Полотно темных душ - Элейн Бергстром

Лежа на боку и прислушиваясь к доносящимся снаружи звукам, Джонатан вспомнил праздник осеннего жертвоприношения и Сондру. Он был полон надежд и уверен в своей непобедимости. Теперь же для тех, кого он любил, не имело значения, останется ли он жить или умрет. Это ничего не могло изменить: Сондра, вне всякого сомнения, уже мертва, уничтоженная его отцом; Ивар и оставшиеся Стражи умрут очень скоро. И за все эти судьбы ответственность лежала на нем одном.

В самый разгар праздничной ночи стражники сменились, чтобы каждый из жителей деревни сумел поучаствовать в торжествах. Лишь только новая группа мужчин встала на посту у дверей его сарая, до слуха Жона донесся веселый девичий смех, и он увидел силуэт девушки, закутанной в плащ, которая проворно двигалась в свете факелов, целуя то одного, то другого стражника. Она направлялась ко входу в его узилище, и, когда проскользнула внутрь, она сняла капюшон. Джонатан узнал ее. Это была Уилла, одна из подруг Сондры. Сегодня ночью должна была состояться и ее свадьба.

Девушка некоторое время с беспокойством переминалась с ноги на ногу, ожидая пока Жон заговорит с ней. Жон молчал, и Уилла, назвав его по имени, смущенно извинилась за то, что разбудила его. Она говорила быстро, проглатывая слова, ни на секунду не умолкая, чтобы перевести дух:

– Мы… я и другие девушки тоже… мы все помним, как ты спас Сондру от гоблинов. Мы знаем, что ты не стал бы причинять ей вреда. Мы вообще думаем, что ты никого не убивал. Вот возьми, мы хотим, чтобы ты выпил это… – с этими словами девушка вытащила из-под плаща бурдюк с вином и показала его Джонатану. – Это праздничное вино. Мы подмешали в него особое зелье. Если выпьешь немножко, то не будешь чувствовать боли, а если выпьешь все – умрешь сейчас.

Жон снова промолчал, и Уилла поставила бурдюк к клетке таким образом, чтобы он мог дотянуться губами до его горловины.

– Я оставлю его здесь, ты можешь принять решение потом. Просто ты должен знать, что кое-кто из нас не согласен со старейшинами.

Уилла отвернулась от Жона, щурясь в свете факелов. Прозвучавшая в ее голосе горечь удивила его. Ему почудились слезы в ее глазах, и впервые Джонатан подумал, что может попытаться предотвратить некое ужасное событие. Мысленно попросив прощения у Ивара за нарушение их договора, он сказал:

– Не оставайся до конца праздника, – шепнул он, – уходи с площади до того, как начнется жертвоприношение. Возьми с собой всех, кто захочет уйти.

И он рассказал Уилле о пещере под гостиницей и о том, как найти потайную дверь. Едва ли это было действительно безопасное место, так как пещера сообщалась с подземельем Моргота, но он не мог придумать ничего лучшего.

– Спуститесь по ступеням вниз и сидите там до утра. Может быть, тогда беда минует вас.

Тем временем праздничная музыка умолкла, сменившись назойливым барабанным боем.

– Вызывают пары для брачной церемонии. Я должна идти, пока никто не увидел меня здесь.

Уилла шагнула к дверям, но восклицание Жона заставило ее задержаться.

– Подожди! Ты должна верить мне!

– Я верю. Как только бракосочетание закончится, я соберу всех, кто захочет, и отведу в твою пещеру, – Она приблизилась к клетке, протянула руки, и, прежде чем она исчезла, Джонатан ощутил легкое прикосновение ее пальцев к своим щекам.

Староста деревни выкрикивал имена брачащихся так громко, что его, наверное, можно было услышать в соседней долине. Джонатан смотрел, как счастливые пары выступали вперед для формального совершения обряда, и думал о Сондре. Может быть, Моргот все же оставил ее в живых? Эта мысль ужаснула его еще больше, чем мысль о смерти любимой. Жон начал молиться о том, чтобы душа Сондры очутилась в более счастливом месте, и молил судьбу о том, чтобы она позволила их душам встретиться после смерти.

Несколько капель вина из бурдюка просочилось сквозь швы и упало ему на руку. К его кисло-сладкому аромату примешивался более резкий запах яда, и Джонатан почувствовал искушение умереть быстро и безболезненно. Протянув руку, Джонатан оттолкнул вино, так чтобы оно оказалось вне пределов досягаемости. Его срок еще не пришел, а когда он придет – Джонатан предпочитал умереть в огне.

Церемония бракосочетания тем временем закончилась, кто-то снова запел, но собравшиеся не поддержали песню так единодушно и радостно, как это было на празднике урожая. Страх измучил людей, отняв у них силы, а ужасные ночные убийства продолжали угрожать каждому из них.

Не обращая внимания на мучительную боль в спине, Джонатан свернулся в клетке еще более плотным комком и вытянул шею так, что ему стала видна улица, ведущая к гостинице. Он насчитал двенадцать человек, покинувших праздник, – едва ли достаточно, чтобы загладить его вину. Жон всматривался в ночную тьму до боли в глазах, надеясь увидеть кого-нибудь еще, но в это время барабаны снова загрохотали, и в хижину вошли несколько мужчин. Они пришли за ним.

Под монотонный бой больших барабанов клетку Жона вынесли к костру. Маэв читала заклинания, и собравшиеся вторили ей неуверенно и виновато:

– Духу этого края приносим мы жертву. Пусть ее боль и ее кровь сделают зиму короче, весенние дожди обильнее, а землю – щедрее…

Этой ночью Маэв не надела своего праздничного платья, отделанного яркими лентами. Свои ноги она спрятала под просторными шароварами, заправленными в высокие сапоги. Крошечные кимвалы, прикрепленные к пальцам рук, звучали приглушенно, так как Маэв по-прежнему была в перчатках, и их дробь была тревожной, как и шепот толпы, повторяющей заклинания.

Золотая маска закрывала уже все лицо Маэв. Маленькие алмазы, словно слезы, блестели в уголках глазниц, а губы были изогнуты в постоянной, всепонимающей и печальной улыбке. По краям маска была украшена перьями, из-под которых на плечи Маэв свешивалось то, что осталось от ее некогда великолепных, иссиня-черных волос: это были редкие, тускло-серые спутанные пряди. Голос Маэв, однако, был все так же красив, хотя и звучал сейчас несколько напряженно.

Костер на площади вряд ли был больше, чем тот, на котором осенью сожгли гоблина. Жители поселка не желали проявлять милосердие, которое могло бы выдать их сомнения. Это стало абсолютно ясно Джонатану, когда клетку подняли высоко над костром, а потом стали медленно опускать все ниже и ниже.

Он не станет биться о прутья, не станет кричать, не позволит ни им, ни этому проклятому краю насладиться его мучениями! Однако лишь только языки пламени лизнули его бок, Жон ощутил сильную боль, которая пульсировала во всем теле в такт ударам сердца. Некоторое время он терпел боль молча, но это время прошло очень быстро, и вместе с ним истаяла его решимость. Приподняв голову, чтобы глотнуть немного свежего воздуха и закричать от нестерпимой боли, он увидел кружащийся над клеткой серебристый туман. На мгновение в тумане возникло лицо Сондры, искаженное страхом и благоговением одновременно.