Мадонна миндаля - Марина Фьорато

Симонетту разбудили и заставили подбежать к окну отблески яркого огня. Сперва ей показалось, что это лесной пожар, решивший погубить ее миндальную рощу, но, вглядевшись во тьму, она вскоре с ужасом различила привязанную к высокому дереву человеческую фигуру, а вокруг кольцо людей с факелами. Она не стала колебаться и выбирать между новым и старым оружием — аркебуза была ей почти не знакома, она понятия не имела ни как ее держать, ни как из нее стрелять. К тому же она успела разглядеть не только Манодорату, но и его сыновей, которые были крепко привязаны к ногам отца, так что времени на раздумья попросту не было. Симонетта схватила лук, мигом вложила в него стрелу и уже прицелилась в булочника, который явно и возглавлял толпу мерзких палачей, но была остановлена взглядом Манодораты, с трудом различив его лицо среди вздымавшихся языков пламени. Он, казалось, не проявлял никаких признаков страданий, хотя горела вся его грудь, и пристально смотрел ей прямо в глаза. Его серо-стальные глаза так и светились на покрытом копотью лице. Симонетта отчетливо видела, как он медленно кивнул ей и опустил веки. И она, зная, что его все равно не спасти, сразу поняла, что ей нужно сделать, и, когда узкий тонкий язык пламени лизнул бороду Манодораты, выстрелила ему прямо в грудь, в то место, где перекрещивались охватывавшие его веревки. Ей тут же стало ясно, что она попала прямо в сердце, потому что голова его мгновенно поникла. Все это свершилось в мгновение ока, и Симонетта, вся дрожа, успела еще сбежать по лестнице вниз и оттащить от входной двери Исаака, уже готового броситься другу на помощь. Вероника тоже была рядом — молча готовила к бою свое орудие мести, метательные ножи в виде мальтийского креста. Однако Симонетта отрицательно покачала головой и прошептала: «Оставайтесь в доме, их слишком много. Иначе они и вас схватят!»

Выбежав из дома, она решительно смахнула с ресниц уже закипавшие слезы и заставила себя гордо вздернуть подбородок. Стискивая в одной руке лук, а в другой пучок стрел, она изо всех сил старалась унять дрожь. С этими стрелами, одетая в красивое новое платье, золотистое, отделанное белым горностаем, Симонетта казалась ожившей святой Урсулой. Она прекрасно понимала, что главное испытание еще впереди, хотя у нее было такое ощущение, что конец света уже наступил. И действительно, когда она приблизилась к месту страшной казни, с небес вдруг начали падать звезды! Ее затуманенный, возмущенный разум едва ли способен был сейчас понять, что это такое, и лишь когда эти холодные «звезды» коснулись ее лица, она догадалась, что это снег. Снег в сентябре! Поистине события, описанные в Апокалипсисе, разворачивались прямо у нее на глазах! Казалось, небеса плакали, видя, что творится на земле.

Симонетта предстала перед булочником, когда тонкий язык пламени уже проник в грудь ее дорогого друга и пожирал его изнутри, распространяя вокруг ужасный запах горелой плоти. Растопленный жир капал на головы плачущих мальчиков, и Симонетта очень боялась, что у них вот-вот вспыхнут волосы, однако заставила себя не смотреть на детей и, изогнув губы в жестокой улыбке, повернулась к мучителям Манодораты.

— Отличный выстрел, госпожа моя! — похвалил ее булочник и поклонился с каким-то почтительным изумлением.

Он, правда, слыхал, что «эта шлюха из Саронно» приютила у себя евреев и дала им работу в своей усадьбе, только, видно, слухи эти были ложными.

— Я имею полное право уничтожать вонючих неверных, без разрешения вторгшихся в мои владения! — заносчиво заявила Симонетта, и ей тут же ответил одобрительный ропот толпы. — Надо было заодно сжечь и этих еврейских выродков, — прибавила она. — Жаль, что снег выпал так некстати. Видно, дрова в вашем костре промокли? — Она уже понимала, что это чудесным образом оказалось правдой.

— Увы! — с сожалением воскликнул булочник, явно возглавлявший этих мерзавцев. — Пришлось даже оливковым маслом веревки смачивать. С маслом-то хорошо пошло! Вонючему еврею пришлось несладко, сперва у него загорелись грудь и шея, а потом огонь и до сердца добрался.

Симонетта старалась не слушать этих жутких описаний. Под обильно падавшим снегом она молча подошла к дереву, на котором принял смерть ее самый близкий и верный друг, взяла Илию за подбородок и приподняла его лицо, стараясь встретиться с ним взглядом. «Доверься мне», — прошептала она одними губами, ибо лицо ее было в этот момент отвернуто от толпы, и тут же снова повернулась к булочнику, словно желая объявить о некоем принятом ею решении.

— Люди добрые! — сказала она. — Я прошу вас проявить милосердие и предоставить мне дальнейшую заботу о выродках этого мерзкого язычника. — Она помахала в воздухе ручонкой Илии, заставив его растопырить пальцы. — Эти маленькие ручки еще вполне могут как следует потрудиться. Даю вам слово, что выращу из этих еврейских мальчишек настоящих христиан. Они еще слишком малы и не успели впитать яд иудейской веры, так что Господь на небесах наверняка одарит нас своей улыбкой, если мы приберем к рукам двух заблудших агнцев.

По толпе вновь пролетел одобрительный шепот, и Симонетта даже дыхание затаила в ожидании ответа.

— Это она верно говорит, — заметил один из палачей, который в городе занимался продажей индульгенций. — Так и в Писании говорится.

— Да, — поддержал его второй, хозяин таверны. — У меня самого двое молодых евреев в помощниках. Так что давайте-ка пощадим мальчишек. Небось, их папаша за все грехи сполна расплатился.

Симонетта, стараясь не поднимать глаз, чтобы не видеть обуглившегося тела своего друга, вытащила охотничий нож и решительно перерезала веревки, которыми были привязаны мальчики. На мгновение ей стало страшно, что палачи помешают ей забрать детей, и все тело у нее покрылось мурашками. Страстно мечтая о том, чтобы прижать перепуганных малышей к груди, она все же понимала, что подобные нежности придется отложить, а потому довольно резко схватила рыдающих мальчиков за руки и потащила подальше от дерева.

Мучители Манодораты один за другим начинали расходиться, но булочник уходить не спешил, его сорочьи глаза горели алчным огнем, ибо он думал о золотой руке еврея, которую наверняка не тронул огонь.

— Пусть теперь вороны клюют его труп, — пренебрежительным тоном сказала Симонетта, махнув рукой в сторону обгоревшего дерева, но булочник все еще медлил, потом все же не выдержал и спросил:

— Синьора, а как же его золотая рука?

— Золотую руку этого неверного я передам преподобному отцу Ансельмо, — мгновенно нашлась Симонетта. — По-моему, будет справедливо, если это золото послужит истинно святым целям.