Бремя прошлого - Элизабет Адлер

Но время все равно тянулось медленно, и хотя как-то после полудня Лилли обнаружила, что в деревьях уже по-весеннему заиграл сок, умирая от скуки, она чувствовала себя так, словно кровь высыхает в ее жилах.

Тем же самым утром, когда Нэд Шеридан мрачно думал о перспективе своей премьеры, которая должна была состояться в этот вечер, Лилли прочла его имя в театральной колонке «Бостон геральд». «Нэд Шеридан отказывается от Шекспира в пользу современной классики» – гласил заголовок статьи. Газетная страница так задрожала в руках Лилли, что ее удивленный муж посмотрел на нее и спросил, достаточно ли хорошо она себя чувствует. Но Лилли едва слышала его вопрос, целиком захваченная содержанием статьи, в которой говорилось, каким великим актером был Нэд.

Лилли вспоминала, как он говорил ей, что когда-нибудь станет звездой и попросит ее выйти за него замуж. И она, жалкая порочная дура, отказалась, так как это означало, что ей пришлось бы оставить при себе ребенка.

Лилли с тоской подумала о том, какой полной и счастливой могла бы быть ее жизнь в сравнении с теперешним одиноким существованием в золотой клетке, и поняла, что ничто на свете не помешает ей увидеться с ним.

– Я отправляюсь за покупками, Джон.

– Пожалуйста. Куда вам только вздумается, Лилли.

– В Нью-Йорк, – продолжала она.

– В Нью-Йорк? – удивленно переспросил он.

– Там появился новый дизайнер, женщина из Лондона, последний крик моды… кроме того, мне будет неплохо встряхнуться. Я скучаю.

Полный благожелательности, он почувствовал себя виноватым в том, что из-за занятости не уделяет внимания жене.

Двумя часами позже она уже сидела в одиночестве в вагоне нью-йоркского поезда. Лилли сняла номер в отеле «Пятая авеню» и попросила администратора прислать горничную, чтобы распаковать ее вещи. Потом она долго нежилась в ароматизированной ванне и одевалась так тщательно, как если бы готовилась к встрече с любовником. Лилли надела шелковые чулки, туфли на высоких каблуках и черное кружевное платье с глубоким вырезом и длинными облегающими рукавами. Горничная застегнула бесчисленные крошечные, обшитые атласом пуговицы и в восхищении смотрела на нее в зеркало, перед которым приводила в порядок ее черные локоны, закалывая их многочисленными булавками со сверкавшими как звезды бриллиантовыми головками. В дополнение к этому Лилли надела бриллиантовые серьги, но решила не надевать колье. Она накинула черную бархатную пелерину, окаймленную белым песцом, внимательно посмотрелась в зеркало, проверяя, все ли в порядке, и, усевшись в кеб, направилась на Бродвей.

Фойе театра было до отказа заполнено шумной, смеющейся, одетой в дорогие одежды публикой, среди которой Лилли снова почувствовала себя в своей стихии. Люди оборачивались, чтобы взглянуть на красивейшую женщину, явившуюся сюда в одиночестве. Билетов, разумеется, в кассе не было.

– На премьеру с Нэдом Шериданом их достать невозможно, – объяснили ей, удивляясь уже самому тому факту, что она надеялась купить билет.

Не отчаиваясь, она вышла, обогнула угол здания и подошла к служебному входу. Швейцар, окинув ее сверху донизу взглядом, снял шляпу и поднялся с места.

– Не могу ли я чем-нибудь быть вам полезен, мэм? – почтительно спросил он.

– Я приехала повидаться с господином Шериданом.

Он с сомнением покачал головой.

– Господин Шеридан никого не принимает в день премьеры, никого до окончания представления.

– Меня он примет, – уверенно сказала она. – Сообщите ему, что пришла Лилли Молино.

На стук в дверь уборной Нэда Шеридана ответил Харрисон Роббинс. Когда швейцар шепотом сообщил ему, что господина Шеридана хочет видеть Лилли Молино, тот быстро вышел и закрыл за собой дверь.

– Лилли Молино? – с недоверием переспросил он, хотя всегда думал, что в один прекрасный день она может объявиться.

– Скажите ей, что господин Шеридан никого не может принять до начала спектакля – велел он швейцару, но потом понял, что Лилли не из тех, кого может удовлетворить такой ответ. – Я скажу ей это сам. – И он озабоченно устремился по тускло освещенному коридору.

Лилли взглянула на него с осветившей ее лицо улыбкой.

– О, – разочарованно заметила она, – вы же не Нэд.

Она подошла к нему ближе, и Харрифн сразу понял, почему Нэд в нее влюбился. Хотя красивых женщин было немало в театре, Лилли была самой прелестной из когда-либо встречавшихся ему женщин. Была какая-то соблазнительная женственная грациозность в ее походке, в наклоне головы, в больших вопрошающих глазах и в полуулыбке на ее губах. Даже ее низкий, мягкий музыкальный голос звучал волшебно.

– Я надеялась повидать Нэда, – сказала она, прижимая к горлу мех и не переставая дрожать от холода.

Харрисон понимал, чем грозит ее появление для Нэда, и знал, что ничего не сможет с этим поделать.

– Нэд не может говорить ни с кем перед началом спектакля, – сказал он ей. – Вы понимаете это, не правда ли? У него очень трудная роль. Он должен сосредоточиться, а вы его неизбежно отвлечете.

– Я его старый друг, – быстро проговорила она. – И, разумеется, не хочу его волновать. Я хотела посмотреть спектакль, но билетов в кассе не оказалось.

– Это-то я могу для вас сделать.

Харрисон повел ее в фойе и велел капельдинеру посадить ее в ложу «С» как приглашенную им лично. Лилли он сказал, что придет за нею после окончания спектакля и сразу же отведет в уборную Нэда.

Финн О'Киффи задержался в офисе и опоздал из-за этого в театр. В финансовом мире были проблемы, ходили слухи о предстоящих крахах банков и о спаде в экономике, но в противоположность многим своим коллегам, говорившим, что все это напрасная паника и что беспокоиться не о чем, он был озабочен сложившейся ситуацией. Финн задержался в тот день специально для того, чтобы поговорить с Корнелиусом Джеймсом о настораживающей информации, полученной им от приятеля из одного крупного банка, о якобы неплатежеспособности одной известной компании, но даже Корнелиус этому, по-видимому, не придал значения.

– Это случается ежегодно, Финн, – спокойно сказал он ему. – Все начинают паниковать, на несколько недель рынок становится диким, акций падают, и все предсказывают конец света. Затем все внезапно стабилизируется, и ловкие парии, игравшие на понижение рынка, продают их снова, на этот раз уже по инфляционной цене, срывая большой куш. Это хороший прием, пока он проходит.

Но у Финна сохранялось дурное предчувствие, что дело обстоит гораздо хуже. Он заехал в фамильный особняк на Пятой авеню за Джессикой Тайрон, с которой договорился пойти в этот вечер в театр, и извинился за опоздание.