Она уже мертва - Виктория Платова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я взяла твой свитер. Это ничего?
– Ничего.
– Я скучала по тебе.
– Я тоже скучал по тебе.
– Я все знаю, Сережа. Я прочла. О твоем отце. Бедные мы все.
– Бедные, – соглашается Сережа.
Белка все еще не видит его. Повелитель кузнечиков где-то там, за минаретами, за жуками-древоточцами, которые прогрызли ходы не только в дереве, – они добрались и до самого Сережи, источили его душу, источили голос – оттого он такой глухой и бесплотный. Пустой, как желоб, идущий от заброшенной бойни. Желоб полон мертвых насекомых, мертвых листьев, мертвых цветов – они выкрашены в одинаковый бурый цвет. И несут в себе воспоминания о такой же мертвой крови, которая совсем недавно лилась здесь потоком. Скоро и Белка рухнет в этот желоб – маленькой, никому не нужной стрекозой.
Красоткой-девушкой.
– Ты помнишь, как звал меня?
– Белка, – после небольшой паузы говорит Сережа.
– А еще?
Он всё забыл, всё! Забыл даже о Бельче, который еще меньше, чем Белка, еще пушистее. Что уж говорить о таком незначительном существе, как стрекоза?
– Ты звал меня красоткой-девушкой.
– Красоткой-девушкой, да, – эхом откликается Сережа.
Еще совсем недавно Белка страстно мечтала увидеть его. Заглянуть в глаза. Но теперь она постарается избежать встречи с его глазами, с его лицом. Потому что это лицо убийцы, а Белка вовсе не жаждет, чтобы последнее, что она увидит в жизни, было лицо убийцы. Конечно, она могла бы еще немножко поговорить с Сережей вот так, через ширму, немного похожую на глухую заднюю стенку в исповедальне. Но исповедоваться Белке не в чем.
А Сережа вряд ли захочет.
Чего хочет сама Белка? Чтобы все побыстрее закончилось.
Чтобы исчезла тошнота, подступившая к горлу, когда она впервые увидела мертвых детей, собравшихся здесь. Приступ тошноты Белка испытала и в буфетной, сидя на полу и разглядывая фотокопии судебных заседаний. Но теперь все прошло. Кажется. Наверное, она могла бы еще поговорить с Сережей, заговорить его. Они беседовали бы полчаса, час, ночь, вспоминая тот август. Возможно даже, она наконец дотянулась бы до полки, где стоят фундаментальные труды о психологии серийных убийц и постаралась бы дезориентировать его. Вытащить настоящего Повелителя кузнечиков, спеленатого в коконе зимм-мама.
И тем самым спастись.
Или дождаться помощи, которую приведет Тата, – и тем самым спастись. Но все дело в том, что Белка больше не хочет спасаться. Спастись означало бы жить дальше. Каждую секунду вспоминая фиолетовые рубцы и костяшку домино. Памяти о Лазаре в заросшем водорослями гроте хватило, чтобы отравить двадцать лет, но это была лишь одна человеческая жертва. А здесь – целых шесть. И еще одна – Сережа. Тот самый добрый и светлый Повелитель кузнечиков, который был уничтожен и стерт чернотой зимм-мама. Тот самый, к которому она была так привязана.
Пусть все закончится.
Пусть.
– Ты можешь делать то, что задумал.
– Да.
Белка с трудом отлепляется от минаретов и жуков-древоточцев и поворачивается к столу. Теперь она видит его целиком. И свой пустой стул-лодочку.
И – Тату.
Тата сидит на своем месте, откинувшись на спинку так же, как все остальные. Она недвижима, а ее широко раскрытые глаза смотрят прямо перед собой. Выходит, она не поверила Белке и пришла сюда, подписав себе тем самым смертный приговор! Вот только как она попала внутрь?… Неважно, это уже неважно, и не стоило Белке сидеть в буфетной так долго, – быть может, тогда жизнь Таты была бы спасена! Вдвоем они могли бы справиться с убийцей. Но жалеть о несовершенном поздно. Белка опоздала везде, и лишь стул-лодочка терпеливо ждет ее.
Ноги у Белки подкашиваются, она падает на пол и закрывает глаза. И почти тотчас же ее горло сдавливает петля. Уже не понять, что это – теннисная туфля Маш или ремень с автомобилем-jazz, и кто она сама – девочка, женщина тридцати трех лет или стрекоза «красотка-девушка». Белке не хватает воздуха, в самый последний момент она начинает вырываться, но петля неумолима. Как сквозь пелену, она слышит два легких хлопка, а потом – еще один. И удавка ослабевает, а на Белку валится тяжелое тело, полностью накрывая ее собой.
* * *– Жива?…
Этот голос взрезает ледяную толщу темноты. Он знаком Белке. Еще недавно он истончался, почти исчезал, но теперь звучит в полную силу. С трудом открыв глаза и потирая рукой саднящую шею, она высвобождается из-под груза обмякшего тела Повелителя кузнечиков. Изумление ее так велико, что Белка не может вымолвить ни слова.
Тата, все так же сидящая за столом, смотрит на нее и улыбается. Прямо перед ней, на скатерти, лежит пистолет с глушителем.
– Извини, что не вмешалась раньше. Но очень хотелось досмотреть сцену до конца.
– Ты… Значит, он не убил тебя?
– Как видишь.
– Но почему?
– А ты бы хотела, чтобы он меня убил?
– Нет… Конечно же, нет. Как ты могла подумать?
– Учитывая историю нашей семейки, подумать можно все, что угодно.
Чудом избежав смерти, Белка счастлива, абсолютно счастлива. Если можно говорить о счастье среди мертвых тел.
– Мне очень хотелось дружить с тобой, Белка, – Тата по-прежнему улыбается, но в голосе ее звучит ностальгическая грусть. – Тогда, в августе.
– Все впереди. И… это будет больше чем дружба. Мы ведь семья, родные люди… Ты спасла меня. Я… Я не знаю, что сказать.
– Ничего не говори. Просто послушай.
– Да, да. Конечно. Я слушаю.
– Мне очень хотелось дружить с тобой. Именно с тобой.
– Почему?
– Я уже пыталась объяснить тебе. Старшие были недосягаемы. Это все равно что хотеть дружить с солнцем. Или луной.
– А я?
– Ты тоже была недосягаема. Чуть ближе, чем луна, но сколько ни подпрыгивай, до нее все равно не дотянешься. И ты была занята своим Сережей. Слишком занята.
Белка вздрагивает от одного имени Сережи. Ей хочется, чтобы его не произносили никогда. Стерли из всех свидетельств о рождении, из всех паспортов. Невозможность этого не отменяет жгучего желания. О чем говорит ей Тата?
– Ты даже не замечала меня.
– Все не так. Я всегда знала, что ты умница. Смышленая не по годам.
– Знаешь, что самое удивительное?
– Что?
– Это так и есть.
– Ты не такая, как все. Я говорила об этом Шилу и Маш…
– Я знаю.
– Мы остались одни и теперь должны держаться друг друга. И позаботиться о Лёке.
– Я уже позаботилась о нем.
– Что ты хочешь сказать?
– Ровно то, что сказала, – Тата улыбается еще шире.
И это обнадеживающая улыбка. Из тех улыбок, что всегда приманивают к себе крошек-лемуров и крошек-колибри. Если сейчас в темных глазах Таты зацветет плющ и забьет из скалы водопад, Белка нисколько не удивится.
– Наверное, сейчас не время об этом говорить, но… Ты должна будешь переехать ко мне в Питер. Глупо жить в каком-то Новгороде, если у твоей сестры есть шикарная квартира в Питере, в центре.
– Как часто?
– Не поняла тебя…
– Как часто ты вспоминала о том, что у тебя есть сестра?
– Но… Мы не общались, да. Прости. Теперь у нас будет масса времени…
– Не так много, как ты думаешь. Но время еще есть.
– Когда этот кошмар закончится…
– Ты полагаешь, он закончится?
– Надеюсь. Ведь самое страшное уже позади. И мы живы… Нам нужно о многом поговорить. Это очень тяжелый разговор, но говорить нужно. О том, что случилось в нашей семье когда-то.
– Я знаю, что случилось когда-то в нашей гребаной семье.
– Знаешь? – Белка потрясена.
– И уже давно.
– Но… Я узнала об этом только сегодня.
– Могла бы узнать раньше, если бы захотела. Но ты ведь не хотела. Никто из вас не хотел, кроме разве что полицейской ищейки.
– Это не так, Тата.
– Это так.
До сих пор улыбка маленькой художницы была сочувственной и ободряющей, – когда она успела трансформироваться в саркастическую гримасу?
– Не хочешь взглянуть на своего лучшего друга?
О ком говорит Тата?
О том, кто лежит за Белкиной спиной. О Повелителе кузнечиков, от которого осталась одна оболочка, туго набитая мечтами красотки-девушки. Белка ни за что не обернется, ни за что!
– Не хочу.
– Неужели неинтересно увидеть, как он изменился за столько лет?
– Нет.
– Взгляни. Могу поспорить, ты удивишься.
– Нет.
– Взгляни.
Тата больше не просит, она приказывает. Этой новой, жесткой Тате невозможно сопротивляться, и Белка послушно оборачивается. Увиденное потрясает ее не меньше, чем воскрешение Таты из мертвых. Да нет же, больше, много больше! Ведь на полу в луже крови, раскинув руки, лежит…
Лёка!
Добродушный деревенский дурачок, даунито, безотказный смешной Лёка! Ни разу не ответивший на прямые оскорбления Маш, терпеливо сносящий подколки всех остальных. И пальцы у него совсем не толстые, просто – крупные.
– Вы ведь знакомы? – насмешливо произносит Тата.
– Лёка…
– Может, имеет смысл познакомиться еще раз? Поближе?