Сквозь Пекло - Елена Асеева

— Что, ты, сказал Чопжу, я не понял? — протянул Святозар, услышав новые слова.

— Казал наседник Сиотозал, что такы я глешен, — вздыхая и все еще покачиваясь из стороны в сторону, пояснил лонгил.

— Какой-то у вас странный Бог, — заметил Святозар и усмехнулся. — Погляди какой он у тебя маленький, ты его под рубахой носишь, он простая деревяшка, а ты, человек, по сравнению с ним огромный и сильный…Наступи ты на него ногой и ничего от него не останется, лишь обломок дерева…. Разве Боги такие могут быть? Нет, конечно, не могут. Боги должны быть сильнее и мудрее тебя, они должны показывать свою силу, а иначе кто будет верить и уважать такие деревяшки. — Наследник на миг прервался увидев, как оробело на него уставился Чопжу, — да, и вообще, что это за вера у вас такая…Не успел родиться — грешен, грудь матери взял — грешен, на лошадь сел — грешен, жену взял — грешен. Ха…,- Святозар пожал плечами и спросил, — а, что же тогда не грешно делать?

Лонгил нанова выпучил свои глазки, и щелочки настолько увеличились, что наследник узрел испуганно бегающие из стороны в сторону черные зрачки. Чопжу тревожно потер ладони друг об дружку и тихо проронил:

— Жит по чыстому не глешно, — а после закрыл рот рукой.

— Это как по-чистому, — заинтересовался наследник и слегка подался телом вперед, точно жаждая вызнать весьма чего-то занимательное.

— Далекы степы бискайны, — зашептал Чопжу и боязливо оглянулся, будто страшась, что его кто-то может подслушать. — Около молы даликогы, лежат голы валикы. Жит тех голы без диты, без жены не глешно. Тогда жит голы валикы станыш потом как голы, как сам голы.

— Чего, чего, — не понимая пояснений лонгила, переспросил Святозар и порывчато замотал головой. — Какие валикы голы, ничего не разберу.

— Ох, наследник, — просыпаясь и усаживаясь на ложе, негромко откликнулся Лыбедь. — Вера у них такая…Тот кто живет с детьми и женой, тот грешен, после смерти обратиться в землю. А тот, кто живет по-чистому, уходит он в горы, что лежат где-то на берегу Белого океана, и живет в них, и тады после смерти сам становится горой.

— В камень, что ли обращаются? — поспрашал Святозар и черты его красивого лица чуть зримо дрогнули.

— Ну, вроде как в камень, — пожимая плечами добавил Лыбедь.

Наследник перевел взгляд с улыбающегося Лыбедя на перепуганного Чопжу, который малеша выгнул спину и склонил вниз голову, наверно намереваясь вновь упасть на пол и помолиться, и чуть слышно молвил:

— А, душа куда уходит?

— У них по вере души нет, — также тихо ответил Лыбедь, и, усмехнулся. — Душа это тоже грех.

— Тогда я, чего — то не понял…,- начал было Святозар, но договорить ему не удалось.

Потому что лонгил вдруг громко закричал: «Тыйчтын! Тыйчтын! Тыйчтын!», упал на пол на колени, вытащил деревянного божка из запазухи и пополз в угол молиться.

— Во, — довольным голосом заметил Лыбедь и указал на лонгила пальцем. — Сызнова пополз молиться, так как услышал про душу.

— И, что он так часто молиться будет? — расстроено произнес Святозар, узрев очередные приседания Чопжу перед чурбаном.

— Я, же говорил, наследник, измучает он вас своей мольбой, — разводя руки в стороны проронил Лыбедь. — Коли вы так будете за ним наблюдать… Вы вот пример берите с ваших другов. Глядите, как крепко спят и все им ни по чем, — и Лыбедь показал на мирно почивающих Стояна и Храбра.

— Как же можно так верить? — словно не слыша родственника, возмутился Святозар.

Наследник посмотрел на лонгила, усердно отбивающего поклоны перед пустым деревянным чурбаном, негромко говоря: «Нынышу хуычын — тыйчтын!» и обратился к нему:

— Чопжу, что это за глупая вера… и Бог у вас…То не Бог совсем, а деревянный обрубок, и чего ты перед ним кланяешься, не пойму, — дополнил он приметив, как Чопжу еще сильнее стал бить лбом о пол и громче говорить: «Тыйчтын! Тыйчтын!» — И вообще, — продолжил наследник, — с чего ты решил, что родиться грешно, любить грешно, жить грешно. Глупая, глупая вера, да, то и не вера вовсе, а так… Верно Боги к вам никогда не приходили.

— А…а…а!.. — возопил лонгил еще зычнее. — Жоуынч, жоуынч, жоуынч!

Храбр от крика Чопжу проснулся и сев на ложе тревожно глянул на Святозара, затем перевел взгляд на лонгила и вопросил:

— Чего он кричит?

— Кричит, чтобы его спасли, — засмеявшись, молвил Лыбедь и улегся на ложе.

— А, от кого, — беспокойно обозревая полутемное подземелье, и не видя там никакой опасности, поинтересовался Храбр.

— Судя по всему от меня, — ответил Святозар и принялся укладываться на ложе подле Храбра.

— От тебя, — замотав головой, как бы отгоняя сон, переспросил наставник.

— Ага, от меня, — зевнув, пояснил наследник и укрылся сверху телогрейкой. — Мне его вера не понравилась. И, вообще, если он продолжит так кричать и шептать, придется мне, что-то сделать, потому что я при таких воплях точно не усну… Храбр, я так устал, ну скажи ему, чтобы он замолчал, нельзя же так кричать, в самом деле.

— Эй, Чипжа, Чипжа, — окликнул лонгила наставник.

Святозар и Лыбедь громко засмеялись.

— Чопжу. Храбр, его зовут Чопжу, — поправил наставника Святозар.

— А, все для меня едино чи Чипжа, чи Чопжу. — Смущенно произнес Храбр, и, поправившись, добавил, — Чопжу, ты там шепчи тише, а то наследник устал, а при таком шуме и верно уснуть тяжело.

Лонгил хоть и не откликнулся, но услышав просьбу Храбра зашептал тише.

— Они все же не злобный народ, — зевая, проронил Лыбедь. — Добрые они люди, тока беда с этими ихнями молитвами.

Глава двадцать первая

Все последующие дни пребывания в темнице слились для наследника и его путников в одни сплошные полутемные сутки. В подземелье, где не было солнца, и царил вечный полумрак и сырость, день и ночь не сменяли друг друга, а изредка приходящие гомозули приносящие жидкий, пустой навар для темничников, да меняющие факелы, не разговаривали ни с кем и даже не отвечали на вопросы наследника. Святозар первое время развлекал всех в подземелье, покрывая стены пещеры лазурным сиянием, который горел хотя и не долго, но приносил в подземелье свет, да радовал темничников. Лонгил Чопжу молился так часто, что стал выводить из себя не только Святозара, но даже Храбра и Стояна.

Гатур появлялся в подземелье еще реже, и когда наследник спрашивал его о царе Гмуре, злорадно отвечал, что тот не прибыл, и в то же время беспокойно поглядывал на темницу где сидел Звенислав, и на лазурный свет на стенах подземелья. Но чем дольше длилось заключение, тем более раздражительным становился наследник, и все чаще ему стало казаться, что Гмур уже давно в городе и просто ему, лживый Гатур не сообщил о Святозаре. Подогревая себя такими мыслями, наследник не выдержал и как-то, когда в очередной раз гомозули притащили железную бочку с наваром, а Гатур пришел, злорадно посмеиваясь смотреть на темничников, громко закричал на него, и как когда-то пинал Звенислав дверь, так и сам принялся ее ударять. Темница, не ожидающая такой мощи, стала сотрясаться, скрежетать и скрипеть.