Наложница императора - Татьяна Семенова

Изредка наложнице Чжень всё же случалось увидеть императора, но подходить к нему ей было запрещено. Они обменивались только взглядами, и в глазах у обоих стояли слёзы.

Когда императрица выезжала в летний дворец в Жэхэ, что в двухстах пятидесяти километрах от Пекина, она непременно брала Гуансюя с собой. А как иначе? Опальный император должен быть всегда под присмотром. И там, в Жэхэ местом заточения императора считался «Зал воды и журчащего нефрита».

Сопровождая императрицу, Гуансюй никогда не шёл рядом с ней, а всегда держался в нескольких шагах позади. Когда Цыси сидела, он на таком же расстоянии обязательно стоял у неё за спиной и не осмеливался сесть, если она сама не предлагала. Даже евнухи вели себя по отношению к императору непочтительно: например, не становились на колени в его присутствии. Ни один министр не совершал челобитные перед Сыном Неба. Наоборот, эти раболепные подданные всесильной Цыси окружили его стеной неприязни. Но самым большим унижением для императора было то, что его самого вынудили совершать челобитные перед Цыси в присутствии всего двора. Неслыханное дело! Император, божественный Сын Неба не может преклонять колени и совершать челобитные перед смертным человеком — только перед богами в храме. А тут такое унижение!

Проводя много времени в одиночестве и не имея возможности заниматься государственными делами, Гуансюй увлёкся изучением разных наук. Он много читал и даже написал несколько научных трактатов. Его увлечением было также коллекционирование часов. В его маленькой спальне, где кроме кровати, задёрнутой пологом из светло-голубой материи, не было никакой другой мебели, громоздилось невероятное количество часов всех форм и размеров. Были они как иностранного производства, так и местного, китайского.

Ещё императору нравились всякие новшества, вроде граммофонов, фонографов, музыкальных шкатулок. Все эти предметы, собранные им, заполоняли крохотную комнатку и, казалось, что это уже не спальня, а магазин диковинок. Зато в его рабочем кабинете было намного свободней и уютней. Множество книг и древних рукописей аккуратными рядами выстроились на полках, а большая карта звёздного неба удачно дополняла интерьер просторной и светлой комнаты.

Прошло два года с того момента, как императора заключили на острове Иньтай. И вот в 1900 году страну потрясло широкомасштабное народное восстание ихэтуаней, что в переводе означало «отряды справедливости и мира». Их девиз был: борьба против засилья иностранцев. Они отвергали всё пришлое и призывали возвратиться к устоям традиционной китайской жизни без иноземцев, считая это идеальным построением общества. Восстание приняло поистине масштабный характер. Ихэтуани жестоко расправлялись с иностранцами, не щадя ни женщин, ни детей. Вину за страшную засуху, охватившую многие районы Северного Китая, полностью возложили на «иноземных дьяволов». Ихэтуани писали в своих листовках: «Дождь не идёт и земля сохнет лишь потому, что христианские церкви заслонили небо. Как только убьёшь иностранного дьявола, с неба прольётся обильный дождь». Ихэтуани призывали разрушить железные дороги, паровозы, телеграфные линии и всё, что пришло от иноземцев.

Первоначально императорский двор отнёсся к ихэтуаням как к бунтовщикам. Цыси отправила войска на подавление восстания. Иностранцы тоже не могли спокойно смотреть на уничтожение своих собратьев. Они выслали боевые соединения против ихэтуаний. В создавшейся обстановке императрица Цыси приняла решение использовать народное движение против иноземцев. Это представлялось ей самым лёгким способом избавиться от влияния иностранных держав. Выбор решения облегчался тем, что повстанцы не выдвигали лозунгов против правящей династии.

В июне 1900 года отряды ихэтуаний вошли в столицу. Правительственные войска стали брататься с повстанцами и уже совместными силами осадили иностранные посольства и миссии. Маньчжурское правительство опубликовало указ о выдаче вознаграждения за голову убитого иностранца, неважно, мужчина это, женщина или ребёнок. Иностранные миссионеры, живущие в дальних провинциях были жестоко уничтожены. Их головы выставлялись в китайских храмах! Страшная участь ожидала и секретаря японского посольства Сугияму. Ихэтуани его жестоко пытали, искололи всё тело, из кожи на спине вырезали себе пояса, а из груди вырвали сердце. Такая варварская жестокость в конце XIX века! Она была сравнима разве что с испанской средневековой инквизицией. Повсюду, где прошли повстанцы, оставались горы изувеченных трупов.

И всё же попытка Цыси расправиться с иностранцами с помощью ихэтуаний не увенчалась успехом. Союзные войска иностранных держав приняли решение подавить восстание и освободить осаждённых иностранных дипломатов в Пекине. Собрав сорокатысячную армию, представленную восьмью державами, европейцы преодолели сопротивление и в августе заняли Пекин.

Страшась расправы, Цыси решила бежать в Сиань, и, уже готовясь тайно покинуть Пекин, задумалась, как поступить с императором-узником.

— Если оставить Гуансюя в столице, — рассуждала она, — иностранцы, пожалуй, вновь возведут его на престол, а я останусь не у дел. Надо брать его с собой.

Начались поспешные сборы. Цыси упаковала все свои сокровища в ларцы, переоделась в простое крестьянское платье, велела приготовить двухколёсные повозки и запрячь в них мулов, чтобы никто не догадался, что в этих повозках поедут высочайшие особы. В полночь она со всей свитой планировала покинуть столицу.

— Но что же делать с наложницей Чжень? — вдруг вспомнила Цыси. — Оставлять в Пекине опасно, а брать с собой ещё хуже. Она может вызвать дух непокорности в императоре и содействовать тайным интригам.

Перед самым отъездом Цыси приказала позвать наложницу. Гуансюй подумал с надеждой, что, стало быть, они едут вместе.

Чжэнь приблизилась к императрице и встала на колени.

— Я решила не брать тебя с собой, — повелительно произнесла Цыси.

Руки Гуансюя задрожали, а лицо стало белым-белым. Он бросился на колени перед Цыси и стал молить её, чтобы Чжень отправилась вместе с ними.

— Я не собираюсь выслушивать весь этот вздор, — накинулась на него Цыси. — Для неё нет места в повозке.

— Но её нельзя оставлять здесь, — молил Гуансюй. — Дворец захватят ихэтуани или иностранцы. Что они сделают с ней?

Императрица усмехнулась:

— В таком случае, самое лучшее, что я могу сделать — это даровать ей смерть.

Чжень заплакала, но не посмела ничего возразить.

— Вы слишком жестоки! — выкрикнул Гуансюй. — Но я не позволю ей умереть. Чжень поедет с нами! — император встал и заслонил собой любимую наложницу.

— Ты смеешь спорить со мной, глупый мальчишка?! — рассвирепела Цыси. — Немедленно иди к повозке.

Гуансюй не тронулся с места.

Цыси подала знак евнухом и те, подхватив императора за руки, поволокли его к выходу.

— Итак, — сказала Цыси, обращаясь к наложнице, — Тебе лучше умереть, — и она бросила взгляд на евнуха Цуя.

Тот подскочил к Чжень, кликнул других евнухов, её завернули в кошму и потащили к глубокому колодцу. Наложница даже не пыталась сопротивляться. Её участь была предрешена. Она только успела прокричать императрице:

— За твои злодеяния тебе никогда не обрести покоя: ни при жизни, ни после смерти.

Цыси встала со своего места и направилась к выходу.

— Знаешь, — обратилась она к Ли Ляньину, — мне так жаль, что пришлось срезать ногти. Кстати, ты не забыл распорядиться, чтобы упаковали мои золотые чехольчики?

— Все указания старой Будды выполнены в точности, — поклонился евнух. — Ваш раб отдал нужные распоряжения.

Императрица кивнула довольная и спросила:

— Жена Гуансюя готова к отъезду?

— Она ждёт у повозки, Ваше Величество.

— Хорошо. Мне будет с кем поболтать в дороге.

Перед Аней лежал толстенный том «Истории Китая». Перелистывая страницы дрожащими от волнения пальцами, она искала то место, где упоминается о Чжень Фэй — драгоценной наложнице императора Гуансюя.

— Вот, нашла, — вслух произнесла она и от нахлынувших нехороших предчувствий в ужасе закрыла глаза. — Боюсь читать дальше.

Потом взяла себя в руки и заскользила глазами по строчкам. Немного там было про наложницу Чжень, совсем немного…

«Да что же это?» — чуть не закричала Аня. Глаза наполнились слезами. Она снова и снова перечитывала короткий абзац и рыдала в голос:

— Убили! Её всё-таки убили!.. Но почему? Я же сделала всё возможное, чтоб устранить убийцу, — в отчаянии спрашивала себя девушка. — Как эта коварная и страшная женщина осталась жива? А Чжень, милая Чжень погибла! Почему? Почему? Что мы с ребятами сделали не так?… Или… — вдруг новая мысль посетила её. — Что, если историю вообще нельзя изменить?

Она говорила сама с собой, и от этого внезапного вопроса, произнесённого вслух, повеяло дремучей мистической жутью. Вспомнилась пушкинская «Песнь о Вещем Олеге» — привет Ивану! — и все другие подобные легенды древности.