Первый день весны - Оксана Панкеева

Пока он размышлял об этом и колебался, поднимать ли шум, он сбился со счета и не заметил, как прошло пятнадцать выступлений. Понял он это только когда король, поднявшись в очередной раз, дал слово своему шуту, неисправимому вруну и трусу господину Жаку. Жак неохотно встал, видно было, что говорить ему очень не хочется и вся эта церемония его раздражает. Да и трудно ему было говорить – голос не слушался и дрожал, и он явно собирался в ближайшее время расплакаться.

– Зачем? – срывающимся голосом выговорил он. – Зачем ее? Если я вам чем-то мешал, ну убили бы меня… Но ее зачем? – он замолчал, пытаясь восстановить дыхание, потом сказал: – Простите… я… не могу.

И сел. А Кантор подскочил на месте, словно его скорпион укусил. Он вспомнил. Этот дрожащий от слез голос, который когда-то повторял это самое “не могу” раз сто, наверное. Да, это он. Человек, которого не существует. Плод его больного воображения. Сукин ты сын, Амарго…

Он понял не только это, а также мгновенно сообразил, что будет дальше, для чего Элмар передвинул меч на правую сторону, кто этот меч возьмет и что с ним сделает… А также понял, что этот кто-то будет следующей мишенью для засевших на галерее стрелков. Он поспешно пощупал его за плечо и ощутил только ткань камзола.

Жак обернулся.

– Ты без кольчуги? – спросил Кантор, хотя вопрос был лишним.

– А зачем? – пожал плечами Жак, всхлипнул и отвернулся. Кантор перегнулся через него и, уже не заботясь о приличиях, дернул за рукав Элмара.

– Что тебе? – отозвался тот, наклоняясь навстречу.

– Скажи королю, что на галерее прячутся стрелки, – шепнул Кантор. – И скажи, что Жак без кольчуги.

Элмар, не задавая лишних вопросов, тут же повернулся к королю, но было поздно. Король встал и произнес:

– Слово имеет наш гость из солнечной Мистралии дон Диего Тенорио.

Кантор поднялся, судорожно соображая, что сказать, и увидел, как Элмар наклонился к королю и что-то ему объясняет, как король резко меняется в лице и кратко что-то приказывает, торопливо расстегивая камзол… И тут откуда-то зазвучала музыка. Обещанный государственный гимн Мистралии, как бы в знак уважения к иностранному гостю… бездарное творение маэстро Морелли, старого засранца… на стихи, которые написал лично господин президент сам в свою честь… Убил бы за такую песенку! Задушил бы своими руками! За такие стихи вообще надо на месте расстреливать! И это государственный гимн, позорище!

Он почувствовал, что вот-вот начнется, и поспешно перевел взгляд на Комиссию за отдельным столом. Тоже сволочи, убил бы гадов, был бы с собой нож – покромсал мы на лохмотья… За Ольгу, за Терезу, за незнакомую подругу восемьдесят третьего паладина, за дочку вон той заплаканной женщины, за всех, кого эти шесть паскудников отобрали… Все, пошло… Ну, как говорил когда-то папа – держитесь за воздух…

Он уперся ногой в стул, чтобы успеть вскочить на стол раньше, чем арбалетчики догадаются, в кого надо стрелять на самом деле, и впился глазами в Жака, чтобы не пропустить момент. Гимн закончился, надо было что-то говорить, а в голову лезло что-то совершенно не то…

– Что за бардак вы тут развели в вашем Ортане? – сказал он, надеясь, что ему не придется долго импровизировать. – Что за идиотская система – отдать отбор жертв на усмотрение шести говнюков, которые из всего этого соорудили себе кормушку? Да еще и не тронь их никто! Вы тут что, вообще все умом подвинулись?

Жак вдруг выпрямился и поднял лицо, и по его остекленевшим глазам Кантор понял, что сейчас начнется.

– И до каких пор это будет продолжаться? – продолжил он свою речь. – Недолго, уверяю вас. У нас в Мистралии таких вещей не прощают.

Жак неуловимым движением выхватил из ножен меч Элмара и стремительно нырнул под стол. И в тот же миг Кантор оттолкнулся от стула, опрокинув его, и вскочил на стол. Две стрелы ударили ему в спину, сбросив на пол, одна свистнула мимо, и, падая, он услышал, как еще несколько вонзились в мебель. Твою мать, больно…

Почти одновременно завизжали женщины в зале, грянуло несколько выстрелов, Элмар взревел: “Всем лечь на пол!”, а король скомандовал: “Стража – все на галерею!”. Затем загрохотал опрокинутый стол, и затопали стражники, бегом кинувшись исполнять приказ. А потом пронзительно завизжал мужчина. Именно завизжал, как поросенок под ножом мясника, в ужасе и панике, и спустя секунду визг резко оборвался.

Кантор резко вдохнул, расправляя ребра, и, превозмогая боль, вскочил на ноги. У него оставалась еще пара секунд, пока стрелки перезарядят арбалеты, и за это время ему надо было добраться до помоста, на котором Жак, отвернувшись от разрубленного пополам Хлафиуса, схватился с герцогом Браско. Проклятье, он же вооружен!…

Под ноги Кантору подкатилась голова Хаббарда, он перепрыгнул ее и бросился вперед. Сзади раздалось еще два выстрела, но оглядываться было некогда. Он едва успел вскочить на возвышение, загородив Жака со стороны галереи, как снова тренькнула стрела, вонзаясь в дерево, и еще несколько опять ударили в спину. Кантор врезался в стол, стол опрокинулся и слетел на пол, а сам Кантор, притормозившись об этот стол, упал на четвереньки, но на помосте удержался. Он быстро вскочил на ноги, не обращая внимания на боль, и огляделся. Чуть поодаль стоял маг и пытался дрожащими от страха руками что-то кастовать. Кантор немедленно подхватил упавшую со стола вилку и метнул, почти не целясь. Мэтр Альви с воем схватился за лицо, позабыв о незаконченном заклинании. Кантор обернулся и поспешно оценил обстановку. Стражники уже добрались до галереи, и сейчас там шла потасовка. В зале никто и не подумал ложиться на пол – гости стояли на своих местах и восторженно кричали, яростно потрясая кулаками: “Убей их! Убей!”. Элмар носился по залу, пытаясь поймать какого-то озверевшего ребенка, который пинал ногами голову Хаббарда и поминал при этом любимую сестру Илару. Король стоял у своего кресла и поспешно перезаряжал пистолет, озабоченно поглядывая то на галерею, то на помост. Два арбалетчика висели на перилах галереи, и один лежал на полу. Однако умеете стрелять, ваше величество…

Бойцы уже спрыгнули с помоста, на котором было мало места, и продолжали поединок на полу. Жак белкой скакал вокруг противника, стремительно уворачиваясь от меча и иногда успевая наносить удары, которые здоровенный герцог парировал с большим трудом. Но преимущества обезумевшего шута ограничивались только невероятной силой и ловкостью, о фехтовании он не имел никакого представления, и видно было, что бой грозит затянуться. Кантор схватил стул, спрыгнул на пол и, подскочив поближе, с размаху приложил герцога Браско по затылку. Жак тут же закончил дело, одним ударом пропоров противника вместе с кольчугой, и бросился к магу, а Кантор бросил стул и рванул за ним, стараясь по-прежнему держаться между ним и стрелками. Но выстрелов больше не было. Жак деловито снес голову магу, затем нырнул под помост, вытащил оттуда воющего Ваира и всадил меч ему в живот почти по самую рукоять. Затем так же деловито провернул, вырвал, огляделся вокруг и устремил свой кровожадный взор на Кантора. Тот быстро отступил назад и снова подхватил брошенный стул в надежде как-нибудь прикрыться, но этого уже не понадобилось. Жак сделал пару шагов, затем остановился, удивленно моргнул несколько раз и его взгляд принял осмысленное выражение. Он с удивлением посмотрел на меч в своей руке, затем на помост, тихо сказал “Ой, мама…” и выронил меч.