Измененное состояние. История экстази и рейв-культуры - Мэттью Коллин

Первым журналистом, обратившим внимание на смену настроения на танцполе, стала Мэнди Джеймс, на глазах у которой в ее родном Манчестере происходил массовый передоз экстази: люди приходили в клубы на ночь, а ночь перетекала в психотропные бессонные выходные — и это уже трудно было назвать безобидным развлечением. В ноябрьском номере журнала The Face 1991 года Мэнди предприняла попытку собрать воедино всю информацию о вреде экстази для здоровья. Информации получилось не так уж много. «В клубы еще никогда не ходило так много народу, никогда так много народу не принимало наркотики, о которых мы почти ничего не знаем», — писала она. Впервые молодежный журнал осмелился произнести вслух то, что раньше в клубных кругах считалось ересью: что экстази может быть вреден для здоровья. Но помимо очевидных вещей вроде того, что нужно покупать наркотик только у надежных людей и не забывать восполнять количество жидкости, испаряющейся с потом в жарких помещениях клубов, Джеймс смогла сказать только одно: сбавьте ход.

За год до этого манчестерское агентство по борьбе с наркотиками Lifeline выпустило первый номер образовательного журнала комиксов Е by Gum![166], главным героем которых стал рисованный персонаж Пинат Пит, парень с выпученными глазами, вечно под кайфом, с косяком в зубах, раздающий направо и налево дельные советы. Lifeline, с одной стороны, заботилось о том, чтобы молодежь получала необходимую ей информацию о наркотиках, а с другой — подавала эту информацию «в чистом виде», не приукрашенной романтическими понятиями «контркультуры» или «расширения сознания». За несколько лет Lifeline стало такой же неотъемлемой частью клубной культуры, как и диджей, и распространяемые им через молодежную прессу советы о том, как уберечь себя от беды, несомненно спасли не одну жизнь.

Идея Е by Gum! была не новой: в 1987 году Lifeline уже выпускало подобный журнал комиксов, но тогда он назывался Smack in the Eye и был предназначен для героинистов [167] Smack in the Eye был оформлен в стиле андеграундных комиксов «Furry Freak Brothers" [168] и полон черного юмора и наркоманского жаргона: никто не собирался читать героинистам морали и проповеди, главное было донести до них необходимую информацию. В то время такая прямолинейность была довольно радикальным шагом. «Нас дважды вызывал к себе начальник прокуратуры, и несколько других агентств по борьбе с наркотиками писали в министерство здравоохранения, требуя прекратить наше финансирование, — вспоминает дизайнер агентства Майк Линнелл. — Мы ожидали нападения со стороны прессы, но вся критика досталась нам от коллег». Философия Lifeline выражалась словами «сокращение вреда»: они понимали, что люди все равно будут принимать наркотики, что бы им ни говорили, и единственным выходом из положения было помочь им сократить риск до минимума. Первое, чем занялись в Lifeline, — это обменом использованных игл на новые одноразовые и раздачей рецептов на метадон — препарат, помогающий справиться с героиновой ломкой, — поскольку их главной задачей в те дни было предотвратить распространение СПИДа среди сидящих на игле наркоманов.

Когда в агентства стали поступать первые сообщения об эйсид-хаусе, они не знали, как на это реагировать. В 80-х их главной заботой была героиновая зависимость и СПИД, а экстази был совершенно новым типом наркотика, с которым они не были знакомы, и принимали его такие люди, с которыми агентства никогда раньше не имели дела. Их первой реакцией было рассмотреть экстази с точки зрения риска заражения СПИДом: они раздавали презервативы и призывали молодежь к безопасному сексу, так как слышали, что экстази — это наркотик любви. Что же касалось самой наркотической зависимости, единственное, чем они могли помочь клабберам, — это предупредить их о том, что экстази является запрещенным веществом категории А и его хранение грозит тюремным заключением. Теперь же Lifeline и другие агентства начали распространять среди людей, употребляющих экстази, идеи о сокращении вреда, однако, несмотря на свою огромную популярность, журналу Е By Gum! было практически нечего сказать о самом наркотике. «Самое интересное в экстази то, — пожимали плечами авторы, — что мы почти ничего о нем не знаем».

В 1988 и 1989 годах, когда эйсид-хаус только набирал обороты, в обществе поднялась большая паника из-за МДМА, но с тех пор газеты, казалось, напрочь забыли и про экстази, и про экстази-культуру, а может быть, решили, что проблема решилась сама собой, когда после принятия закона об ужесточении наказаний в области развлекательных мероприятий нелегальные рейвы переселили в имеющие лицензию клубы. В июне 1991 года реакционный таблоид с многомиллионным тиражом The Sun заявил, что «рейв — это светлый праздник», и опубликовал в середине журнала четырехполосную вкладку с путеводителем по «жаркому танцевальному безумию». Этот путеводитель, опубликованный в самый разгар хардкоровой мании, советовал следующее: «Забудьте про страхи и ужасы эйсид-хауса. Рейвы — это доброе и безоблачное веселье. .. Принимать наркотики в любом виде здесь считается дурным тоном».

Первая волна листовок, посвященных сокращению вреда экстази, дополненная статьей Мэнди Джеймс, снова разбудила тревогу общественности и вдохновила желтую прессу на целый поток страшных историй, поношений и оскорблений в равной степени как в адрес людей, принимающих экстази, так и в адрес тех, кто заботился об их здоровье. Газеты кричали на все голоса о том, что молодежь нации оказалась, как было сказано в одном заголовке, «в лапах экстази». Были откопаны отчеты коронеров и выставлены напоказ галереи портретов жертв экстази, агентства по борьбе с наркотиками подверглись резкой критике за то, что «сказали детям, что это ничего, если они будут принимать смертельный наркотик» (Тле Star, январь 1992). В конце концов мучающие общественность вопросы попали на обсуждение в парламент. Депутат от консервативной партии Джеральд Говарт потребовал, чтобы министерство внутренних дел лишило финансирования агентство Release, опубликовавшее листовку о сокращении вреда экстази, «до тех пор, пока молодые люди не услышат от него четкого и ясного совета, а именно: "нет, нет и еще раз нет"» (Hansard, февраль 1992).

Летом 1992 года общественная тревога усилилась, когда доктор Джон Генри из Национального совета по отравляющим веществам опубликовал в медицинских журналах две своих работы, одна из которых носила шокирующее название «Экстази и Танец Смерти». На подобное исследование Генри и его коллег вдохновил «небывалый рост» числа запросов об экстази, поданных в Совет в течение 1991 года. Генри проанализировал семь связанных с приемом МДМА смертей и вооружил желтые газеты настоящим рогом изобилия описаний токсических реакций организма на экстази: повышение температуры, конвульсии, нарушение свертываемости крови, нарушения мышечной деятельности, разрушение почек, проблемы с печенью, желтуха. «Экстази повсеместно ошибочно представляется безопасным наркотиком», — писал Генри и предупреждал, что эти смертельные случаи, какими бы редкими они ни были, могут означать приближение настоящей катастрофы. «То, что умерли эти несколько человек, само по себе трагедия, но куда большей трагедией является возможность того, что с каждым годом ситуация будет становиться все хуже. То, что мы видим перед собой сейчас, — массовый эксперимент, окончательные результаты которого станут известны только через несколько лет» (The Lancet, август 1992).

Теория Генри, немедленно получившая поддержку большинства, заключалась в том, что люди, танцующие ночи напролет в жарких, битком набитых помещениях, обильно потеющие и никак не восполняющие потерю жидкости, подвергают свой организм опасности обезвоживания и смерти — с ними происходит то же самое, что с людьми, получившими тепловой удар. Строгий дядя в сером костюме, Генри произнес крылатую фразу, которую будет повторять снова и снова в течение нескольких лет подряд: «Принимать экстази — все равно, что играть в русскую рулетку» (The Star, январь 1992). Однако, хотя танцевальный журнал Mixmag и проявил интерес к теории Генри, задавшись в одном из своих номеров вопросом «Кошмар все-таки начался? », клабберы не желали слышать ничего о том, что «экстази = смерть». От этой мысли отмахивались как от антинаркотической пропаганды, она представлялась нереальной, невозможной, очередным жульничеством со стороны истеблишмента, который не видел разницы между героином и МДМА (но зато с распростертыми объятьями приветствовал алкоголь и никотин) и чья аргументация сводилась к одному только «просто скажи нет», не говоря уже о желтой прессе, которая существовала за счет дезинформации и лжи. На экстази вырастет поколение дегенератов — разве не то же самое они говорили про ЛСД в 60-х? Пускай лучше попробуют сами, это их слегка остудит, говорили клабберы. Пускай попробуют, и тогда они поймут, о чем вообще идет речь.