Крест Империи - Яна Завацкая

Впрочем, что… то же, что все последние годы, только еще хуже.

Йэн лежал теперь без сна не столько из-за боли, сколько из-за страшных воспоминаний и мыслей. Постепенно он начал рассказывать Петросу. Вообще-то рассказать следовало - такие вещи не нужно держать в себе, о них люди должны знать. Но слишком уж страшно было рассказывать…

Когда весть о падении КИДа дошла до радиостанции, Йэн принял решение сдаваться. Он без особого труда удерживал здание. Потерь больше не было. Его убивала мысль, что война проиграна - если ему здесь, с небольшим и необученным отрядом, удалось удержать радиостанцию, почему же все так плохо в других местах? Или не везде плохо, а именно в Резиденции? Но как бы то ни было, нет смысла сопротивляться до конца, важно сохранить людей, может быть, части из них удастся уйти.

Он не успел осуществить свой план.

И уйти не дали никому.

Танк, стоявший на другой стороне улицы, начал обстрел. Йэн немедленно распорядился вывесить в окнах белые кресты. Закричал в мегафон, что отряд сдается. Ничего не помогло.

Это было особенно страшно. Даже с шергами так все же не было. Способные на любую подлость, вообще - иные, с иными представлениями о чести, совести, морали - шерги все же брали тех, кто сдавался в плен. Они все же не стали бы стрелять по белым крестам - на всей планете это общепринятый знак добровольного поражения. Здесь же у Йэна возникло ощущение полной слепоглухоты противника. Как будто пытаешься разговаривать с камнем…

К зданию просто подогнали два танка - из тех, "перешедших на сторону народа", и сверху вертолет, через пять минут вылетели все стекла и начался пожар, угол здания обрушился полностью. Йэн еще пытался как-то организовать людей, вывести их…

Сначала вышел он сам с небольшой группой, держа руки скрещенными над головой - общеизвестный знак сдачи.

По ним дали очередь. Бронежилетов было мало, но Йэн распорядился, чтобы эта первая группа надела броню. Стреляли по ногам - люди валились, как подкошенные, Йэна спасли рефлексы и оказавшаяся рядом асфальтовая тумба.

Их не собирались брать в плен. Не собирались их и вообще выпускать из здания. Их просто хотели перебить. Тех, кто прыгал из окон, выбегал из дверей горящего здания, расстреливали автоматчики.

Йэн дополз до здания, уже пылающего, попытался как-то собрать людей, мечущихся в огне, вывести их через задний ход, по дворам. Но здание было окружено.

Ощущение страшного и полного бессилия, ужаса, сознания того, что все - все люди, которые пошли за тобой, сейчас погибнут, и ты ничего, абсолютно ничего не можешь с этим сделать…

Йэн тогда осознал, что бежать сейчас, уходить отсюда любым путем - это мгновенная гибель, это невозможно. Ему удалось еще найти небольшую кучку выживших, собравшихся в подвале, и они выбрались под прикрытием здания и укрылись под обломками трансформаторной будки, разбитой прямым попаданием. Их было пять человек. Пять - из восьмидесяти семи, которые с самого начала держали здание. Йэн заставлял себя не думать об этом факте. Об остальных. Сейчас ему надо было спасти хотя бы этих пятерых. Среди них одна молодая девушка и одна женщина постарше.

И он-таки выполнил свою последнюю задачу, он спас этих пятерых. Если это можно назвать спасением. Вокруг обгорелого остова здания бродили автоматчики и добивали раненых. Один из них наткнулся на группу. Йэн ожидал, что их тоже расстреляют - сразу же, чего мелочиться. Оружия не было, вернее, у Йэна оставался "Лик", но без патронов. Прорваться не получится. Но их почему-то не расстреляли, просто надели наручники и повезли в тюрьму. Здесь Йэна сразу отделили - наверное, по фотографии идентифицировали, или кто-то выдал. О судьбе остальных Йэн так ничего и не знал.

— Примерно семьдесят их было, Пета. Да, наверное, семьдесят два-семьдесят три. Точно не скажу. Троих я перед этим послал на связь, и семерых мы еще раньше потеряли. Понимаешь, их убили… всех. Просто всех. Там были… ребята, лет по пятнадцать-шестнадцать. Девочки. Женщины. Я не могу этого понять, не могу…

Он не мог этого понять - что же за монстры такие пришли к власти… такого никогда не было, думал он. Ну хорошо, во время биргенских войн - там все могло быть… Но сейчас, в наше время?

Об этом никто не узнает ведь, думал он. Может быть, узнают родственники этих людей. И… и все.

— Они нам заплатят за это, - сказал Петрос глухо, глядя в потолок, - народ им не простит.

— Народ? Народ ничего не узнает… ты пойми… пойми, что сейчас все так. Можно делать любые гадости, убивать народ хоть сотнями, хоть тысячами… пытать можно… все, что угодно. Лишь бы только об этом не узнали корреспонденты. И так делается… Или корреспондентам можно запретить об этом писать, вот и все. А наши… наши до последнего боялись отдать приказ, легионеры стояли и не трогали этих… демонстрантов… но все равно все будут считать, что трогали, что есть жертвы… Понимаешь, все перевернуто, все сдвинуто…

— Ненавижу их.

Йэну становилось все хуже, не только ничего не заживало, но еще и температура высокая, он полуспал, полубредил. Потом неожиданно его забрали из камеры, увезли на больничной каталке почему-то. Йэн думал, что это новый допрос, что передышка кончится, и теперь все пойдет по следующему кругу. Но его привезли в тюремную больницу. В изолятор.

Йэну поставили укол. Он заснул. Проснулся уже в палате - койка была даже с бельем, он забыл, что это такое. Врач, явившийся на обход, путаясь, смущенно объяснил, что Йэну сделали операцию. Больше уже ничего нельзя, к сожалению… Еще несколько дней - и он бы не выжил. А так… кое-что, конечно, пришлось ампутировать. Частично фаланги пальцев, и еще кое-какие важные органы. Странно, но это известие Йэн пережил в общем довольно спокойно. То ли потому, что никогда не ассоциировал собственную мужественность с определенными органами, то ли потому, что собственно, давно себя похоронил.

Он пролежал несколько дней в больнице, под капельницей. Потом его вернули в камеру. Ходить он еще не мог, но чувствовал себя гораздо лучше.

Теперь его поместили в камеру, где было пятнадцать человек - по-видимому, изначально камера была рассчитана на пятерых. К радости Йэна, среди этих пятнадцати оказался и Петрос. Его раны тоже постепенно заживали. Да и все, кто здесь сидел, были порядком побиты. Все они были взяты во время последних событий. Так что темы для разговоров находились. Йэн, впрочем, больше слушал.

Здесь были люди из самых разных мест. Кое-кто, как и он сам, командовал отрядами и выполнял задачи - пусть менее крупные, чем контроль над государственной радиостанцией.

Йэн услышал о том, как бездарно использовалось телевидение все это время, до самого захвата телецентра демократами. Как бездействовало руководство КИДа в Резиденции, не давая даже никакой информации. Услышал о том, что знал и сам - об отсутствии связи между подразделениями, отсутствии четкого руководства и плана действий… о том, что фактически КИД бросил своих сторонников на произвол судьбы.

— Я думаю, что была договоренность между кем-то из руководства КИДа и "народным единством", - сказал наконец худой темноволосый человек, бывший ракетчик, по имени Бен Амаро, - это было попросту предательство…

Слово прозвучало.

Эту версию подхватили. В КИДе были предатели. Один или, скорее, несколько. Выдвигались самые фантастические предположения.

— Предательство, - сказал Йэн, - было совершено еще императором Майтом. Оно называется Обновление. Нас предавали последовательно все эти годы… у нас отбирали одно за другим - сначала отделили церковь от государства… Потом этот Парламент. Потом упразднили Орден. Соответственно менялась экономика…

Разговор пошел в другом русле. Вспоминали всю эту эпоху Обновления, несколько лет, вместившие в себя так много. Ведь еще каких-то лет пять назад было трудно даже представить, что Империя может рухнуть… исчезнуть… что не будет Ордена, правящего архиепископа, что все так изменится в стране.

Но мысль Йэна напряженно заработала. Он встал на след. Он вдруг понял, чем будет заниматься последующее время - неважно, на воле или в тюрьме. В тюрьме это даже удобнее. От пятнадцати сокамерников Йэн узнал о событиях больше, чем узнал бы за год на воле. Информации много. Информация есть. Нужно только суметь ее правильно проанализировать.

Их сдали. Их просто и бессовестно сдали. Но видимо, все обстоит даже сложнее. Версия у Йэна возникла, причем своя. Однако озвучивать и обсуждать ее он не собирался.

Сейчас важно собрать факты, чтобы подтвердить или опровергнуть эту версию.

Перед выходом Крис посмотрела в зеркало.

Так нельзя. Нельзя прийти к Йэну в таком виде. Он в тюрьме, ему плохо, ему нужна моральная поддержка - и что он увидит, старуху, седую, с обвисшей кожей, с мешками под глазами… тощую… В последнее время Крис ничего почти не ела. Забывала. Не хотелось.

Вообще не хотелось жить.