Моя жизнь с Гертрудой Стайн - Элис Токлас

Был еще и Дос Пассос, с его очаровательным испанским и Гленуэй Уэскотт с его канадским акцентом, и Хемингуэй, чьи черные сверкающие глаза — в то время они были именно такими — чьи ослепительная улыбка и guiches[208], делали его похожим на итальянца. Он однажды и упомянул, что у него течет итальянская кровь. Отделение Красного Креста, куда он поступил добровольцем, было прикомандировано к итальянской армии, участвовало в сражении и отступлении под Капаретто, что Хемингуэй подробно описал в романе «Прощай, оружие». Хемингуэй, говоря об одном американце и его жене, приехавшими в Париж, чтобы стать писателями сказал, что знал их, когда те даже не умели читать и писать. Подобное ощущение у меня возникло и в отношении Хемингуэя: ни чтение, ни писательство не было естественным и неизбежным зовом его натуры.

Эзра Паунд, с которым в 20-х мы встречались несколько раз, интересовался японскими эстампами, политической экономией и восточной музыкой. Его суждения напомнили мне замечание королевы Виктории, когда кто-то неудачно выступил перед ней с ирландской уличной балладой «Зеленые одежды»: досадно и весьма ошибочно[209].

Т. С. Элиота привели к нам только один раз. Он был мягким, немного импозантным, уже немолодым человеком. Он сидел, отказавшись отдать зонтик, сцепив руки, глаза сверкали на безучастном лице.

Торнтона Уайлдера Г. С. встретила лишь в 1934 году и между ними сразу же завязалась дружба. Бесконечными были их дискуссии на прогулках в сельской местности, на переполненных городских улицах, у нее дома. Некоторые из идей, возникших в этих беседах, использованы в ее произведениях. Разнообразие интересов и деятельности Тортона приводило ее в восхищение, оно, казалось, целостно объединяло его творчество, а не распыляло его. Роман «На небо мой путь…» она считала истинно американским романом. Она хотела, чтобы он больше создавал подобных романов. Из его пьес выделяла одноактную пьесу «Королевы Франции».

Сегодня в Париже достаточно молодых писателей-солдат с их Биллем Прав и вторым романом на выходе. Они берут курс в Сорбонне, именуемый Французская Цивилизация, по окончанию которого в конце года им выдадут свидетельство о посещении. Есть более серьезные специалисты, обладатели стипендии Фулбрайта, исписывающие тома для своих докторских диссертаций. Есть молодой, очень молодой человек по имени Отто Фридрих, который в настоящее время работает над своим четвертым романом и который возможно окажется очень важным человеком будущего. И молодой Джордж Джон, чья ранняя поэзия произвела большое впечатление на Г. С. и чье нынешние достижения она предвидела. Хорошо было бы закончить на этой оптимистичной ноте, но нельзя целиком проигнорировать пеструю группу людей, околачивающихся вокруг разнообразных кафе на улице Сен-Жермен де Прэ. Они публикуют и поставляют свои эссе, по крайней мере, в один, небольшой журнал. Их можно без опаски не брать в расчет как «непредсказуемое будущее».

Дж. Уикс

Кто на самом деле написал «Автобиографию Элис Б. Токлас»[210]

Я встретился впервые с Элис Токлас в 1958 году. Тогда я работал в Брюсселе и по выходным дням время от времени наезжал в Париж. Останавливался я у своего друга Фрэнка Уайта, сотрудника журнала «Тайм Лайф», жившего в старом Латинском квартале. Фрэнк разделял мой интерес к американским писателям, побывавшим в Париже в двадцатые годы, и познакомил меня с несколькими из тех, кто остался там надолго. В основном это были журналисты, которые в их золотую пору обживали Dome и Dingo и запросто рассказывали о близких знакомствах с Хемингуэем, Фитцджеральдом и героями книги «И восходит солнце». Большинство были хорошими рассказчиками, знали множество занятных историй, заметно сдобренных ностальгией и воображением.

Вскоре эти истории стали повторяться и я понял, что набор их ограничен, основан на слухах, а иногда и просто надуманы, поскольку я распознал некоторые, взятые у Хемингуэя. «Воспоминания» эти не надоедали, но мне после какого-то времени захотелось подобраться поближе к их первоисточникам и поговорить с теми, кто и в самом деле участвовал в событиях тех дней, а не просто ошивался в Монпарнасских кафе. Я хотел встретиться с такими людьми как Сильвия Бич. Дженет Флэннер, Эжен и Мария Жола и услышать их рассказы о Джойсе. И хотя мной владело любопытство и любовь к сплетням a la Boswell[211], я всегда сохранял чувство такта и руководствовался принципом, в соответствии с которым нечестно лезть в частную жизнь людей без легитимной на то причины.

Тем не менее, для посещения мисс Токлас у меня и в самом деле был мотив. Во мне зародилась идея сделать запись серии интервью с целью создания биографии Гертруды Стайн, в изложении самой Элис Б. Токлас. Уверенности, что Элис Токлас посчитает такую идею привлекательной, у меня не имелось — я слышал, что она сама являет собой достаточно мощную личность и потому колебался. Но когда я поделился этой идеей с Фрэнком, он убедил в меня, что стоит попробовать, даже если Токлас откажется, и обещал с ней договориться. Он встречался с Токлас несколько раз и нашел ее вполне доступной, хотя и непростой. В следующий приезд в Париж у меня уже была назначена встреча с Элис Б. Токлас. Фрэнк хотел сопровождать меня, поскольку я нервничал, но этот визит я хотел осуществить самостоятельно, и потому он покинул меня у двери на улице Кристин, 5. Существует масса описаний этой квартиры, увешанной захватывающими дух картинами Пикассо, и нет смысла добавлять к этой массе и свое собственное впечатление. Существует много описаний и самой мисс Токлас, но в данном случае мои собственные впечатления были совершенно отличны от существующих, и я не могу не изложить их в этой статье. Большинство людей, видевших ее после смерти Гертруды, (и многие знакомые с ней при жизни Стайн), похоже, считали ее чем-то вроде ведьмы или сравнивали с пауком — маленьким, скрытным и опасным. Мне же она показалась просто одной из моих двоюродных бабушек.

У меня большой опыт общения с ними, так как значительную часть своего детства я проводил в их компании. Моя мать сумела воспитать во мне чувство божественного почтения к членам семьи, которое включало ухаживание за болеющими и престарелыми родственниками, и мы росли, воспринимая эти обязанности как само собой разумеющиеся, иногда даже находя визиты к ним увлекательными, Престарелые родственники состояли в основном из вдов и старых дев. У нас было значительное число тетушек с обеих сторон семьи и вдобавок несколько вне ее — так сказать, двоюродных и одиноких старушек, не состоящих ни каком родстве. Я вспоминаю бесчисленные субботние чаи с печеньем, игру в карты и беседы с ними. Встречи с некоторыми были вполне занимательными, в других случаях они воспринимались как часть нашей работы.