Русский человек войны - Валерий Геннадьевич Шмаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всю территорию пионерлагеря и землю, на которой будут строиться склады, ты оформишь на Савинича, иначе моя схема будет запущена через родственников Батыра, а ты живи как знаешь.
Ты совсем берега потерял, Реваз. Понты хороши перед посторонними людьми, а со своими надо обращаться по-человечески. Ты можешь сейчас послать меня на хрен, но тогда может наступить время, когда к тебе от меня приедет человек и покажет интересное кино, сделанное в Пакистане.
– Ты мне что, грозишь?
Быстро Реваз выходит из себя. Вот что значит бухать не просыхая.
– Ты не о том думаешь, Реваз. Куратор готовит меня как ключевого резидента ЦРУ по России и бывшим союзным республикам. Сам он сюда невъездной, а контролировать сеть его агентов на местах кому-то необходимо. Все ликвидации, которые я организовывал в Греции, проводились только для того, чтобы полностью посадить меня на крючок. Меня сажать заколебёшься, но чем быстрее мы от него избавимся, тем лучше для всех нас.
Чёрт его знает, для чего меня готовит Куратор, но последняя моя фраза прибила Реваза окончательно. Не верить мне у него оснований не было. Приехал я всё же по заданию Куратора, Реваз и Мартын знали это изначально. Так что договорились о дальнейших действиях мы быстро.
Глава 19
О российской действительности и действительности вообще
– Что-о-о-о? Когда? Как это пропал? Ёб…
Я медленно сполз по стенке с трубкой в руках и застыл на полу. Ругаться я уже перестал, а в душе разливалось чёрное море пустоты. Из телефонной трубки ещё слышался голос Савинича, меня тормошила Лейла, застыл изваянием Реваз, но я не реагировал ни на что, выронив трубку и уткнувшись взглядом в затёртый паркет номера отеля.
Пришёл в себя я только через несколько минут, хотя пустота внутри меня добралась до горла. Старый паркет никуда не делся, номер отеля – тоже, Реваз уже налил мне стакан коньяка, и я даже успел его заглотить, не чувствуя вкуса. Линка тихонько разговаривала по телефону с Лёшкой. Все были живы, даже муха, бьющаяся об оконное стекло. Все были живы, кроме моей мамы и неизвестно куда пропавшего деда.
Мама умерла два года назад от рака и похоронена на Митинском кладбище на окраине Москвы. Дед через месяц продал квартиру и куда-то переехал. Как он мог продать квартиру и переехать, если он передвигался по квартире сидя в инвалидной коляске, я не понимал, а мой мозг отказывался работать.
Реваз так и стоял напротив меня со своим пузырём, и я забрал коньяк себе. Никогда не пил коньяк из горла, но сейчас как-то не обратил на это внимания. Бутылка опустела неожиданно быстро, и я поднял взгляд на непривычно тихого Реваза.
– Найди ещё. Мне надо, – достаточно внятно сказал я, и Реваз притащил сразу две бутылки неплохого армянского коньяка и ещё один стакан. Дальше я не помню.
Пришёл в себя на рассвете. Голова разваливалась на куски, а во рту была пустыня Сахара. Рядом сопела одетая Линка, уткнувшаяся носом мне в плечо, я тоже был одет, только сапоги с меня стащили. Реваз бодрствовал в кресле у окна. Увидев, что я зашевелился, он поднялся на ноги, дошёл до холодильника и открыл бутылку нарзана.
Встал я тихонько, чтобы не разбудить Линку. Выдул нарзан, дошел до туалета, умылся в ванной, потом взял вторую бутылку и пошёл на балкон, Реваз встал рядом. Вид с балкона на море был потрясающий.
Рассвет только чуть подкрасил море блёклым светом, ветра не было, и на море стоял полный штиль. Самое любимое мной время на море, что на Каспии, что в Греции, что здесь. Это не передать словами, надо почувствовать, но чувства мои умерли ещё вчера.
Я пил нарзан и молчал. Где-то глубоко внутри меня затаилась вчерашняя пустота, а самого меня ещё штормило, несмотря на отсутствие ветра.
– Так, значит… – начал Реваз негромко.
Ну, конечно же, Реваз умный. Я его поэтому в Пакистане и выбрал. Поговорил он уже с Савиничем и выяснил подробности.
– Да, Реваз. Детдомовец Саша Колесников был моим другом, а я – старший лейтенант спецназа Денис Шелестов. Лёшка узнавал о моих родителях. Дед был для меня всем. И самым лучшим дедом на свете, и отцом, которого у меня никогда не было, и близким и единственным другом. Что для всех нас мама, ты знаешь сам.
Они не должны были умереть. Два года назад маме исполнилось сорок девять лет, а дед – крепкий мужик, он войну на себе вытащил. Семьдесят с копейками лет для него не возраст, его отец до ста восьми лет прожил.
Скрывать было бесполезно. Реваз умный. Бухал он от полной безнадёги, так как отмороженным бандитом становиться не хотел, а после нашего разговора бросил и вчера даже не притронулся к стакану.
– Я сказал Лёшке, чтобы он доехал до одного знакомого моего отца. Он поможет. Сегодня Лёха поедет в московскую организацию ветеранов Афгана и будет просить помощи там. Наших везде много, и в центральном аппарате МВД тоже найдём. К местным ментам обращаться бесполезно. Деньги у Лёшки есть, я ему ещё перекинул. Он найдёт твоего деда. Это наш долг. Мы оба тебе должны. – Реваз говорил глухо и был абсолютно искренен.
Для него родственники – это вся его сегодняшняя жизнь, и он понимает меня больше других. У Реваза тоже есть дед и бабушка, живущие в отдалённом районе Грузии, и Реваз жил у них несколько месяцев после своего возвращения из плена.
– Нет, Реваз. Савинич будет работать по моим заданиям, а в Москве нужен человек, который либо найдёт моего деда, либо найдёт тех, кто помог ему продать квартиру. Но только найдёт. Никаких дальнейших действий. Для меня будет лучше, если этот человек будет с другой стороны закона. Лёшка просто не справится.
Трёхкомнатная квартира в новом доме в Москве стоит приличных денег, а дед не был маразматиком. Я не верю, что он просто переехал в меньшую квартиру или в дом престарелых. Слишком быстро переехал – сорок дней не прошло. В любом случае, чтобы переехать, надо договориться, а старики недоверчивы.
– Я понял. У меня есть к кому обратиться. Мне надо уехать на несколько дней. Это недалеко.
Реваз понял всё сразу. Никто не перевозил моего деда в дом престарелых. Для этого надо оформить кучу бумаг, да и друзья
