её головку и убрал с лица локоны. — Не волнуйся. Теперь Анима наш друг. — Азалия казалась потерянной. — Ты же чувствуешь это? Счастье проникло всюду своими чёрными нитями. — Она покачала головой. — Мы сделали это, моя милая Аза, наши враги бежали, поджав хвосты. Анима стала нашей, Бугульма стала нашей, скоро купол падёт, и мы покроем весь мир.
— Давай вернёмся на поверхность, здесь мне так плохо, я чувствую себя слабой, мёртвой.
— Ты исчерпала свои силы, когда спасла меня, нужно время, и ты станешь сильнее прежнего. Лишь потерпи немного.
— Я задыхаюсь…
К Азалии подплыло ещё больше эфира, теперь её пропитывали целые потоки смолисто-оранжевого света, а Ранзор удалялся всё дальше от протянутой руки, пока не вышел из притвора.
Лесная тропа вывела его на центральную улицу, через которую он прибыл в яблоневую рощу, где, будучи нагим, чувствовал себя Адамом в райских кущах. Он сорвал золотой плод. Надкусил, и энергия волнами разлилась по телу. Прямо из кожи начала сочиться чернота, принимая форму брюк, туфель и пиджака с рубашкой и ядовито-красным галстуком. Прекрасно. Изысканно.
Ранзор улыбнулся и прошёл дальше к скалам. К тоннелю, где он вгляделся в темноту, что вела к порталу. Тэссе приходилось добираться туда пешком. Но теперь в этом нет необходимости. Ранзор вытянул руку и десять метров тоннеля, что отделяли его от портала стали вихрем, за которым вспыхнула стена света. Ранзор сжал кулак, подтянул его, и в тот же миг портальный свет начал приближаться. Ранзор шагнул к нему и обратился бурей.
Точно такая же буря оранжевого света возникла в Бугульме, в центральном парке между деревьями. Она подняла листья и рассеялась, оставив Ранзора на выложенной брусчаткой тропе, расходившейся пятью ответвлениями в разные стороны по всей территории парка. Что в нём изменилось? На месте редкой травы вырос пышный газон, а сам парк обзавёлся цветочной каймой из чёрных, красных, синих и жёлтых тюльпанов, благоухая свежей хвоей и даже чем-то рождественским.
Поначалу Ранзор широко улыбался этому благоденствию, пока не стал замечать что-то мёртвое во всей этой цветущей красоте, естественность которой была сравнима со штукатуркой или макияжем, не более чем пластик в запертом безвоздушном пространстве. Это были невыносимо-жалкие потуги в красоту и жизнь, но нельзя дышать спёртым воздухом, наесться попкорном, употреблять тухлое мясо, запивая это газировкой и говорить, что всё прекрасно, как нельзя заменить живых людей манекенами.
Ранзор тут же выбежал на площадь, желая увидеть человеческие лица. И увидел.
С прямой осанкой, в чёрно-оранжевых одеждах, но это были не те великие женщины и мужчины, которых хочется наблюдать и слушать, но переодетые в вычурные платья и фраки свиньи. Брюзжащие, выказывающие презрение ко всему мелкие люди, с мерзкими ухмылками, дешёвой, пропахшей нафталином циничностью к чужой мечте и устремлениям, пессимисты и нигилисты. Взгляды их были одинаково высокомерными и наглыми, речи пусты и оглушительны, дикие и невежественные все они есть сплошной хохот, ругательства и глупость. И колоссальная нетерпимость ко всякому, кто хоть на йоту отличен от них самих.
Сама природа таких людей прославляла бесполезных, безнравственных, серых и пассивных потребителей. Таким натурам претит истинная, живая, великая красота, сила и ум, и она всегда ищет
