Delirium/Делириум - Лорен Оливер

— Лина?

Я быстро провожу ладонями по мокрым щекам. Не хватает ещё, чтобы Брайан увидел, что его идиотское высказывание обидело меня до слёз.

— Всё хорошо, — отзываюсь я, не оборачиваясь, уверенная, что выгляжу как чучело огородное. — Через секунду вернусь.

Он то ли туп, то ли упрям — вместо того, чтобы оставить меня в покое, закрывает за собой дверь и сходит с крыльца. Слышу, как он сопит в нескольких шагах позади.

— Твоя мама сказала, что я могу выйти и побыть здесь с тобой, — говорит он.

— Она мне не мама, — мгновенно реагирую я. Не знаю, почему это кажется мне таким важным. Раньше мне нравилось, когда люди принимали Кэрол за мою маму — это значило, что подлинная история им неизвестна. Но опять же — раньше мне много чего нравилось такого, что теперь кажется полным кретинизмом.

— Ах да, конечно, — говорит Брайан, из чего я делаю вывод, что он знает о маме — ведь об этом должно быть в полученной им брошюре. — Извини. Я забыл.

«И хорошо, что забыл», — думаю я, но вслух ничего не отвечаю. То, что он стоит, как будто его к месту приварили, настолько выводит меня из себя, что я больше не кисну, слёзы высохли напрочь. Скрещиваю на груди руки и жду, чтобы этот недотёпа понял намёк. Может, ему надоест пялиться мне в спину и он уйдёт? Но ничего подобного — размеренное сопение продолжается.

Я знаю этого типа всего полчаса и уже готова убить его.

Наконец мне самой надоедает стоять вот так в молчании, и я поворачиваюсь и направляюсь мимо него в дом.

— Мне теперь гораздо лучше, — говорю я, не глядя на него. — Давай вернёмся в комнату.

— Подожди, Лина.

Он хватает меня за руку. М-да, «хватает» — не совсем то слово. Скорее, «промокает ею свою потную ладонь». Однако я останавливаюсь, хотя по-прежнему не в силах взглянуть ему в лицо. Вместо этого я намертво приклеиваюсь глазами ко входной двери и впервые за всё время замечаю, что в сетке от насекомых, в правом верхнем углу, зияют три большие дыры. Не удивительно, что этим летом в доме полно всяких козявок. Позавчера Грейс нашла в нашей спальне божью коровку. Она принесла её мне, зажав в своей маленькой ладошке. Мы вместе вынесли жучка из дому и выпустили на волю.

Меня внезапно накрывает ошеломляющая волна тоски, не связанной напрямую ни с Алексом, ни с Брайаном, ни вообще ни с чем в особенности. Просто я вдруг ощущаю, с какой невероятной скоростью летит, несётся вперёд время. В один прекрасный день я проснусь — а вся моя жизнь уже позади, мимолётная, нереальная, словно сон.

— То, что я сказал... там, в доме... я не думал, что ты это услышишь, — говорит он. Интересно, это мамаша заставила его пойти и извиниться? Похоже, что слова стоят ему колоссальных усилий. — Это было грубо.

Как будто я ещё не достаточно унижена, так теперь приходится выслушивать его извинения за то, что назвал меня уродкой! Мои щёки вот-вот расплавятся — так они накалились.

— Ничего, забудь.

Пытаюсь высвободить пальцы из его хватки. Странное дело — он не отпускает, хотя, по идее, вообще не должен бы меня касаться.

— Я только имел в виду... — Пару секунд его рот беззвучно открывается и закрывается. Брайан тоже не смотрит на меня; он уставился на улицу, глаза бегают туда-сюда, как у кота, следящего за птичкой. — Я только имел в виду, что на фотках ты выглядишь более счастливой...

Вот это сюрприз. Я даже не сразу нахожу, что ответить.

— А сейчас я, значит, несчастная? — выпаливаю я в замешательстве. Так странно вести беседу с совершенно чужим человеком, зная, что в не столь отдалённом будущем он станет нечужим.

Но его мой ляп, похоже, не смущает, он лишь качает головой.

— Я знаю, что ты несчастна.

Он отпускает мою ладонь, но я уже не так рьяно стремлюсь вернуться в дом, как раньше. Он всё ещё обшаривает глазами улицу за моей спиной, и я внимательнее всматриваюсь в его лицо. Вообще-то, он довольно симпатичный, конечно, не такой красавец, как Алекс. Слишком бледен, черты немного женственные: маленький курносый нос, полные губы. Но глаза у него ничего — чистого голубого цвета, как небо поутру — и чёткая, сильная линия нижней челюсти.

Вот теперь меня начинает грызть совесть. Наверно, он думает, что я несчастна, потому что меня предназначили ему. Ведь не его вина, что я изменилась — увидела свет или подхватила deliriа, это с какой точки зрения посмотреть. Может, и то, и другое одновременно.

— Извини, — говорю я. — Дело не в тебе. Просто я... я боюсь Процедуры, вот и всё.

Вспоминаю, как многими ночами фантазировала о том, как буду лежать на операционном столе, ждать наркоза; как потом вынырну из тумана анестезии в ясный, чистый мир новым человеком. Теперь же, очнувшись, я знаю, что вернусь в туман, в мир без Алекса, серый, пресный, неузнаваемый.

Наконец, Брайан смотрит прямо на меня с выражением, которое я поначалу не могу определить. Потом соображаю: с жалостью. Он жалеет меня!

Брайан начинает быстро, взахлёб, говорить:

— Послушай, наверно, мне не следовало бы тебе этого рассказывать, но перед моей Процедурой со мной было то же самое. — Его глаза снова перескакивают на улицу. Сопение останавливается. Он продолжает внятно, но тихо, чтобы Кэрол и его мама не услышали через открытое окно: — Я... я не был готов.

Он облизывает губы, и его голос опускается до шёпота:

— Иногда в парке я видел одну девушку — она гуляла там со своими племянниками, приводила их на детскую площадку. А я был капитаном нашей школьной команды по фехтованию. Мы тренировались в парке.

«Ага, как же, был ты капитаном спортивной команды, расскажи своей бабушке», — думаю я, но вслух, конечно, ничего не говорю, ведь он явно старается завоевать моё расположение.

— Так вот, мы иногда разговаривали с ней. Нет-нет, не думай, ничего такого, — добавляет он быстро. — Только несколько раз перебросились парой фраз. У неё была красивая улыбка. И я чувствовал... — Он затихает.

Недоумение и паника охватывают меня. Он пытается сказать, что со мной происходит то же самое?! Он откуда-то знает об Алексе! Ну, может, не об Алексе конкретно, но знает о ком-то.

— Погоди! — вскрикиваю я. В голове каша. — Ты хочешь сказать, что перед Процедурой ты... заразился?

— Я говорю лишь, что понимаю тебя. — Его глаза на десятую долю секунды возвращаются к моим и тут же убегают, но мне и этого достаточно. Всё ясно — он знает, что я заражена. На меня одновременно накатывает и облегчение, и страх: раз он это видит, значит, другие тоже могут увидеть!

— Я веду к тому, что Исцеление действует. — Он особенно подчёркивает последнее слово. — Я теперь гораздо счастливее. Так же будет и с тобой, обещаю.