Чужак в чужой стране - Роберт Хайнлайн

Средняя церковь поставляла штурмовые отряды. Фостер позаимствовал трюк у трясунов начала двадцатого века. Если городские власти пытались подавить движение фостеритов, те заполняли город до тех пор, пока и копы, и тюрьмы не становились бессильными. Копам ломали ребра, а в тюрьмах — двери.

Если прокурор был настолько безрассуден, что выносил обвинение, его невозможно было выполнить. Фостер (после тщательного изучения кодекса) вывел, что предъявление исков в данном случае и в соответствии с буквой закона является гонением. Ни одно обвинение фостеритов в качестве фостеритов не было поддержано Верховным судом. Ни, позднее — судом Федерации.

Внутри открытой церкви была Внутренняя Церковь — ядро полностью посвященных, допущенных к проповедованию. Истинные лидеры, держатели ключей и делатели политики. Это были «возрожденные». Они стояли выше греха, им гарантировалось место на небесах, и только они допускались к внутренним мистериям.

Фостер отбирал их с большим тщанием, персонально, пока дело не приняло слишком большой размах. Он искал людей, подобных себе, и женщин, подобных его женам-жрицам: живых, убежденных, упорных и свободных (или способных освободиться, ибо вина и сомнения отбрасывались) от ревности в ее наиболее человеческом значении. И все они были потенциальными сатирами и нимфами, поскольку тайная церковь несла культ Диониса, которого Америка была лишена и для которого здесь существовал необычайно обширный потенциальный рынок.

Он был очень осторожен: если у кандидатуры был муж (или жена), то во внутреннюю церковь могли быть введены только оба супруга. Одинокие кандидатуры должны были быть сексуально притягательны и агрессивны. И он стремился, чтобы среди его жрецов число мужчин было равно или превышало число женщин. Не сохранилось записей о том, что Фостер изучал ранние схожие культы Америки, но он знал или чувствовал, что большинство из них распалось только потому, что их проповедниками овладевало вожделение, приводящее к ревности. Фостер не повторял этой ошибки даже тогда, когда выбирал женщину для себя. Даже если дело касалось той, на ком он женился.

Он не стремился увеличивать это ядро. Средняя церковь предлагала достаточно, чтобы удовлетворить ограниченные запросы масс. Если возрождение поставляло ему две пары, готовые к «Небесному Венчанию», Фостер был доволен. Если ни одной — что ж, он ждал, пока семя прорастет, и отсылал опытных жреца и жрицу ухаживать за ростком.

Всегда, когда было возможно, он испытывал пару сам вместе с опытной жрицей. Поскольку такая пара уже была «спасена», о чем заботилась средняя церковь, риск был невелик: с женщинами вообще никакого, а мужчину он всегда сперва изучал сам, а потом уже предоставлял право действовать жрице.

До того, как стать спасенной, Патриция Пайвонски была молода, замужем и «очень счастлива». У нее был один ребенок, она уважала мужа и восхищалась им; он был значительно старше ее. Джордж Пайвонски был нежным и великодушным человеком с одной лишь слабостью, но эта одна частенько приводила к тому, что к концу долгого дня он оказывался слишком пьяным, чтобы проявить свою нежность. Патти считала себя счастливой… правда, Джордж временами был излишне нежен со своими клиентками… особенно, если было начало дня… но, конечно же, татуирование требует уединения, особенно, если клиент — женщина. Патти была терпима; время от времени она назначала свидания клиентам-мужчинам. Чем чаще Джордж прикладывался к бутылке, тем чаще это случалось.

Но в ее жизни была какая-то пустота, и она не заполнилась даже тогда, когда один благодарный клиент подарил ей змею. «Ухожу на корабле, — сказал он, — и негде ее оставить». Она любила домашних животных и не боялась змей. Она соорудила для нее домик в витрине студии, и Джордж сделал прекрасный рисунок в четыре цвета: «Не тронь меня!»[29]. Рисунок стал популярен.

Она приобрела еще нескольких змей и почувствовала себя спокойнее. Но ее отец был родом из Ольстера, а мать — из Корка[30]. Вооруженное перемирие между родителями сделало ее атеисткой.

Она уже была ищущей, когда Фостер приехал проповедовать в Сан-Франциско. Ей удалось затащить Джорджа на несколько воскресных проповедей, но тогда он еще не увидел Света.

Фостер принес им Свет, они признались в этом одновременно. Когда Фостер спустя шесть месяцев вернулся, Пайвонски настолько посвятили себя религии, что Фостер обратил на них внимание.

— У меня не было ни малейших затруднений с тех пор, как Джордж увидел Свет, — рассказывала она Майку и Джил. — Он все еще пил… но только в церкви, и уже не так много. Когда наш святой руководитель вернулся, Джордж начал свой Великий Проект. Естественно, мы хотели показать его Фостеру… — Миссис Пайвонски заколебалась. — Я не должна была говорить это.

— Так не говори, — сказала Джил. — Патти, милая, мы не хотим, чтобы ты делала хоть что-то против воли. «Деление воды» означает добровольность.

— Гм… Я скажу! Но помните, это касается Церкви, поэтому вы никому не должны рассказывать… точно так же, как я ничего никому не скажу о вас.

Майк кивнул.

— Здесь, на Земле, мы называем это «делом водных братьев». На Марсе такой проблемы нет… но тут, я грокнул, иногда бывает. О «деле водных братьев» не говорят другим.

— Я… Я грокнула. Это чудное слово, но я поняла его. Олл райт, дорогие мои, это «дело водных братьев». Знаете ли вы, что каждый фостерит имеет татуировку? Я имею в виду, настоящие члены Церкви, те, что навеки спасены?.. Как я, например? Нет, я не имею в виду, что они покрыты татуировками с ног до головы, но видите, вот здесь? Прямо над сердцем? Это святой поцелуй Фостера. Джордж оформил его так, что он смотрится как часть картинки… так что никто не может ничего заподозрить. Но это его поцелуй… и Фостер поцеловал меня сюда сам! — Она произнесла это восторженно и гордо.

Майк и Джил поглядели туда, куда она указала.

— Да, это отпечаток губ, — удивленно сказала Джил. — Словно кто-то поцеловал тебя накрашенными губами. Я-то думала, что это часть восхода.

— Да, конечно, именно так Джордж все и задумал. Потому что нельзя показывать поцелуй Фостера тому, кто его не имеет, и я никогда не делала этого… до сегодняшнего дня. Но, — в голосе ее прозвучала уверенность, — вы удостоитесь его однажды, оба. И когда это свершится, я закреплю его татуировкой.

Джил возразила:

— Но я не понимаю, Патти. Как он может поцеловать нас? Как-никак он… на небесах.

— Да, милые мои, именно там. Сейчас я объясню. Любой проповедник или проповедница могут дать вам поцелуй Фостера. Это означает, что Бог в сердце твоем… Бог есть часть тебя — навеки.

— Ты есть Бог, — неожиданно вмешался Майк.

— Что, Майкл? Ну… я никогда не слыхала, чтобы это так поворачивали. Но это все объясняет… Бог в тебе, и из тебя, и с тобой, и дьявол не смеет коснуться тебя.

— Да, — согласился Майк. — Ты грокнула Бога.

Он радостно подумал, что сказанное Пат — это лучшее приближение к его концепции за все время поисков слов… пока Джил не сможет выучить это понятие по-марсиански. Что, впрочем, неизбежно.

— Это мысль, Майк. Бог… грокает тебя… и ты венчаешься в Священной Любви и Вечном Счастье с Его Церковью. Жрец или жрица целуют тебя, и татуировка закрепляет этот поцелуй в знак того, что это навеки. Татуировка не обязательно должна быть такой большой: моя в точности соответствует форме и размерам благословенных губ Фостера, и она может размещаться где угодно, лишь бы была скрыта от греховных глаз. В любом месте, где ее не видно. А когда ты приходишь на собрание Счастливых, ты показываешь ее.

— Я слыхала о собраниях Счастливых, — сказала Джил, — но не знаю в точности, что это такое.

— Что ж, — рассудительно сказала миссис Пайвонски, — бывают собрания Счастливых и собрания Счастливых. Собрания для обычных членов; кто спасен, но может отойти в сторону, это сплошное веселье. Грандиозные вечеринки с ограниченным количеством молений, которые проходят очень радостно, и с большим количеством всевозможных развлечений, без которых не обходится хорошая вечеринка. Может быть, немножко настоящей любви, но лучше очень тщательно взвесить: с кем и как, чтобы не взросло семя раздора среди братии. Церковь очень строго следит за тем, чтобы держать каждую вещь на отведенном ей месте.

Но собрания Счастливых для навеки спасенных… ну, тут не надо ни о чем заботиться, ибо здесь нет никого, кто способен грешить… все в прошлом и забыто. Если хочешь выпить… о'кей, это воля Божья, иначе бы ты не захотел этого. Ты хочешь упасть на колени и молиться или возвысить голос и запеть… или разодрать на себе одежду и пуститься в пляс — это воля Божья. И вокруг не может быть никого, кто усмотрел бы в этом нечто дурное.