Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 2) - Уильям Теккерей

На том этапе семейной распри, который приходится сейчас описывать биографу Ньюкомов, один кроткий моралист в юбке решительно осудил действия полковника и его сына; а другой — философ-циник и мой приятель, к чьим словам я прежде всегда прислушивался, безоговорочно их поддержал.

— Борьба за справедливость — это прекрасно, — заявляет Джордж Уорингтон, ударяя кулаком по столу. — Я за это, как и все здравомыслящее человечество, что бы там ни проповедовали всякие слезливые Ханимены. Меня нисколько не огорчает, когда вешают мошенника. Если бьют мерзавца, я радуюсь и говорю — поделом. А потому, если кто-нибудь вздует Барнса Ньюкома, баронета, я не почувствую возмущения, я пойду домой и закажу на обед лишнюю баранью отбивную.

— Нет, Пен, мстить — дурно, — выступает другой адвокат. — Не говоря уж о том, что высший и мудрейший Судия запрещает нам мщение. Оно ожесточает людские сердца. Извращает наше представление о справедливости. Толкает на злые дела. Побуждает ложно судить о ближних. Месть не самый благородный ответ на обиду, не самый мужественный способ отразить ее. Настоящая стойкость в том, чтобы стерпеть гонение, смолчать, когда тебя оскорбляют, простить, когда тебе творят зло. Я с грустью слушаю про то, что вы зовете победой полковника и унижением его врага. Какой Барнс ни подлец, полковник не должен был унижать брата Этель; это слабодушие. И другие джентльмены тоже слабодушны, мистер Пен, хотя вы значительно умнее женщин. Я сердита на полковника и прошу тебя передать ему (даже если он не спросит), что он утратил мою любовь, и я не стану ликовать по случаю того, что его друзья и льстецы называют его победой. По-моему, в этом деле он вел себя не так, как подобало бы нашему милому, благодушному полковнику и доброму христианину, каким я доселе его считала.

А теперь вам следует рассказать о том, какие, действия предприняли Клайв с полковником и чем именно заслужили они столь различные отзывы двух упомянутых критиков. Отказ лондонского банкирского дома учесть векселя славной Индийской компании, разумеется, сильно подорвал ее кредит в Англии. Совет лондонских директоров разослал повсюду успокоительные сообщения; опубликовал блистательные отчеты о заграничных операциях Компании; представил бесспорные доказательства того, что Бунделкундский банк никогда еще так не процветал, как во дни, когда "Братья Хобсон" отказались учесть его векселя. И все же не подлежало сомнению, что действия лондонской фирмы сильно поколебали положение Компании и нанесли ей жестокий, если не сокрушительный удар.

Продажа акций приняла характер эпидемии среди пайщиков. Все спешили вернуть свои деньги. Из тридцати человек, чьи имена украшали злополучную кокосовую пальму миссис Клайв, не меньше двадцати оказались дезертирами или готовы были сбежать, если удастся спасти при этом оружие и амуницию. С ожесточением вычеркивал наш добряк имена изменников из памятной книжки невестки и надменно проходил мимо них на улице: бросить Бунделкундский банк в час опасности было, по его мнению, равносильно просьбе об отпуске накануне битвы. Полковник не понимал, что речь здесь идет совсем не о чувствах, а о прибылях и потерях, и не мог спокойно слышать имена людей, покидающих корабль, как он говорил.

— Пусть себе уходят, сэр, — добавлял он, — только больше им со мной не служить!

Нескольким знакомым, вознамерившимся бежать, он с гневом и презрением выплатил стоимость акций из собственного кармана. Но карман этот не был достаточно туго набит для подобного рода забав. Все свои деньги полковник давно уже вложил в Бундедкундское предприятие и к тому же скрепил своей подписью обязательства, от уплаты по которым отказались лондонские банкиры.

А эти джентльмены говорили о своих разногласиях с индийским банком как о чем-то совершенно естественном и смеялись над вздорными утверждениями бедного Томаса Ньюкома, повсюду обвинявшего их в личной вражде.

— До чего же горяч этот старый индийский драгун! — заявляет сэр Барнс. — Он же больше смыслит в финансовых делах, чем я в кавалерийской тактике или индусском наречии. Набрал себе в Компанию разных вояк и умников, служивших в Индии, да еще хитрющих туземных дельцов, и вот они учредили банк и стали выплачивать огромные дивиденды. Конечно, мы согласны вести с ними дела, но лишь до тех пор, пока у нас есть определенные гарантии; я с самого начала предупредил их управляющего, что рисковать мы ни в коем случае не станем и закроем им счет, как только это сотрудничество станет нам невыгодно; мы так и поступили шесть недель назад, когда у них началась паника, которой немало способствовал полковник Ньюком своими дурацкими выходками и глупым фанфаронством. Он утверждает, будто я ему враг. Допустим. В частной жизни мы действительно не ладим, но это никак не касается коммерции. В делах, уж поверьте, я не знаю ни друзей, ни врагов. Отправляясь в Сити, я оставляю свои симпатии и антипатии по ту сторону Темпл-Бара.

Итак, Томас Ньюком и Клайв, сын Томаса, кипели ненавистью к Барнсу, своему родичу, мечтали отомстить ему, жаждали его крови и только ждали случая встретиться с ним и посрамить его в схватке.

Когда люди находятся в подобном состоянии, подле них, как я слышал, всегда крутится некто, готовый помочь им удовлетворить их заветное желание. Человек, одержимый жаждой мести, склонен принимать свое чувство за порыв оскорбленной добродетели и не только дает себе волю, но подчас даже гордится собой. Если бы Томас Ньюком, движимый стремлением отомстить Барнсу, понимал истинную природу своих чувств, он, я ручаюсь, повел бы себя иначе, и мы не услышали бы о развернувшихся вскоре военных действиях.

Глава LXV,

в которой миссис Клайв получает наследство

Всякий раз, когда речь заходила о делах Бунделкундской банкирской компании, сэр Барнс Ньюком не упускал случая выразить свое искреннее изумление. Это он-то распускает о ней дурные слухи? Пытается причинить ей вред? Какой вздор! Разумеется, если кто-нибудь из знакомых спросит его (а спрашивали почему-то на удивление многие), стоит ли, на его взгляд, вкладывать деньги в эту Компанию, он, конечно, ответит, что думает. По совести говоря, он считает, что нет, не стоит — он всегда держался этого мнения и так прямо и заявлял даже во дни их сотрудничества, на которое пошел исключительно из любезности к дядюшке. Это — сборище разных самодуров и солдафонов, привыкших дышать пороховым дымом и питаться похлебкой, приправленной карри. Это с ними-то враждовать? Ну и выдумки! Бывают такие компании, что без всяких врагов обойдутся — сами лопнут, уж поверьте!

С такой вот подкупающей прямотой говорил Барнс об этом коммерческом предприятии, на что имел не меньшее право, чем всякий другой британец. Что до дядюшки Хобсона, то его поведение отличалось робостью, весьма неожиданной для этого цветущего и деятельного джентльмена с веселым лицом и весьма решительными манерами. Он, как мы знаем, уклонился от подношения кокосовой пальмы, частным образом заверил полковника, что по-прежнему исполнен к нему добрых чувств и очень сожалеет об этой неприятности с Бунделкундским банком, случившейся без его ведома во время его поездки на континент, — черт бы побрал этот континент, все ведь жене не сидится дома! Полковник слушал оправдания брата сдержанно, по временам насмешливо кивая, а под конец разразился смехом.

— Милейший Хобсон, — сказал он с убийственной учтивостью, — конечно же, ты мне желаешь добра, и, конечно, все это делалось без твоего ведома. Я ведь понимаю, в чем тут секрет. Лондонские банкиры — бездушные господа. За целые пятьдесят лет, что я знаю тебя, твоего брата и моего восхитительного племянничка, нынешнего вашего главу, вы ни единым своим поступком не побудили меня усомниться в этом. — Тут полковник Ньюком рассмеялся. Его смех был не очень приятен для слуха. Почтенный Хобсон взял шляпу и пошел прочь, стряхивая с полей несуществующие пылинки и выражая всем своим видом глубочайшее смущение. Полковник проводил его до парадных дверей и здесь отвесил ему насмешливый поклон. Больше Хобсон Ньюком не показывался в особняке близ Тайберна.

В течение всего сезона под сенью серебряной пальмы происходили бесчисленные банкеты. Полковник был гостеприимней, чем когда-либо, а туалеты миссис Клайв еще ослепительней, чем прежде. Клайв же в кругу друзей не скрывал своего мрачного настроения. Когда я спрашивал о биржевых новостях у нашего весьма осведомленного друга, Ф. Б., лицо его, сознаюсь, приобретало похоронное выражение. Акции Бунделкундского банка, еще год назад ценившиеся много выше номинальной стоимости, сейчас медленно, но неуклонно падали.

— Полковнику надо бы, не теряя времени, продать сейчас свои акции, говорил мне мистер Шеррик. — Как сделал мистер Крысси: бежал с корабля, зато сохранил сто тысяч фунтов.

— Бежать с корабля! Плохо же вы знаете полковника, мистер Шеррик, если думаете, что он когда-нибудь так поступит!